долгу. Будь поболе оружия да народ побойчее, Олфоромей с Кузьмою, может, и
ударили на татар, но с купцами, что лежали за товарами, уложив на землю
лошадей, да с челядью владычною много не навоюешь! Из утра к Федору
подошла помочь. Дело принимало дурной оборот. За ночь новогородцы углубили
ров, попрятали погоднее людей, да что толку! Тута не перезимуешь! Да и
пожди тово боле - литва подойдет! Ратьслав взялся вести переговоры. Вышел,
высоко подняв крест. Две-три стрелы пропели у него над головою. Воротился
протодьякон через час, довольный. Князь Федор за окуп обещал отпустить
поезд владыки домовь. Подумавши, - было боязно: а ну как и серебро
возьмет, и не выпустит! - все же, кряхтя, собрали кошель
гривен-новогородок. Татары, покричав, отошли. Ратьслав с Олфоромеем и
двумя кметями понесли серебро.
боки. Долго сверлил глазами того и другого, долго толковал, ломаясь и
величаяся перед ними. Баскак глядел остро и тоже словно их обоих на рынке
куплял. Когда Федор, нагло глядючи в глаза Олфоромею, сказал, что заберет
того и другого с собой, татарин покрутил башкою:
Ратьслава же оставил у себя пленником. Ратьслав тихо шепнул вздумавшему
было возмутиться Олфоромею:
слава Богу! Уже был готов и сам лечь, и в полон датися, лишь бы доправить
в Новый Город владыку живого и невереженого!
ночь. Кони шатались, люди спали с лица. Начинались дожди, размякали
дороги; все были в грязи, в сыром платье. Почасту не разжигали и огня.
и слабой плоти, хотя порою уставал до бесчувствия, и на привалах его
одеревенелое тело бояре бережно снимали с седла. Василий улыбался,
заставляя себя вставать, ходить, сам успокаивал и утешал слабых.
невестимо для литовской погони, и поезд архиепископа новогородского словно
пропал, растаял, растворился в шорохе листьев, в рябом осеннем лесу, в
обложном упорном дожде, лучше всяких засек перекрывшем пути и дороги.
Василия вскоре. Князю Федору не повезло на обратном пути. У него стали
подыхать кони, что молва приписала святотатству князька. Пеши и измучены,
незадачливые грабители едва добрались до домов. Ни поведать путем о деле,
ни повестить Гедимину князь Федор не мог. Великий князь литовский тотчас
спросил бы, почто были отпущены пленники, и еще того пуще - заставил бы
отдать новгородское серебро в великокняжескую казну! А потому и с
протодьяконом Ратьславом Федор не знал, что делать теперь. Потребовать
выкупа? С кого, с митрополита? Федор чесал в затылке, уже крепко досадуя
на себя, а тем часом о плене Ратьслава донесли Феогносту, и митрополит
вскипел. Обещал отлучить князя Федора от церкви, наложить проклятие на
весь Киев (он мог бушевать, понеже Федор действовал яко тать и не исполнил
Гедиминовой воли). Пришлось Федору срочно отсылать Ратьслава во Владимир
без всякого выкупа да еще виниться перед Феогностом, выслушивать от того
укоризны и хулы: <Срам еси князю неправду чинити, и обидети, и
насильствовати, и разбивати>. Так, зело смягчая и изрядно сократив гневные
поношения Феогностовы, передавал впоследствии летописец отповедь,
полученную незадачливым князьком от митрополита русского.
Феогност всерьез задумался о дальнейшем. Подходила зима. В пограничье меж
Литвой и Ордою начинались сшибки уже нешуточные. Осенью Гедимин послал
сына Наримонта на татар, но тот был захвачен в полон в неудачливом
сражении с ордынцами. Ежели возникнет большая война, по всей здешней
украйне пройдет, обращая города в руины, а села в пепелища, татарская
конница. И что тогда? Уезжать в Вильну, под руку Гедиминову, с коим
отношения были испорчены после отказа Арсению всеконечно?
киевского князя (у коего он недавно гостил во граде!) его доконал. Ежели и
такие вот, вроде бы близкие, игемоны, крещенные в православную веру, не
гребуют грабежом митрополичьих людей и имущества в здешней земле, то что
говорить о прочих? О язычниках или католиках? Нет, холодно стало на Волыни
и неуютно весьма!
