в лицо Борису. Впрочем, Андрей, бывший наготове, сумел выбить кубок из
руки Дмитрия, и красное вино лужей и брызгами разлилось по тканой
скатерти.
дорогого ножа на наборном, из чеканных серебряных пластин поясе.
зарезал! - выкрикнул он.
Дмитрий! А ты, Борис, помни, что я не трусил в ратном бою!
сел. И тут с другого конца стола послышались сдавленные хрипы и урчание.
Это стародубский князь, приглашенный Андреем возраста ради к семейному
столу, про коего они, все трое, почитай, забыли сидел, склонясь головою,
и, вздрагивая, жалко вскидывая обреченные глаза, изливал на пол
проглоченный только что обед. Князя тошнило со страха.
руки увели во внутренние горницы. Отец Никодим, оглядываясь опасливо,
поспешил следом.
старик, меж тем как холопы быстро-быстро замывали пол и убирали, почти
бегом, следы княжеского невольного непотребства.
договорил Андрей. - А ты, брат, - он оборотился к Дмитрию, - напиши
митрополиту Алексию, пусть позволит хотя бы Ивану Федорычу воротиться
домой!
подымали глаз.
вы оба не сумеете поделить княжества между собой, когда я умру? - с
горькою укоризною вымолвил Андрей. Борис вдруг встал и, неуклюже кивнув
куда-то вбок, стремительно вышел из покоя.
Дмитрий Константиныч впервые, кажется, назвал московского племянника
своего по отчеству.
уже тебе об этом не раз, что ты проиграл сразу же, как получил власть, с
самого начала, тогда еще, когда стал возвращать тем же ростовчанам,
галицкому князю или этому вот Ивану Федорычу потерянные ими княжеские
права и волости... Молчи! Молчи и слушай теперь! Чего ты хотел? О чем
спорил с Дмитрием, прости, не с ним, не с ребенком, а с владыкой Алексием?
Алексий создает страну, а ты хотел всего лишь сидеть на престоле! Как ты
не видишь, брат, что старого не вернуть, никогда не вернуть! Неможно
дважды ступить в одну и ту же реку!
вопросил Дмитрий.
еще все его члены, неуверенно спросил, подумав:
от хана, ибо не ведаю ничего! Не ведаю, что измыслить иного, не ведаю,
истинно ли творимое Москвой! Я одно лишь могу и одно лишь потщусь содеять
ныне: не дать вам, братьям, рассорить промежду собой и тем погубить
княжество!
вызнал от Никодима новый суздальский епископ Олексей. Потому что назавтра
во время обедни в Спасском соборе совершилось прилюдное чудо.
напрестольного серебряного креста нового владыки на склоненную голову
князя капнула тяжелая капля. Андрей недоуменно поднял взор. Из креста
сочилось и капало, капало, капало вниз, в кем-то из служек усердно
подставленную чашечку священное миро. О том, что это миро, а не простое
масло, тут же ропотом загомонили в толпе.
громко вещал о том же, что и простецы: что-де вот, Господь в правде своей,
увидя кротость и братнюю любовь князя Андрея, отметил чудом избранника
своего!
покинул собор. Пред ним расступались с уважительным шепотом.
гневу и возмущению. Василиса, усевшись рядом, пыталась его утешить:
своих слышу, что нынче в соборе князя, мол, Андрея за кротость и любовь
отметил знаком своим сам Господь!
и не пил, а иди выспись? Трудно ли опустить полый крест в миро часа на
два, пока он весь не наполнится изнутри, а потом, обтерев, вынести его к
народу? Я ведь первым подхожу ко кресту. На меня и закапало!
взять оружие в руки, а сами никогда не помирятся, пока не потеряют
окончательно все! И новый епископ - как он мог! Я его уважал, почитал, яко
смыслена мужа, и книжна, и учительна зело, а он... Опять эта московская
неразборчивость в средствах, уже и сюда проникла! Значит, все даром...
