Чтение 23–й страницы книги ~Отель "У Погибшего Альпиниста"~

ясно сказал: весь коридор мой, за исключением каминной. Мне не нужна
каминная. Как вы осмелились нарушить договор? Что это за бродяга
расположился у меня в номере третьем?

- Он попал под обвал. - сказал я. - Он искалечен, обморожен. Было бы
жестоко тащить его наверх.

- Но я вам заплатил за номер третий! Вы были обязаны спросить у меня
разрешения!

Я не смог с ним спорить, у меня сил не было объяснять ему, что он с
пьяных глаз перепутал меня с хозяином. Поэтому я просто сказал:

- Администрация отеля приносит вам свои извинения, господин Мозес, и
обязуется завтра же восстановить статус-кво.

- Нищеброды! - прорычал господин Мозес и припал к кружке. - Но он по
крайней мере приличный человек, этот бродяга из третьего номера? Или он
тоже какой-нибудь вор?

- Это совершенно приличный человек, - успокоительно сказал я.

- Почему же в таком случае его сторожит этот ваш омерзительный пес?

- Это чистая случайность, - ответил я, закрывая глаза. - Завтра же
все вернется в нормальное состояние, уверяю вас.

- Может быть, и покойник воскреснет? - ядовито осведомился паршивый
старик. - Может быть, вы мне и это пообещаете? Я - Мозес, сударь! Альберт
Мозес! Я не привык ко всем этим покойникам, собакам, божедомам, обвалам и
нищебродам...

Я сидел с закрытыми глазами и ждал.

- Я не привык, чтобы к моей жене врывались среди ночи, - продолжал
Мозес. - Я не привык проигрывать по триста крон за вечер каким-то заезжим
фокусникам, выдающим себя за аристократов... Этот Барл... Бралд... Он же
просто шулер! Мозес не садится за стол с шулерами! Мозес - это Мозес,
сударь!..

Он еще долго бурчал, скворчал, брюзжал, шумно отхлебывая, рыгал и
отдувался, и я на всю жизнь усвоил себе, что Мозес - это Мозес, что это
Альберт Мозес, сударь, что он не привык к тому-то, тому-то и проклятому
снегу по колено, а привык он к тому-то, тому-то и хвойным ваннам,
сударь... Я сидел с закрытыми глазами и, чтобы отвлечься, старался
представить себе, как он ложится спать, не выпуская из рук своей кружки,
как он, храпя и посвистывая, бережно держит ее на весу и время от времени
отхлебывает, не просыпаясь... Потом стало тихо.

- Вот так-то, инспектор, - сказал он нравоучительно и поднялся. -
Запомните хорошенько то, что я вам сейчас сказал, и пусть это послужит вам
уроком на всю жизнь. Это многому научит вас, сударь. Спокойной ночи.

- Одну минуточку, - сказал я. - Два пустяковых вопроса. - Он в
негодовании открыл было рот, но я был начеку и не дал ему говорить. -
Когда примерно вы покинули зал, господин Мозес?

- Примерно? - хрюкнул он. - И таким манером вы надеетесь раскрыть
преступление? Примерно!.. Я могу дать вам самые точные сведения. Мозес
ничего не делает примерно, иначе он бы не стал Мозесом... Может быть, вы
все-таки разрешите мне сесть? - осведомился он ядовито.

- Да, простите, прошу вас.

- Благодарю вас, инспектор, - произнес он еще более ядовито и сел. -
Так вот, я с госпожой Мозес, в номер которой вы столь неприличным образом
ворвались нынешней ночью, не имея на то никакого права, да еще не один, да
еще без стука, я уже не говорю об ордере или о чем-нибудь подобном, - я,
естественно, не вправе ожидать от современной полиции соблюдения таких
тонкостей закона, как бережное отношение к праву каждого честного человека
пребывать в своем доме, как в своей крепости, и в особенности, сударь,
когда речь идет о супруге Мозеса, Альберта Мозеса, инспектор!...

- Да-да, это было опрометчиво, - сказал я. - Я приношу вам и госпоже
Мозес самые искренние извинения.

- Я не могу принять ваши извинения, инспектор, до тех пор, пока не
уясню себе с полной отчетливостью, что за человек поселен в номере
третьем, принадлежащем мне, на каком основании он расположился в
помещении, граничащем со спальней моей супруги, и почему его сторожит
собака.

- Мы еще сами не уяснили себе с полной отчетливостью, кто этот
человек, - сказал я, снова закрывая глаза. - Он потерпел аварию на
автомобиле, он - калека, без руки, сейчас спит. Как только будет выяснена
его личность, мы вам доложим, господин Мозес. - Я открыл глаза. - А теперь
вернемся к тому моменту, когда вы с госпожой Мозес покинули столовую.
Когда это было точно?

Он поднес кружку к губам и грозно посмотрел на меня.

- Меня удовлетворили ваши объяснения, - заявил он. - Выражаю надежду,
что вы сдержите ваше обещание и доложите немедленно. - Он отхлебнул. -
Итак, мы с госпожой Мозес встали из-за стола и покинули зал примерно... -
Он прищурился с большой язвительностью и повторил: - Примерно, инспектор,
в двадцать один час тридцать три минуты с секундами по местному времени.
Это вас удовлетворяет? Отлично. Переходите к вашему второму, и, я надеюсь,
последнему вопросу.

