глазами.
жид покрутил головою и расставил пальцы. - Ай, какой важный вид! Ей-бо-
гу, полковник, совсем полковник! Вот еще бы только на палец прибавить,
то и полковник! Нужно бы пана посадить на жеребца, такого скорого, как
муха, да и пусть муштрует полки!
развеселились.
хороший! Шнурочки, бляшечки... Так от них блестит, как от солнца; а цур-
ки, где только увидят военных... ай, ай!..
колько похожий на лошадиное ржание.
чужого края, хочет посмотреть на козаков. Он еще сроду не видел, что это
за народ козаки.
венно: они часто были завлекаемы единственно любопытством посмотреть
этот почти полуазиатский угол Европы: Московию и Украйну они почитали
уже находящимися в Азии. И потому гайдук, поклонившись довольно низко,
почел приличным прибавить несколько слов от себя.
смотреть их. Это собаки, а не люди. И вера у них такая, что никто не
уважает.
ешь говорить, что нашу веру не уважают? Это вашу еретическую веру не
уважают!
тех, которые уже сидят у меня. Постой же, я позову сюда наших.
подумать о том, как бы исправить ее. К счастию, Янкель в ту же минуту
успел подвернуться.
бы он был козак, то где бы он достал такое платье и такой вид графский!
чтобы крикнуть.
чал Янкель. - Молчите! Мы уж вам за это заплатим так, как еще никогда и
не видели: мы дадим вам два золотых червонца.
червонца за то, чтобы мне только половину бороды выбрил. Сто червонных
давай, жид! - Тут гайдук закрутил верхние усы. - А как не дашь ста чер-
вонных, сейчас закричу!
вая кожаный мешок свой; но он счастлив был, что в его кошельке не было
более и что гайдук далее ста не умел считать. - Пан, пан! уйдем скорее!
Видите, какой тут нехороший народ! - сказал Янкель, заметивши, что гай-
дук перебирал на руке деньги, как бы жалея о том, что не запросил более.
не думаешь? Нет, ты должен показать. Уж когда деньги получил, то ты не
вправе теперь отказать.
тут... Уносите ноги, говорю я вам, скорее!
кое, что плевать нужно, - кричал бедный Янкель.
укорами Янкеля, которого ела грусть при мысли о даром потерянных червон-
цах.
род, что не может не браниться! Ох, вей мир, какое счастие посылает бог
людям! Сто червонцев за то только, что прогнал нас! А наш брат: ему и
пейсики оборвут, и из морды сделают такое, что и глядеть не можно, а
никто не даст ста червонных. О, боже мой! боже милосердый!
пожирающим пламенем в его глазах.
щадь. Я хочу посмотреть, как его будут мучить.
вслед за ним.
отыскать: народ валил туда со всех сторон. В тогдашний грубый век это
составляло одно из занимательнейших зрелищ не только для черни, но и для
высших классов. Множество старух, самых набожных, множество молодых де-
вушек и женщин, самых трусливых, которым после всю ночь грезились окро-
вавленные трупы, которые кричали спросонья так громко, как только может
крикнуть пьяный гусар, не пропускали, однако же, случая полюбопытство-
вать. "Ах, какое мученье!" - кричали из них многие с истерическою лихо-
радкою, закрывая глаза и отворачиваясь; однако же простаивали иногда до-
вольное время. Иной, и рот разинув, и руки вытянув вперед, желал бы
вскочить всем на головы, чтобы оттуда посмотреть повиднее. Из толпы уз-
ких, небольших и обыкновенных голов высовывал свое толстое лицо мясник,
наблюдал весь процесс с видом знатока и разговаривал односложными слова-
ми с оружейным мастером, которого называл кумом, потому что в празднич-
ный день напивался с ним в одном шинке. Иные рассуждали с жаром, другие
даже держали пари; но большая часть была таких, которые на весь мир и на
все, что ни случается в свете, смотрят, ковыряя пальцем в своем носу. На
переднем плане, возле самых усачей, составлявших городовую гвардию, сто-
ял молодой шляхтич или казавшийся шляхтичем, в военном костюме, который
