принялись пустошить Новгородчину. Семен, набрав полону, воротился во
Владимир, а Святослав Тверской с татарскою помочью разорил Волок, Бежичи и
Вологду. Дмитрий с новгородскою ратью пошел на Тверь, а к дяде послал
грамоту о мире. Василий отпустил послов с честью, но мира не взял.
Вместо того чтобы из Торжка идти к Твери, стали пересылаться, спорить,
собралось вече. В Новгороде вздорожал хлеб, и, видя против себя почти всю
низовскую землю да татар в придачу, самые осторожные начали говорить о
мире.
отрекся от новгородского стола и был отпущен в Переяславль <с любовью>.
Приверженцы Дмитрия провожали его со стыдом, просили не гневаться, но
говорили: <Не твое время, князь!>
Александровичей, Василий, умер в один год с Ярославом Тверским, и хотя бы
эта постоянная семейная язва, рождавшая между братьями ссоры, недомолвки и
тяжелое молчание, минула. Александра тихо убивалась на похоронах, виня
себя в смерти старшего сына. Однако и она почувствовала облегчение, что
так это кончилось. А скоро ратные события отодвинули воспоминания и
раскаянье посторонъ.
пересчитывать дворы и налагать дань (и потому, что людей стало больше,
дань, конечно, увеличат!), в Княжеве стали поговаривать еще с осени.
Неясно, кто и принес злую весть, но все как-то не верилось, пока наконец к
самой Масленице не пригнали верхами из Переяславля Гавря Сухой с Мелентием
Ослябей, крича, что едут!
Кто-то погнал было в лес, но неожиданно скоро явились княжие холопы, делюи
и ордынцы, заворотили с руганью беглых и начали сбивать народ и вызывать
старост и понятых.
злые и подобранные, зорко озирающиеся по сторонам, ехали вереницею, один
за другим, их кони сторожко и легко бежали след в след, как волки,
вышедшие на добычу. С ними, посторонь, рядом с тропой, проваливаясь в
рыхлый снег, скакали переяславские и владимирские ратные, торопились,
сбиваясь с рыси, что-то объясняя, и один татарин, то ли не поняв, то ли не
желая слушать, вяло, не поворачивая головы, махнул плетью - и ратник,
ожегшись, шатнулся, дернулся вбок и отстал, утирая разбитое лицо.
вели скотину. Марья Микитиха волочилась по земле, вцепившись зубами в
веревочный повод своей пестро-белой коровы, а двое переяславцев толклись,
не зная, что делать. Один тянул корову, другой пытался оторвать Микитиху,
а потом, махнув рукою, достал нож и отмахнул повод ножом. Микитиха еще
лежала, а потом, вскочив, побежала вслед. Ее схватывали раза три, она
вырывалась с истошным воплем.
совсем по-отцовски жевал челюстью и вытаращенными глазами глядел то на
ратных, что выносили кули с зерном, то на соблазнительно торчавший у
крыльца дровокольный топор. Грикшу так и дергало, и Федя тоже примеривался
к крайнему мужику, ожидая только первого братнего движения, когда во двор
вошел бледный дядя Прохор и, строго бросив Грикше: <Охолонь!> - сам взял у
ратного куль и понес назад. Переяславец распрямился, обвел глазами двор,
дернулся за Прохором - глаза у него были бегающие и тоже одичалые - и
вдруг, плюнув, поворотил и побежал со двора. У ворот остановились сани.
Незнакомый мужик - по платью боярин - вылез из саней. Прохор воротился,
встречая. <Здесь чисто!> - отрывисто сказал он и повел боярина в дом.
уже успел заскочить. Мать сурово поклонилась гостю.
зерном. Ужинали в тяжелом молчании. Мать, не садясь, подавала на стол.
Переяславцы дружно грызли вареную баранину, уминали пироги и кашу, пили,
отдуваясь, квас, изредка роняя малопонятные для Феди замечания.
надеялась, что ее минуют, но дошел черед и до их двора, до того, страшного
для крестьянина часа, когда рабочую лошадь, в силе, холеную, береженую,
или - как у них - будущую рабочую лошадь ведут на убой. И Белянка - видно
было по глазам - знала, куда ее ведут, и жалобно глядела и ржала, упираясь
с дрожью всей кожи, а Грикша ушел в клеть, и там Федя нашел его, плачущего
по-отцовски, молча: мелко тряслись плечи и шея. Он яростно поглядел на
Федю и с ненавистью прошипел:
мужик, коротенький и большеголовый, со скверною улыбкою на лице, и потом
они все зашли в избу: боярин, и другой боярин, знакомый, Гаврило Олексич,
что приехал только что из Маурина, и ратники, и коротенький кухмерьской, и
дядя Прохор, про которого Федя сперва подумал, что он пьян, - так
пристально, иногда весь вздрагивая, глядел он, так горячечно пылали щеки.
таких крикунов, поучить хорошо, самому чтоб мало не было! - спесиво
отмолвил боярин.
Александрой ходил, дружинами правил! - с угрозой отозвался Прохор.
мужик, ладясь польстить начальству.
голосом сказал Федя.
запустели! - возразил владимирец.
не унимался Прохор. - У нас конины не едят! Чего народ злобите! Коней
бить, дак ето всюю жисть рушить!
(Потом узнал, что кухмерьской не смог сразу убить Белянку и валил ее дядя
Прохор.)
нужно!
живешь, я знаю, как! Вконец еще не разорили тебя!
Пущай... Вот шапка одна, да знать, что с головы не сымут!
придачу! - возразил, прикрикнув, Гаврило.
костромичами ратились... Почто?!
вышел на зады. Внутренности кобылы лежали в кучке, и собаки уже бродили
около. Деревенские кони вереницей, осторожно ступая, подходили и нюхали
снег.
Теперича и не запречь будет...
день, опять друг за другом, тою же волчьей тропой. Оба боярина уселись в
широкие, под ковром, на кованых полозьях, сани. Запряженная трояка, с
ходу, виляя, понесла, и ратники запрыгали на седлах, вытягиваясь в ряд.
по наезженной санной дороге вылетели на лед озера, Гаврило Олексич
поворотился, пробормотал:
только: - Завтра в Вески!
только заглянул, вызвав мать, сказал, что весной даст им жеребенка, когда
его каряя кобыла ожеребится.
черпали квас, чинно отпивали. Вздыхая, сказывали, у кого что отобрали.
громили их, по князь Лександровой грамоте, по всем городам, и на Устюге
был тогда ясащик Буга-богатырь, и взял он прежде у одного крестьянина
дочь, девушку, понасильничал, за ясак, себе на постелю взял ей. А как
пришла грамота, что татар бити, и девка сказала ему... Уж невесть почто,
верно, слюбились там! И он пришел на вечье, и народу всему кланялся: не
убивайте, мол! И принял веру християнску, и на девке женился на той, сором
снял с ей, овенчались.
овец, забрали портна, овес да две кади ржи...
вздымая жирную грудь, наклонялась, брала новую лучину и вставляла в
светец. Мать вымолвила в сердцах:
Ильин Андрей
Свержин Владимир
Буркатовский Сергей
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Майер Стефани