- Мы еще не совсем покончили с первым, - возразил я. - Итак, вы вышли
из зала в двадцать один тридцать три. А дальше?

- Что дальше? - злобно спросил Мозес. - Что вы хотите этим сказать,
молодой человек? Уж не хотите ли вы узнать, чем я занимался, когда
вернулся в свой номер?

- Следствие было бы благодарно вам, сударь, - сказал я с чувством.

- Следствие? Мне нет дела до благодарности вашего следствия! Впрочем,
мне нечего скрывать. Вернувшись в свой номер, я немедленно разделся и лег
спать. И спал до тех пор, пока не поднялся этот отвратительный шум и возня
в принадлежащем мне третьем номере. Только природная сдержанность и
сознание того, что я - Мозес, не позволили мне нагрянуть немедленно и
разогнать весь этот сброд с полицией во главе. Но имейте в виду,
сдержанность моя имеет пределы, никаким бездельникам я не позволю...

- Да-да, и будете совершенно правы, - поспешно сказал я. - Еще один,
последний вопрос, господин Мозес.

- Последний! - сказал он, угрожающе потрясая указательным пальцем.

- Не заметили ли вы, в какое примерно время госпожа Мозес покидала
столовую?

Наступила жуткая пауза. Мозес, наливаясь синевой, глядел на меня
вытаращенными мутными глазами.

- Кажется, вы осмеливаетесь предположить, что супруга Мозеса
причастна к убийству? - сдавленным голосом произнес он. Я отчаянно замотал
головой, но это не помогло. - И вы, кажется, осмеливаетесь рассчитывать на
то, что Мозес в этой ситуации будет давать вам какие бы то ни было
показания? Или вы, быть может, полагаете, что имеете дело не с Мозесом,
сударь? Может быть, вы позволили себе вообразить, будто имеете дело с
каким-нибудь одноруким бродягой, укравшим у меня драгоценные золотые часы?
Или, быть может...

Я закрыл глаза. На протяжении последующих пяти минут я услыхал массу
самых чудовищных предположений относительно своих намерений и своих
замыслов, направленных против чести, достоинства, имущества, а также
физической безопасности Мозеса, сударь, не какого-нибудь мерзкого пса,
служащего очевидным рассадником блох, а Мозеса, Альберта Мозеса, сударь,
вы способны понять это или нет?.. К концу этой речи я уже не надеялся
получить сколько-нибудь вразумительный ответ. Я только с отчаянием думал,
что уж до госпожи Мозес мне теперь не добраться никогда. Но получилось
иначе. Мозес вдруг остановился, подождал, пока я открою глаза, и произнес
с невыразимым презрением:

- Впрочем, это смешно - приписывать такой обыкновенной личности столь
хитроумные замыслы. Смешно и недостойно Мозеса. Конечно, мы имеем здесь
дело с элементарной чиновничье-полицейской бестактностью, обусловленной
низким уровнем культурного и умственного развития. Я принимаю ваши
извинения, сударь, и честь имею откланяться. Мало того. Взвесив все
обстоятельства... Я же понимаю, что у вас недостанет благородства оставить
в покое мою жену и избавить ее от ваших нелепых вопросов. Поэтому я
разрешаю вам задать эти вопросы - не больше двух вопросов, сударь! - в
моем присутствии. Немедленно. Следуйте за мной.

Внутренне ликуя, я последовал за ним. Он постучался в дверь госпожи
Мозес и, когда она откликнулась, скрипуче проворковал:

- К вам можно, дорогая? Я не один...

К дорогой было можно. Дорогая в прежней позе возлежала под торшером,
теперь уже полностью одетая. Она встретила нас своей чарующей улыбкой.
Старый хрыч подсеменил к ней и поцеловал ей руку - тут я почему-то
вспомнил, что он, по словам хозяина, лупит ее плеткой.

- Это инспектор, дорогая, - проскрипел Мозес, валясь в кресло. - Вы
помните инспектора?

- Ну как я могла забыть нашего милого господина Глебски? -
откликнулась красавица. - Садитесь, инспектор, сделайте одолжение. Чудная
ночь, не правда ли? Столько поэзии!.. Луна...

Я сел на стул.

- Инспектор делает нам честь, дорогая, - объявил Мозес, - подозревая
нас с вами в убийстве этого Олафа. Вы помните Олафа? Так вот, его убили.

- Да, я уже слыхала об этом, - сказала госпожа Мозес. - Это ужасно.
Милый Глебски, неужели вы действительно подозреваете нас в этом кошмарном
злодеянии?

Мне все это надоело. Хватит, подумал я. К чертовой матери.

- Сударыня, - сказал я сухо. - Следствием установлено, что вчера
примерно в половине девятого вечера вы покидали столовую. Вы, конечно,
подтверждаете это?

Старик негодующе заворочался в кресле, но госпожа Мозес опередила
его.

- Ну, разумеется, подтверждаю, - сказала она. - С какой стати я буду
это отрицать? Мне понадобилось отлучиться, и я отлучилась.

- Насколько я понимаю, - продолжал я, - вы спустились сюда, в ваш