поведением Кондрата?
Энрико Ферми. В шкафу хранился первоначальный проект ротоновой
лаборатории, мы составляли его вчетвером и вчетвером подписывали. Все
физические закономерности взаимодействия ротонов и материальных частиц в
атомном ядре разрабатывал сам Кондрат, вся математика принадлежала Адели.
Проект был на месте.
наши старые расчеты.
сама она вычислитель иного класса, чем я, и все основные вычисления
проделала, и перепроверяла себя неоднократно. Но что-то останавливало
меня. Кондрат удалил ее и Эдуарда из лаборатории, он вычеркнул из памяти
компьютера их входной шифр. Я помнил, с какой поспешностью и без колебаний
он поставил возвращению жены и друга непреодолимый барьер. Теперь это
стало барьером и для меня: я не имел права просить помощи Адели, не
уяснив, почему она удалена. Правда, и меня Кондрат изгнал. Но была важная
разница: Кондрат кричал чуть не с рыданием вдогонку, что навсегда закроет
мне вход в лабораторию, но входа не закрыл. Мой шифр оставался в действии
- может быть, Кондрат ожидал, что я одумаюсь и прощу безобразную сцену. С
Аделью и Эдуардом было по-иному, он чувствовал облегчение, когда они ушли,
даже намека на раскаяние я в нем не заметил.
сделать куда лучше меня. Я повторил ее прежнее вычисления, искал
математический просчет, прикрытым внешней аккуратностью. Я делал ту же
работу, что и она, но делал независимо, даже отказался от параллельной
сверки результатов. Тетрадь с расчетами Адели лежала на столе, я запретил
себе раскрывать ее, пока все не закончу. И вычислял я иначе, чем Адель.
Профессиональные вычислители имеют свои приемы, они что-то упрощают, через
какие-то ступеньки перепрыгивают. Мастерство Адели слагалось из множества
отступлений от школьных правил, одно из таких отступлений и могло породить
неприметную ошибку, ставшую в конечном итоге роковой. Так я думал,
возобновляя давно проделанную работу, и, в отличие от Адели, не позволял
себе ни малейшего нарушения норм.
меня охватило новое чувство к ней. Я всегда уважал ее дарование
вычислителя, ее профессиональное мастерство. Теперь уважение превратилось
в восхищение. Я был растроган, так все оказалось изящно и безошибочно в
каждой странице формул и цифр. Конечно, уважение и восхищение - чувства
деловые, они сопровождают профессиональную оценку профессионального
умения, а растроганность из иной области - это чувство не корректное. Но я
ничего не мог поделать. Когда-то я был влюблен в Адель, но никогда по
достоинству не принимал ее как ученого, так мне увиделось ныне.
мыслеграфа. - Кондрат правильно говорил, что Адель ни в чем не погрешила.
Теперь - константа Тэта. В ней корень зла. Восстановить утраченные
страницы 123-134 и проанализировать их содержание.
лежали на столе и я рассматривал их, а не вспоминал. Я мысленно
перелистывал их, всматривался в формулы и цифры. Мыслеграф закреплял на
пленке все, что восстанавливала мысль. Отныне, вызывая на экран
изображение, я смогу уже не тратить на каждую страницу мыслительных
усилий. Меня снова и снова охватывало ощущение, с каким я тогда, под
сумрачным взглядом Кондрата, под полными отчаяния и надежды взглядами
Адели и Эдуарда, старался вдуматься в эти страницы. Они были убийственно
неопровержимы: константа Тэта, определяющая микророждение пространства при
облучении ядра ротонами, эта открытая Кондратом новая мировая константа
ровно на два порядка, ровно в сто раз меньше, чем мы рассчитывали.
Возобновившиеся в моей памяти страницы обладали какой-то магической силой,
они заставляли верить в себя.
страницы, я заранее знал, что в них таится путаница, не исключен и обман.
И твердил себе: только обман, только стыд, что понадобилось нас обмануть,
мог заставить Кондрата вырвать эти страницы из журнала. Я ставил перед
собой вопросы и отвечал на них, я спорил сам с собой.
обнаружил свою ошибку и в ярости уничтожил следы самообмана?"
призвал бы нас троих в лабораторию, он ликовал бы, что путь к успеху
по-прежнему реален. Вот так бы он поступил. Этого не было-вспомни!"
уже не существующие страницы..."
подозрительно ли само по себе абсолютное правдоподобие данных? Хоть бы
щелочка для сомнения! Хоть бы признак неточности! Нет, все рассчитано -
оглушить неожиданным набором доказательств, но не дать по-настоящему
разобраться. Если бы Адель с Эдуардом остались, если бы тебе не пришлось
уйти, такая проверка неизбежно бы совершилась и обман или самообман столь
же неизбежно раскрылся бы".
утраченные страницы журнала. Теперь забудь их, они не должны
возобновляться в твоем мозгу. И проделай такую же работу, как с
вычислениями Адели. Восстановив все, что Кондрат вносил на изъятые
страницы. Сам определи истинное значение Тэта по его экспериментам. Так ты
записал в первом пункте своей новой программы поисков. Выполняй!
была в тот день погода, тоже не помню, хотя мне всегда было небезразлично,
что там, за окном: дождь или солнце, ветер или тишина, тепло или холод.
Внешний мир отстранился от меня, я допрашивал показания приборов,
программы компьютеров, энергетические выдачи установки, перелистывал ленты
самописцев, вдумывался в команды исполнительных механизмов...
результат. Ошибки в первоначальном определении Тэта не существовало. Все
прямые, все косвенные данные экспериментов подтверждали константу,
положенную в расчет установки. Кондрат переместил несколько цифр в записи
- совсем незаметное изменение, маленькая подтасовка, а в отдаленном итоге
она и дала уменьшение в сто раз. Все было заранее продумано. Кондрат не
сомневался, что в спешке и в волнении я и не подумаю обратиться к лентам
самописцев, не буду сравнивать кривые на диаграммах с цифрами в журналах.
Какими же белыми нитками сшита черная сеть обмана! Немного бы тщания, и
все хитросплетения выводов рухнули бы, как подрубленное дерево. Нет,
Кондрат действовал безошибочно. Чтобы раскрыть обман, надо было заранее
знать, что обманывают, подвергнуть проверке не выводы из цифр, а сами
цифры, усомниться в главном: точно ли записаны эксперименты? Тогда я и
помыслить не мог об обмане, на этом и был построен обман. И если бы
Кондрат не вырвал страницы с фальсифицированными данными, я бы и сейчас
верил им, я бы и сейчас с горечью признавался: да, никогда человечество не
получит новые источники энергии. Вот они вспыхивают на экране,
восстановленные в памяти страницы, - как они неопровержимо доказательны!
опустошенным, но не испытывал ни возмущения, ни негодования. Получилось
то, что я предугадывал. С того момента, когда я увидел вырванные страницы
и узнал, что вырвал их Кондрат, я уже подозревал истину. На душе было
горько, а не злобно.
- Что ты там делаешь?
минут мы придем в лабораторию.
женственная внешность с неженской точностью. Она вошла первой, за ней
плелся Эдуард. Я встал им навстречу, протянул руку. Она сухо коснулась
моих пальцев, он так долго жал их, словно что-то хотел перелить из моей
руки в свою. Потом он плюхнулся на диван, а она встала у окна на любимое
место - дневной свет, сегодня довольно тусклый, красочно, как и раньше на
этом месте, высвечивал половину лица и фигуры, вторая половина была
затенена, так ей почему-то нравилось.
Килиманджаро?