аристократическое, таит в себе некое неведомое целомудрие - целомудрие,
присущее высшему, священному существу и еще не осознанное ее столь
современной душой?
искусственный пыл. Он догадался об ее самоотверженной попытке, и
смертельная, неотвязная тоска закралась в его душу.
утрачена. Сегодня же, тепло укутанная в меха, поставив ноги на грелку,
уютно поеживаясь и наблюдая, как град хлещет в стекла кареты, она даже
не находила в себе мужества выйти из этого тепла и пересесть в холодную
извозчичью пролетку, чтобы ехать к своему бедному другу.
отвергнуть его ласки. Она слишком хорошо знала, что для того, чтобы
окончательно поработить влюбленного и сохранить его для себя одной, не
опасаясь соперничества других женщин, нужно отдаваться ему, нужно
опутать его той цепью, которая сковывает тела. Она знала это, потому что
это извечный закон, логичный, неоспоримый. Этого требует и порядочность,
а она хотела быть с ним порядочной, быть по отношению к нему безупречно
честной любовницей. Следовательно, она опять отдастся; будет отдаваться
всегда; но зачем так часто? Ведь если их свидания будут реже, они станут
для него еще желаннее, приобретут прелесть обновления, превратятся в
бесценные и редкостные минуты счастья, которые она будет дарить ему и
которые не следует расточать.
даром, неоценимым приношением. Когда так дарят, радость дарить
неотделима от мысли, что это жертва; это не опьянение оттого, что
отдаешь себя, а гордость от сознания своей щедрости и удовлетворение
оттого, что можешь осчастливить человека.
она будет чаще отказывать ему, потому что пост всегда усиливает голод, а
чувственное желание - всего лишь голод. Придя к этому выводу, она
решила, что поедет в Отейль, но скажется больной. Теперь поездка,
представлявшаяся ей за минуту перед тем такой тягостной в этот
дождливый, холодный день, сразу представилась ей совсем легкой; и она
поняла, посмеиваясь над собою и над этой внезапной переменой, почему ей
так трудно выносить столь естественные, казалось бы, отношения. Только
что она противилась, теперь ехала охотно. Она противилась потому, что
заранее представляла себе множество неприятных подробностей свидания.
Она вечно колола себе пальцы булавками, потому что не умела с ними
обращаться; она не находила вещей, которые разбрасывала по комнате,
когда поспешно раздевалась, ее бесила несносная необходимость вновь
одеваться без посторонней помощи.
вникнув в нее. Нет ли все же чего-то пошлого, чего-то отталкивающего в
такой любви, назначенной на определенный час, предусмотренный за день
или за два, словно деловая встреча или визит врача? После нежданного
долгого свидания наедине, непринужденного и пьянящего, вполне
естественно срывается с губ поцелуй, соединяющий уста, которые друг
друга очаровывали, призывали, соблазняли нежными, горячими словами. Но
как не похожи на это отнюдь не неожиданные, а заранее намеченные
поцелуи, за которыми она ездила раз в неделю с часами в руках! Она
понимала это так ясно, что иногда в неурочные дни у нее вспыхивало
смутное желание поехать к нему, между тем как она почти совсем не
испытывала такого желания, отправляясь туда украдкой, заметая следы, как
преследуемый вор, на грязном извозчике, когда все эти досадные мелочи
отвлекали от него ее мысли.
своих приятельниц; она видела, как он наступает минута за минутою - у
г-жи де Фремин, у маркизы де Братиан, у прекрасной г-жи Ле При-ер, когда
она убивала послеобеденное время, порхая по Парижу, чтобы не оставаться
дома, где нежданный гость или другое непредвиденное обстоятельство могли
ее задержать.
позже, чтобы не дразнить его". И она открыла в передней стенке кареты
незаметный внутренний шкафчик, скрытый под черным шелком, которым была
обита карета, как настоящий дамский будуар. Когда распахнулись крошечные
дверцы этого тайника, в нем показалось зеркало на шарнирах; она
выдвинула его, подняв на уровень лица. За зеркалом, в атласных
углублениях, выстроилось несколько маленьких серебряных предметов:
пудреница, карандаш для губ, два флакона с духами, чернильница, ручка,
ножницы, прелестный нож для разрезания книги - последней новинки,
которую читаешь в пути. К обивке были прикреплены прелестные часы,
крохотные и кругленькие, как золотой орех; они показывали четыре.
час" - и нажала кнопку, чтобы выездной лакей, сидевший на козлах рядом с
кучером, взял слуховую трубку и выслушал распоряжение.
к губам рупор из горного хрусталя, сказала:
всегда, с тем чувством удовлетворения, которое испытываешь при встрече с
самым любимым существом, затем немного распахнула шубу, чтобы взглянуть
на свой наряд. На ней было теплое платье, рассчитанное на последние
зимние дни. Воротник был оторочен полоской тонких и легких перьев такой
белизны, что они как бы светились. Они слегка склонялись на плечи и
принимали сероватый оттенок, напоминая крылья. Талия ее тоже была
опоясана пушистой гирляндой, и это придавало молодой женщине причудливый
вид лесной птицы. На шляпе вроде берета вздымались перья - задорная
эгретка более ярких оттенков; и все это прелестное белокурое создание,
казалось, разукрасилось так для того, чтобы улететь вслед за чирками в
серое ненастное небо.
ворота посольства. Г-жа де Бюрн запахнула мех, сложила зеркало, закрыла
дверцы шкафчика, а когда экипаж остановился, сказала кучеру:
ливрейного лакея, который вышел ей навстречу на ступеньки подъезда:
где княгиня фон Мальтен писала письма.
видом, с сияющими глазами, и они поцеловались два раза подряд в щеки, в
уголки губ.
любили друг друга, бесконечно друг другу нравились, прекрасно во всем
одна другую понимали, потому что это были женщины одного типа, почти
одинаковые, выросшие в одинаковой атмосфере и наделенные одинаковыми
чувствами, хотя г-жа фон Мальтен и была родом шведка, вышедшая замуж за
австрийца. В каждой из них заключалась для другой какая-то странная и
таинственная притягательная сила, и отсюда то искреннее чувство уюта и
глубокого удовлетворения, которое они испытывали, когда бывали вместе.
Они могли без умолку болтать по целым часам о всяких пустяках,
интересных обеим просто потому, что они беспрестанно убеждались в
общности своих вкусов.
меня обедаете, а я не могла удержаться, чтобы не навестить вас днем. Это
какая-то страсть, друг мой!
кокетничали не меньше, чем с мужчинами, но по-иному, так как воевали уже
не с противником, а с соперницей.
ждет уже целый час. "Этого достаточно", - подумала она, вставая.
извозчиком, и уехала.
эту хромоту, эту усталость животного г-жа де Бюрн чувствовала и в себе
самой. Как и этой кляче, переезд казался ей долгим и тягостным. Порою ее
утешала радость увидеть Андре; минутами огорчало то, как она собиралась
с ним поступить Она застала его совсем прозябшим за калиткой. Густой
мокрый снег кружился в ветвях деревьев. Пока они шли к флигельку,
ледяная крупа барабанила по зонтику. Ноги их вязли в грязи.
бледен. Он очень страдал.
только в полдень, и пропитанные сыростью стены еще не успели просохнуть;
от холода по телу пробегали мурашки.
обнаружила украшенное перьями платье, в котором она казалась одной из
тех зябких перелетных птиц, которые беспрестанно странствуют с места на
место.
предвкушаю удовольствие.