поспешил в княжеский дворец.
мысля, что сейчас тот начнет увертливый и лживый толк о совершившемся
однесь <чуде>.
Василисою кресло, и поглядел весело и светло.
по городу свары и ссоры и бои кулачные, почти до умертвия доходящие, а при
нынешней скудоте великая может настать неподобь от такового взаимного
озлобления християн! И не ты ли, князь, в тереме своем вчера остановил
братьев от гибельного раздрасия?
того не вразумить простецов, тех, что сами жадают знака горняго! Я не
тебе, но им указую то вразумительно и внятно, что ты, княже, постиг
разумом, свыше данным, и книжным научением!
есьмы пред смертию и должны быть равными в правде. Неужели неможно
объяснить им, как это делал Христос, погибельность раздрасия и силу
братней любви! Ведь с этой вот лжи, с малого все ся и зачинает. А кто
поручит в том, что в грядущем народ, навычный к приятию ложных чудес,
некий борзомысл не станет теми же глаголами, являя им чудо, натравливать
на братию свою во Христе, не поведет на резню, убиение, не почнет чернь
вадить на вятших, ремесленников на пахарей, тружеников на купцов? И будет
обещать чудо! Будет обещать, яко Христос, накормить пятью хлебами пять
тысящ душ, лишь бы подвигнуть сих малых на зло, на прю, на раздрасие
всеконечное! Что, кроме правды, возможет остановить сие? Ведь ежели правда
будет скрыта от меньших и доступна вятшим одним, тебе, владыко, и мне,
князю, кто поручит в грядущих веках за князя доброго и за пастыря
совестливого?! Ведь стоит только, о, стоит только начать! А там - народ
преобразит ся в стадо, а там лукавый иноземец, приникнув к уху князя
недоброго, нашепчет ему гибельное для народа его, и он, тот грядущий
князь, учнет работати на потребу злу, губя свой народ! Не было разве уже
того в Византии? Не было среди римских кесарей? Не было и среди князей
русских, коромолами изгубивших Киевскую державу? Истину, отче, должны
ведать все! Даже прегорькую, горчайшую оцета и желчи! Токмо тогда не будет
обманут народ и токмо тогда возможет воцарить истина веры Христовой!
Андреева красноречия. - Скажи, почто сам Христос многажды говорил
притчами, не разъясняя смысла слов своих? Почто, отринув искушения
дьявола, все же творил чудеса, и исцелял, и воскрешал, и являл ся ученикам
по водам ходяше и многая иная прочая? К чему речено: <много было званых и
мало избранных>? Скажи, возможешь ты изъяснить простецам круглоту земли,
парящей в аэре, никем не держимой? Не вопросят у тя: а как же низ и верх и
почто не падают те, что живут по ту сторону земли? Изреки, многим ли ты
сумеешь изъяснить душепонятно разноту тварного и духовного? Троичность
божества? Или обычное, повторяемое ежеден в символе веры, что сын рожден
от отца прежде всех век и он же родился от Марии Девы тринадцать столетий
тому назад? Многим ли ты изъяснишь глаголемое Григорием Паламою о свете
Фаворском и об исихии? Как изъяснишь, наконец, невещественность,
нетварность Создателя малым сим?! Но отцы церкви разумно положили в зримом
изображении являть Вседержителя и ангелов его, яко и аз в зримом явлении
текущего мира явил благость братнего согласия князей суздальских! Вспомни
притом споры иконоборческие и утвержденное, егда хулители икон были
посрамлены! Так, княже, так! Помысли - и поймешь правду мою! Ведь иное и
рад бы изъяснить, но неможно сего, не приимут, не поймут, и боле того:
озлобят на тя, решив, яко величахуся над ними! Не возжелай, сыне, всем
того, что имеешь сам, ибо это - гордость паче гордыни самой. Пусть смерд