что же бы купить-с? Весь ли прибор, то есть брошь, серьги, браслет, или
одну только вещицу?
дороже и купить "весь" прибор. Он настаивал. Заехали в магазин. Кончилось
тем, однако же, что купили только один браслет и не тот, который хотелось
Павлу Павловичу, а тот, на который указал Вельчанинов. Павлу Павловичу
хотелось взять оба. Когда купец, запросивший сто семьдесят пять рублей за
браслет, спустил за сто пятьдесят, - то ему стало даже досадно; он с
приятностию заплатил бы и двести, если бы с него запросили, так уж хотелось
ему заплатить подороже.
когда опять поехали, - там ведь не высший свет, там просто-с. Невинность
любит подарочки, - хитро и весело улыбнулся он. - Вы вот усмехнулись
давеча, Алексей Иванович, на то, что пятнадцать лет; а ведь мне это-то и в
голову стукнуло, - именно, что вот в гимназию еще ходит, с мешочком на
руке, в котором тетрадки и перушки, хе-хе! Мешочек-то и пленил мои мысли!
Я, собственно, для невинности, Алексей Иванович. Дело для меня не столько в
красоте лица, сколько в этом-с. Хихикают там с подружкой в уголку, и как
смеются, и боже мой! А чему-с: весь-то смех из того, что кошечка с комода
на постельку соскочила и клубочком свернулась... Так тут ведь свежим
яблочком пахнет-с! Аль снять уж креп?
Вельчанинов видел, что лицо его засияло самой ясной надеждой, когда он
надел опять шляпу на свою лысую голову.
злобе, - неужто тут нет никакой штуки в том, что он меня пригласил? Неужто
и в самом деле на благородство мое рассчитывает? - продолжал он, почти
обидевшись последним предположением. - Что это, шут, дурак или "вечный
муж"? Да невозможно же, наконец!.."
выразился давеча Вельчанинов, а сам Захлебинин был весьма солидный чиновник
и на виду. Правда была и все то, что говорил Павел Павлович насчет их
доходов: "Живут, кажется, хорошо, а умри человек, и ничего не останется".
прежнего "врага" совершенно обратился в приятеля.
и осанистым видом, - я сам на мировой настаивал, а Петр Карлович (адвокат
Вельчанинова) золотой на этот счет человек. Что ж? Тысяч шестьдесят
получите и без хлопот, без проволочек, без ссор! А на три года могло
затянуться дело!
расплывшейся пожилой даме, с простоватым и усталым лицом. Стали выплывать и
девицы, одна за другой или парами. Но что-то очень уж много явилось девиц;
мало-помалу собралось их до десяти или до двенадцати, - Вельчанинов и
сосчитать не мог; одни входили, другие выходили. Но в числе их было много
дачных соседок-подружек. Дача Захлебининых - большой деревянный дом, в
неизвестном, но причудливом вкусе, с разновременными пристройками -
пользовалась большим садом; но в этот сад выходили еще три или четыре
другие дачи с разных сторон, так что большой сад был общий, что,
естественно, и способствовало сближению девиц с дачными соседками.
Вельчанинов с первых же слов разговора заметил, что его уже здесь ожидали и
что приезд его в качестве Павла Павловичева друга, желающего познакомиться,
был чуть ли не торжественно возвещен. Зоркий и опытный в этих делах его
взгляд скоро отличил тут даже нечто особенное: по слишком любезному приему
родителей, по некоторому особенному виду девиц и их наряду (хотя, впрочем,
день был праздничный) у него замелькало подозрение, что Павел Павлович
схитрил и очень могло быть, что внушил здесь, не говоря, разумеется, прямых
слов, нечто вроде предположения об нем как о скучающем холостяке, "хорошего
общества", с состоянием и который, очень и очень может быть, наконец, вдруг
решится "положить предел" и устроиться, - "тем более что и наследство
получил". Кажется, старшая m-lle Захлебинина, Катерина Федосеевна, именно
та, которой было двадцать четыре года и о которой Павел Павлович выразился
как о прелестной особе, была несколько настроена на этот тон. Она особенно
выдавалась перед сестрами своим костюмом и какою-то оригинальною уборкою
своих пышных волос. Сестры же и все другие девицы глядели так, как будто и
им уже было твердо известно, что Вельчанинов знакомится "для Кати" и
приехал ее "посмотреть". Их взгляды и некоторые даже словечки,
промелькнувшие невзначай в продолжение дня, подтвердили ему потом эту
догадку. Катерина Федосеевна была высокая, полная до роскоши блондинка, с
чрезвычайно милым лицом, характера, очевидно, тихого и непредприимчивого,
даже сонливого. "Странно, что такая засиделась, - невольно подумал
Вельчанинов, с удовольствием к ней приглядываясь, - пусть без приданого и
скоро совсем расплывется, но покамест на это столько любителей..." Все
остальные сестры были тоже не совсем дурны собой, а между подружками
мелькало несколько забавных и даже хорошеньких личик. Это стало его
забавлять; а впрочем, он и вошел с особенными мыслями.
Павловича, заставила себя подождать. Вельчанинов ждал ее с нетерпением,
чему сам дивился, и усмехался про себя. Наконец она показалась, и не без
эффекта, в сопровождении одной бойкой и вострой подружки, Марьи Никитишны,
брюнетки с смешным лицом и которой, как оказалось сейчас же, чрезвычайно
боялся Павел Павлович. Эта Марья Никитишна, девушка лет уже двадцати трех,
зубоскалка и даже умница, была гувернанткой маленьких детей в одном
соседнем и знакомом семействе и давно уже считалась как родная у
Захлебининых, а девицами ценилась ужасно. Видно было, что она особенно
необходима теперь и Наде. С первого взгляда разглядел Вельчанинов, что
девицы были все против Павла Павловича, даже и подружки, а во вторую минуту
после выхода Нади он решил, что и она его ненавидит. Заметил тоже, что
Павел Павлович совершенно этого не примечает или не хочет примечать.
Бесспорно, Надя была лучше всех сестер - маленькая брюнетка, с видом
дикарки и с смелостью нигилистки; вороватый бесенок с огненными глазками, с
прелестной улыбкой, хотя часто и злой, с удивительными губками и зубками,
тоненькая, стройненькая, с зачинавшеюся мыслью в горячем выражении лица, в
то же время почти совсем еще детского. Пятнадцать лет сказывались в каждом
ее шаге, в каждом слове. Оказалось потом, что и действительно Павел
Павлович увидал ее в первый раз с клеенчатым мешочком в руках; но теперь
уже она его не носила.
неприятное. Павел Павлович, только лишь завидел вошедшую невесту, тотчас же
подошел к ней ухмыляясь. Дарил он под предлогом "приятного удовольствия,
ощущенного им в предыдущий раз по поводу спетого Надеждой Федосеевной
приятного романса за фортепьянами..." Он сбился, не докончил и стоял как
потерянный, протягивая и втыкая в руку Надежды Федосеевны футляр с
браслетом, который та не хотела брать, и, покраснев от стыда и гнева,
отводила свои руки назад. Дерзко оборотилась она к мамаше, на лице которой
выражалось замешательство, и громко сказала:
он был тоже недоволен. - Лишнее, лишнее! - пробормотал он назидательно
Павлу Павловичу. Надя, нечего делать, футляр взяла и, опустив глазки,