Чтение 23–й страницы книги ~Рубеж~

- Гринюшка, да что ж ты... да как же ты отказываешься от
меня, я тебя из чумаков ждала, молилась, на дорогу ходила, все глаза
проглядела! Все думала, как свадьба будет... как в дом к тебе приду...
Гриня, не хочу за Касьяна, откажись ты от матери своей ведьмы, от
байстрюка чортового, возьми меня за себя, обещал ведь!

- Обещал, - сказал Гринь мертвыми губами.

- Так откажешься от байстрюка?!

Гринь перевел дыхание. Положил руки Оксане на плечи, ей ведь
холодно без свитки.

В тот день его выпорол отец, как оказалось, без вины; Гринь
сидел в бурьяне под чьим-то забором и ревел в три ручья, не столько от
боли, сколько от несправедливости. Она подошла - коса до пояса, в
стиснутом кулаке, в чистой тряпочке - сокровище.

"А у меня яблоко! "

"Ну и что, - сказал Гринь сквозь слезы, - у нас во дворе
целая яблоня стоит! "

"У вас дичка, - засмеялась девочка, - а это яблоко из
панского сада."

И развернула тряпочку. И Гринь вылупил глаза - такого чуда
видеть не доводилось, наливное, будто из воска, желто-розовое яблоко в
пятнышках веснушек... А запах, запах!

"Ты не реви, - благожелательно сказала маленькая Оксана. -
Ты, это самое... Хочешь, дам откусить? "

- Гринюшка... отдай байстрюка.

Он помолчал, слыша, как бьется ее сердце.

- Отда... отдам.

- Обещаешь?

- Обещаю...

- Мама! - Оксана, спотыкаясь, метнулась к дому. - Мама,
батька... он обещает!!

Громко, на весь двор, зевнул в своей конуре Серко.

Значит, судьба.

Значит, судьба тебе такая. Исчезник тебя зачал, мать моя тебя
родила, Да ты же и убил ее. А теперь все. Свою жизнь загубить, да еще
Оксанину - Дорого просишь, братишка. Так дорого, что и медальоном
золотым не откупишься.

Гринь едва доплелся до дома. Все бродил кругами, оттягивал
время, когда войти надо будет, младенцу пеленки поменять да и отнести
его, младенца, на расправу, на экзорцизм.

А коли правда, что из-за этого малого новая засуха прийти
может?! У кого пять детей - останется один или двое...

Дорого просишь, братишка. Не такая тебе цена. Не понесу тебя
никуда. Дам знать дьяку - пусть сам приходит с людьми да и берет. А
мне со датами надо договариваться - чтобы завтра же Оксану засватать,
завтра!

Прыть-то поумерь, Касьянка. Не для тебя девка. Вон, бери на
выбор:

Присыса созрела, Секлета, Одарка...

Смеркалось.

Гринь долго стоял перед собственными воротами. Не решался
войти; странно, остервенело гавкал Бровко на короткой цепи: то ли не
признал хозяина, то ли замерз.

Вошел. Остановился среди двора. Мерещится - или дверь
приоткрыта?!

"Хату простудишь, - недовольно кричала мать. - Живо дверь
закрывай, живо..."

В хате было холодно. Остатки тепла вынесло сквозняком; еще в
сенях Гринь зажег свечку.

Корзина стояла на столе пустая, вышитый матерью полог лежал
рядом.

Гринь ушибся головой о притолоку.

Вот, значит, как... Пришли и взяли. Вот следы сапог на
пестром половичке... Пришли и взяли, Гринь хоть сейчас может
сговариваться со сватами, еще не так поздно, только что стемнело.

Ни о чем не думая, Гринь полез за печь и проверил тайничок.
Деньги были на месте - ничего не пропало. Хватит, чтобы стол накрыть и
музыку нанять. Хватит, чтобы земли прикупить и нужды не знать, жену
баловать обновками, а детей - пряниками.

Разве не для этого он жарился под солнцем в степи?! Разве не
для этого рисковал жизнью, отбивался от разбойников и откупался от
мытарей?

Гринь стянул сапоги. Перемотал онучи; зачем-то обулся снова.
Наклонился над опустевшей корзиной - теперь Оксана будет складывать в
нее чистое белье.