неудачника-императора, который терпит на войне одни поражения и, в
призрачной надежде спастись, хочет отдать греческую церковь под начало
римскому папе; даже на патриарха с его причтом: не ведают, что содеялось
тут! <Скифия>! Тот-то, Федор Киевский - прямой скиф! <Царский скиф!> -
исходил желчью Феогност, меряя шагами моленный покой. И сиди на митрополии
в Киеве! У такого-то! Высидишь! А сами-то хороши! <Не мирволить
владимирскому князю>! Тогда - кому мирволить? Язычникам? Католикам? Может,
Ордену? Этим <божьим дворянам>, как их зовут в Новгороде, убийцам и
разбойникам! Что они все думают там, в Константинополе? Что он волен
изменить течение времен? Подъять из могилы Ярослава Мудрого? Или, может,
крестить Гедимина? Самому любо! Да токмо - крести его, попробуй! Это
Пселлу вольно было учить императоров риторике да услаждать их слух
красноречием, а здесь - кому оно надобно? Скажут - как отрубят! А надо - и
сами красно баять горазды. Ничем тут дикого не прельстишь. Писать
патриарху? Без толку. Ничего не изъяснишь издалека, ничего и не поймут!
Надо ехать самому. Отселе в Царьград. Он впервые назвал родной город
славянским именем. Оттоле в Орду, к Узбеку, с коим надлежит поладить. А из
Орды... Из Орды во Владимир Залесский, иного пути нет! К Ивану Данилычу. В
конце концов, не так уж он и плох, по крайней мере, прямых разбоев над
церковью не творит!
старину), отдыхали, приводили в порядок себя и коней. Брянский князь,
недавно выдавший дочь за юного Василия Кашинского (последнего из сыновей
убиенного в Орде Михайлы Тверского), радушно встречал и чествовал
новопоставленного новгородского владыку. Остановили в Свенском монастыре,
на горе. Вокруг церквей и келий широко раскинулись вишневые, грушевые и
яблоневые сады, а с холма, со стрельниц, далеко и широко виделись леса,
цветные по осени, и светлая излука Десны внизу под горою синела или
серебрилась от набегавших влажных туч. В пределах брянских Василию уже не
пришлось трястись в седле. Его везли в лодье, бечевою. Кони шли по берегу.
Поворачивала река, быстрая от осенних дождей, проходили берега, на них -
слободы, городки, погосты, подчас свежесрубленные. Здешняя лесная сторона
полнилась народом, уходившим от обезлюженного Чернигова, от постоянной
угрозы ратной. Покинув Десну, вновь ехали переволоками и опять плыли, уже
Окою. От Коломны вновь тянули лодьи бечевой. В конце октября достигли
наконец Москвы и, не задерживаясь (князя не было в городе), пересев на
коней - Калике опять достали дорожный возок, - устремились дальше.
подмерзающую землю, на жухлый лист, на сизые, потерявшие цвет, седые, с
последними клоками яркой осенней украсы леса, на темные - в чаянии близкой
зимы - пустые и гулкие боры, на сжатые нивы и потемневшие от влаги стога.
И воздух был пронзительно горек и свеж, радостный осенний воздух близкой
родины!
ночью. И вот уже побежала с холма на холм знакомая волнистая дорога. Кмети
тянули шеи, привставали в стременах: скоро ли? Сами кони и те чуяли,
ржали, переходили на рысь. В Твери путники узнали, что в Новом Городе, не
имея ни вести, ни навести, их уже оплакали, тем паче кто-то принес злую
молвь, якобы литва яла владыку, <а детей его избиша>, - так что и Кузьма
Твердиславль, и Олфоромей ворочались словно с того света.
оживление и толкотню, а ближе узнали от встречных, что в Торжке великий
князь Иван Данилыч с дружиною. Их уже у городских ворот окружила радостная
толпа: хватали, гладили, не веря тому, что живые, крестясь, теснились к
возку архиепископа. Василий, высовываясь, благословлял направо и налево,
его ловили за руку - поцеловать, притронуться, у иных жонок слезы стояли
на глазах:
живых-то узрети! А истощали вси! Да как отерхалисе, обносилисе! Андели!
мог пробраться сквозь толпу, какая-то жонка с мокрыми от радостных слез
глазами поила ездовых молоком из деревянного ведерка. Черпала глиняной
плошкой и подносила каждому, и мужики серьезно принимали и испивали,
утираясь, и сами крестились радостно. Не близок еще Новый Город, а уже,
почитай, и дома, уже родная, новогорочкая земля!
радостным звоном по всему городу. Московские ратные любопытно оглядывали
новогородский обоз. Подъезжали какие-то бояра, прошали, кто и откуда. Уже
поскакали повестить великому князю о приезде владычного поезда.
повелителю на поклон. Иван Данилыч принял владыку учтиво, подошел под
благословение, сам усадил за стол. Трапезовали с немногими боярами, слуги
носили блюда. Василий, мало вкушая, приглядывался к великому князю. Иван
Шилова Юлия
Маккефри Энн
Русанов Владислав
Березин Федор
Елманов Валерий
Шилова Юлия