Чтение 23–й страницы книги ~Записки из подполья~

рявкнул, что он повернулся и даже с некоторым удивлением стал меня
разглядывать. Впрочем, продолжал не говорить ни слова, а это-то меня и
бесило.

- Как ты смеешь входить ко мне без спросу и так глядеть на меня?
Отвечай!

Но посмотрев на меня спокойно с полминуты, он снова начал
повертываться.

- Стой! - заревел я, подбегая к нему, - ни с места! Так. Отвечай
теперь: чего ты входил смотреть?

- Если таперича вам есть что мне приказать, то мое дело исполнить, -
отвечал он, опять-таки помолчав, тихо и размеренно сюсюкая, подняв брови и
спокойно перегнув голову с одного плеча на другое, - и все это с ужасающим
спокойствием.

- Не об этом, не об этом я тебя спрашиваю, палач! - закричал я,
трясясь от злобы. - Я скажу тебе, палач, сам, для чего ты приходишь сюда:
ты видишь, что я не выдаю тебе жалованья, сам не хочешь, по гордости,
поклониться - попросить, и для того приходишь с своими глупыми взглядами
меня наказывать, мучить, и не подозр-р-реваешь ты, палач, как это глупо,
глупо, глупо, глупо, глупо!

Он было молча опять стал повертываться, но я ухватил его.

- Слушай, - кричал я ему. - Вот деньги, видишь; вот они! (я вынул их
из столика) все семь рублей, но ты их не получишь, не па-алучишь до тех
самых пор, пока не придешь почтительно, с повинной головой, просить у меня
прощения. Слышал!

- Быть того не может! - отвечал он с какою-то неестественною
самоуверенностью.

- Будет! - кричал я, - даю тебе честное слово мое, будет!

- И не в чем мне у вас прощения просить, - продолжал он, как бы совсем
не замечая моих криков, - потому вы же обозвали меня "палачом", на чем я с
вас могу в квартале всегда за обиду просить.

- Иди! Проси! - заревел я, - иди сейчас, сию минуту, сию секунду! А ты
все-таки палач! палач! палач! - Но он только посмотрел на меня, затем
повернулся и, уже не слушая призывных криков моих, плавно пошел к себе, не
оборачиваясь.

"Если б не Лиза, не было б ничего этого!" - решил я про себя. Затем,
постояв с минуту, важно и торжественно, но с медленно и сильно бьющимся
сердцем, я отправился сам к нему за ширмы.

- Аполлон! - сказал я тихо и с расстановкой, но задыхаясь, - сходи
тотчас же и нимало не медля за квартальным надзирателем!

Он было уж уселся тем временем за своим столом, надел очки и взял
что-то шить. Но, услышав мое приказанье, вдруг фыркнул со смеху.

- Сейчас, сию минуту иди! - иди, или ты и не воображаешь, что будет!

- Подлинно вы не в своем уме, - заметил он, даже не подняв головы, так
же медленно сюсюкая и продолжая вдевать нитку. - И где это видано, чтоб
человек сам против себя за начальством ходил? А касательно страху, -
напрасно только надсажаетесь, потому - ничего не будет.

- Иди! - визжал я, хватая его за плечо. Я чувствовал, что сейчас ударю
его.

Но я и не слыхал, как в это мгновение вдруг дверь из сеней тихо и
медленно отворилась и какая-то фигура вошла, остановилась и с недоумением
начала нас разглядывать. Я взглянул, обмер со стыда и бросился в свою
комнату. Там, схватив себя обеими руками за волосы, я прислонился головой к
стене и замер в этом положении.

Минуты через две послышались медленные шаги Аполлона.

- Там какая-то вас спрашивает, - сказал он, особенно строго смотря на
меня, потом посторонился и пропустил - Лизу. Он не хотел уходить и
насмешливо нас рассматривал.

- Ступай! ступай! - командовал я ему потерявшись. В эту минуту мои
часы принатужились, прошипели и пробили семь.

И в дом мой смело и свободно

Хозяйкой полною войди!"

Из той же поэзии

Я стоял перед ней убитый, ошельмованный, омерзительно сконфуженный и,
кажется, улыбался, всеми силами стараясь запахнуться полами моего
лохматого, ватного халатишки, - ну точь-в-точь, как еще недавно, в упадке
духа, представлял себе. Аполлон, постояв над нами минуты две, ушел, но мне
было не легче. Хуже всего, что и она тоже вдруг сконфузилась, до того, что
я даже и не ожидал. На меня глядя, разумеется.

- Садись, - сказал я машинально и придвинул ей стул возле стола, сам
же сел на диван. Она тотчас же и послушно уселась, смотря на меня во все
глаза и, очевидно, чего-то сейчас от меня ожидая. Эта-то наивность ожидания
и привела меня в бешенство, но я сдержал себя.

Тут-то бы и стараться ничего не замечать, как будто все
по-обыкновенному, а она... И я смутно почувствовал, что она дорого мне за
все это заплатит.

- Ты меня застала в странном положении, Лиза, - начал я, заикаясь и
зная, что именно так-то и не надо начинать.

- Нет, нет, не думай чего-нибудь! - вскричал я, увидев, что она вдруг
покраснела, - я не стыжусь моей бедности... Напротив, я гордо смотрю на мою
бедность. Я беден, но благороден... Можно быть бедным и благородным, -
бормотал я. - Впрочем,.. хочешь чаю?

- Нет... - начала было она.

- Подожди!

Я вскочил и побежал к Аполлону. Надо же было куда-нибудь провалиться.

- Аполлон, - зашептал я лихорадочной скороговоркой, бросая перед ним
семь рублей, остававшиеся все время в моем кулаке, - вот твое жалованье;
видишь, я выдаю; но зато ты должен спасти меня: немедленно принеси из
трактира чаю и десять сухарей. Если ты не захочешь пойти, то ты сделаешь
несчастным человека! Ты не знаешь, какая это женщина... Это - все! Ты,
может быть, что-нибудь думаешь... Но ты не знаешь, какая это женщина!..

Аполлон, уже усевшийся за работу и уже надевший опять очки, сначала,
не покидая иглы, молча накосился на деньги; потом, не обращая на меня
никакого внимания и не отвечая мне ничего, продолжал возиться с ниткой,
которую все еще вдевал. Я ждал минуты три, стоя перед ним, с сложенными a
la Napoleon pуками. Виски мои были смочены потом; сам я был бледен, я
чувствовал это. Но, слава богу, верно ему стало жалко, смотря на меня.
Кончив с своей ниткой, он медленно привстал с места, медленно отодвинул
стул, медленно снял очки, медленно пересчитал деньги и наконец, спросив
меня через плечо: взять ли полную порцию? медленно вышел из комнаты. Когда
я возвращался к Лизе, мне пришло на ум дорогой: не убежать ли так, как
есть, в халатишке, куда глаза глядят, а там будь что будет.

Я уселся опять. Она смотрела на меня с беспокойством. Несколько минут
мы молчали.

- Я убью его! - вскричал я вдруг, крепко хлопнув по столу кулаком, так
что чернила плеснули из чернильницы.

- Ах, что вы это! - вскричала она, вздрогнув.

- Я убью его, убью его! - визжал я, стуча по столу, совершенно в
исступлении и совершенно понимая в то же время, как это глупо быть в таком
исступлении.

- Ты не знаешь, Лиза, что такое этот палач для меня. Он мой палач...