Корзина пахла младенцем. Кисловатым, молочным запахом.

Он застал их на площади перед церковью. Горели факелы, будто
в праздник; луны не было, зато из-за обилия звезд небо казалось
обрывком церковной парчи.

Младенец орал.

Орал от холода, или от голода, или от страха; дьяк читал что-
то по книге и, силясь перекричать младенца, охрип.

- Вы что творите?! - закричал Гринь издалека еще, на бегу. -
Вы зачем человеческую тварь невинную мучаете, Божьим словом
прикрываетесь, как воры?!

Те, что стояли на площади, разом обернулись. Хмурой
решимостью повеяло на Гриня, решимостью, отчаянием и злобой:

- Отойди, чумак!

- Отойди, а то будет тебе проклятье... дом спалим - с сумой
пойдешь. ..

- Нового недорода захотел?! Чумы захотел, да?!

Поначалу собравшиеся показались Гриню безликой темной толпой
- но уже через минуту он увидел и Василька с отцом, и Колгана, и
Матню, и Касьяна с братьями, и всех соседей-мужиков... Баб не было. Ни
одной. Не бабское это дело.

- Не мучьте дите!

- Зачем оно тебе надо, чумак?! Твое, что ли? Поперек горла
тебе и всем... - чертово отродье, вражье зелье! Ну что тебе надо?!

Гринь остановился.

Зря пришел сюда. Ох, зря; на одной половинке весов и Оксана,
и... всё, а что на другой?! Зря только лечил от поноса... зря молоком
поил, зря на руки брал...

- В костер бросите? - спросил он шепотом, ни к кому не
обращаясь.

- В какой костер?! - удивился оказавшийся рядом сосед. -
Читать надо, пока не замолчит. Беса гнать... Это не дите орет - это
бес в нем.

Младенец зашелся новым криком; Гринь покачнулся, схватил ртом
морозный воздух - и, не размахиваясь, ударил соседа в челюсть.

Хороший был кинжал. Дядька Пацюк сам его для Гриня выбрал,
посоветовал денег не жалеть. Кривой кинжал, на лету волос перерубает.
Пацюк же и научил Гриня приемам - и пригодилась наука, ох как
пригодилась, особенно весной, когда разбойников стало больше, чем
ворон.

- Не подходи! Убью!

Дьяк пятился, уронив свою книгу на снег. Нехорошо улыбался
Матня, хмурились Касьяновы братья, и везде, где хватало света факелов,
блестели яростные глаза.

- Не подходи!..

Гринь набросил на младенца свою свитку. Тот замолчал, как по
команде; люди зароптали:

- Бес...

- Чует... бес...

- И этот уже бесами забран!..

- Чортов пасынок...

Матня поудобнее взял факел. Пошел на Гриня боком, отведя
факел чуть в сторону; его одернули. Отец велел вернуться - Матня
оскалился и попятился назад.

Поблескивал кривой кинжал. Мужикам постарше доводилось видеть
такие клинки - и по тому, как Гринь держал его, ясно становилось, что
хлопец не в бабкином сундуке отыскал оружие. Что хлопец тот еще.

- Камнями его, - сказали из задних рядов.

- Тихо, - поп шагнул наперед. - Гриня, уйди. На исповедь
придешь, замолишь... Уйди. Не то худо будет, слышишь, Гриня?!

- Не дам дите! - крикнул Гринь срывающимся голосом. - Нечего
Мучить! Своих вон рожайте и мучьте...

Попа оттеснили. Мужики наклонялись, искали под снегом камни;
камней под заборами было в избытке.

- Забьем обоих, - хрипло сказал Матня. - Отойди от пащенка,
коли Жить не надоело!

Гринь проглотил слюну.

А чего терять-то? Всему пропадать! Оксаны не видать больше. В
отцовской хате не жить. Только в проруби топиться - так лучше в бою,
как чумак, как мужчина...

Матня первым кинул камень - Гринь увернулся. Зато следующий
камень метил в младенца - Гринь отбил его кулаком, и рука сразу же
онемела.

Потом камень угодил ему между лопаток.

Потом - в плечо.

Потом одновременно в спину, в колено и в грудь. Потом в лоб -
Гринь зашатался, но устоял. Кинжал был бесполезен - мужики держались