надел на себя решительно все, что у него ни было, так что на его кварти-
ре оставалась только изодранная рубашка да старые сапоги. Две цепочки,
одна сверх другой, висели у него на шее с каким-то дукатом. Он стоял с
коханкою своею, Юзысею, и беспрестанно оглядывался, чтобы кто-нибудь не
замарал ее шелкового платья. Он ей растолковал совершенно все, так что
уже решительно не можно было ничего прибавить. "Вот это, душечка Юзыся,
- говорил он, - весь народ, что вы видите, пришел затем, чтобы посмот-
реть, как будут казнить преступников. А вот тот, душечка, что, вы види-
те, держит в руках секиру и другие инструменты, - то палач, и он будет
казнить. И как начнет колесовать и другие делать муки, то преступник еще
будет жив; а как отрубят голову, то он, душечка, тотчас и умрет. Прежде
будет кричать и двигаться, но как только отрубят голову, тогда ему не
можно будет ни кричать, ни есть, ни пить, оттого что у него, душечка,
уже больше не будет головы". И Юзыся все это слушала со страхом и любо-
пытством. Крыши домов были усеяны народом. Из слуховых окон выглядывали
престранные рожи в усах и в чем-то похожем на чепчики. На балконах, под
балдахинами, сидело аристократство. Хорошенькая ручка смеющейся, блиста-
ющей, как белый сахар, панны держалась за перила. Ясновельможные паны,
довольно плотные, глядели с важным видом. Холоп, в блестящем убранстве,
с откидными назад рукавами, разносил тут же разные напитки и съестное.
Часто шалунья с черными глазами, схвативши светлою ручкою своею пирожное
и плоды, кидала в народ. Толпа голодных рыцарей подставляла наподхват
свои шапки, и какой-нибудь высокий шляхтич, высунувшийся из толпы своею
головою, в полинялом красном кунтуше с почерневшими золотыми шнурками,
хватал первый с помощию длинных рук, целовал полученную добычу, прижимал
ее к сердцу и потом клал в рот. Сокол, висевший в золотой клетке под
балконом, был также зрителем: перегнувши набок нос и поднявши лапу, он с
своей стороны рассматривал также внимательно народ. Но толпа вдруг зашу-
мела, и со всех сторон раздались голоса: "Ведут... ведут!.. козаки!.."
отпущены. Они шли не боязливо, не угрюмо, но с какою-то тихою гордели-
востию; их платья из дорогого сукна износились и болтались на них ветхи-
ми лоскутьями; они не глядели и не кланялись народу. Впереди всех шел
Остап.
тогда в его сердце? Он глядел на него из толпы и не проронил ни одного
движения его. Они приблизились уже к лобному месту. Остап остановился.
Ему первому приходилось выпить эту тяжелую чашу. Он глянул на своих,
поднял руку вверх и произнес громко:
нечестивые, как мучится христианин! чтобы ни один из нас не промолвил ни
одного слова!
седую голову.
рочно сделанные станки, и... Не будем смущать читателей картиною адских
мук, от которых дыбом поднялись бы их волоса. Они были порождение тог-
дашнего грубого, свирепого века, когда человек вел еще кровавую жизнь
одних воинских подвигов и закалился в ней душою, не чуя человечества.
Напрасно некоторые, немногие, бывшие исключениями из века, являлись про-
тивниками сих ужасных мер. Напрасно король и многие рыцари, просветлен-
ные умом и душой, представляли, что подобная жестокость наказаний может
только разжечь мщение козацкой нации. Но власть короля и умных мнений
была ничто перед беспорядком и дерзкой волею государственных магнатов,
которые своею необдуманностью, непостижимым отсутствием всякой дально-
видности, детским самолюбием и ничтожною гордостью превратили сейм в са-
тиру на правление. Остап выносил терзания и пытки, как исполин. Ни кри-
ка, ни стону не было слышно даже тогда, когда стали перебивать ему на
руках и ногах кости, когда ужасный хряск их послышался среди мертвой