колько часов кряду, как мне потом сказывали. Распевал я всяческое, ду-
ховное и светское, и De profundis [15], и эпиталамы, и ноэли, и Laudate
[16], фанфары и танцы, назидательные стихи и вольные песенки, и при этом
играл на рылях и на волынке, бил в барабан и трубил в рог. Всполошенные
соседи держались за животики и говорили:
него чести встать первым! Было за полдень, когда я проснулся. Ах, с ка-
ким удовольствием я увидел себя, друзья мои, на своем гноище! Не то,
чтобы постель была мягка или чтобы у меня чертовски не болели бока. Но
как приятно сознавать, что у тебя еще есть бока! Как? Ты еще здесь,
Брюньон, милый мой друг? Дай-ка, я тебя расцелую, сынок! Дай, пощупаю
это тело, эту славную мордашку! Это действительно ты. Как я рад! Если бы
ты меня покинул, никогда бы я, Кола, не утешился. Привет тебе, мой сад!
Дыни мои смеются от удовольствия. Зрейте, голубушки. Но мое созерцание
нарушают два болвана, которые орут через забор:
уже, должно быть, превозносят на дороге мои усопшие добродетели. Я встаю
(ай, проклятые бока!), подхожу тихонько, высовываю вдруг голову в окошко
и кричу:
язык:
моей башне, пока не уверились, что я совсем здоров! Справедливость велит
мне добавить, что они не оставляли меня ни без манны, ни без скальной
воды (я разумею Ноеву воду). Они даже завели обычай являться поочередно
посидеть у меня под окном, дабы сообщить мне последние новости.
обязан сходить его поблагодарить. Сделай это, прошу тебя!
лам. Ты сходи к святому Роху, для меня. А я воздам благодарение святой
Бутылке, для тебя.
довершал трио), я сказал:
тот день, когда я у вас попросил посошок? Вы как будто были не очень
расположены мне сопутствовать.
ешь? Себя я тоже люблю. Прав был тот, кто сказал: "Мне мое мясо ближе,
чем рубашка".
в барабан, - я трус, такова уж моя природа.
ла твоя религия!
хом.
есть. Бог его создал, и богу честь.
вы охотно мне поверите. И даже, сам не знаю, как, я находил ее еще более
смачной, чем раньше, нежной, рассыпчатой и золотистой, поджаренной в са-
мый раз, хрусткой, упругой на зубах и тающей на языке. Аппетит воскрес-
шего. Вот уж Лазарь, должно быть, сладко ел!..
Самсоновым оружием, вдруг входит крестьянин, пришедший из Морвана.
приходит одна.
чаю:
когда она стала лишней.
взяв палку, ушел, даже ни с кем не попрощавшись. Они кричали:
сердце у меня ныло... Видите ли, можно не любить свою старуху, злиться
друг на друга день и ночь, целых двадцать пять лет, но в час, когда за
ней приходит курносая, за той, которая, прижатая к вам в тесной кровати,
столько времени мешала свой пот с вашим потом и в тощей утробе своей
растила семя рода, вами посеянное, вы чувствуете, как что-то сжимает вам
горло; словно кусок вас самих отваливается; и пусть он некрасив, пусть
он вас порядком стеснял, болеешь о нем, болеешь о себе, жалко и себя и
его... Любишь его, прости господи...
что великий ваятель хорошо поработал. Сквозь истертый полог истрескав-
шейся кожи трагически проступало лицо смерти. Но еще более верным знаком
конца было для меня то, что, увидав меня, она сказала:
всего меня передернули, я подумал:
говорить, и благодарила меня взглядом за то, что я пришел. Чтобы ее под-
бодрить, стараясь шутить, я рассказал, как я оставил с носом чересчур
нетерпеливую чуму. Она ничего об этом не знала. Это настолько ее взвол-
новало (этакий я косолапый!), что она лишилась чувств, чуть душу не от-
дала. Когда она пришла в себя, к ней вернулся ее язычок (слава тебе,
господи!) и вернулась злоба. И вот она принимается, запинаясь и лепеча
(слова не желали выходить или выходили не такие, как она хотела; тогда
она злилась), и вот она принимается меня допекать, говоря, что это стыд,
что я ничего ей не сказал, что я бессердечный человек, что я хуже соба-
ки, что, как вышеназванная, я заслужил того, чтобы околеть от рези
один-одинешенек на своем гноище. И еще всякими другими ласковыми словами
наградила она меня. Ее старались успокоить. Мне говорили:
ву, я от всего сердца поцеловал ее дважды, в обе щеки. И она опять зап-
лакала.
стене жучок-часовщик отстукивал сухое тиканье предсмертных минут. Все
остальные вышли в соседний покой. Она тяжело дышала, и я увидел, что ей
хочется говорить.
говорено. Понимаешь друг друга без слов.
не попаду...
ла, резка и бранчлива...
наполняла весь дом; и чего я только с тобой не выделывала...
Но отчего ж ты мне не сказала? Догадаться было не так-то легко.
злая; я тебя ненавидела за то, что ты меня не любишь; а тебе было все
равно... У тебя был твой вечный смех, Кола, тот же самый, что и сей-
час... Боже мой, и настрадалась же я из-за него! Ты в него закутывался,
как от дождя; и сколько я ни проливалась дождем, никогда-то мне не уда-
валось промочить тебя, разбойник. Ах, как ты мне делал больно! Много
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Херберт Фрэнк
Корнев Павел
Афанасьев Роман
Перумов Ник