публикой - народом, несколько почище одетым, чем в тех комнатах. Между
посетителями были две дамы. Одна в трауре, бедно одетая, сидела за столом
против письмоводителя и что-то писала под его диктовку. Другая же дама,
очень полная и багрово-красная, с пятнами, видная женщина, и что-то уж
очень пышно одетая, с брошкой на груди, величиной в чайное блюдечко, стояла
в сторонке и чего-то ждала. Раскольников сунул письмоводителю свою
повестку. Тот мельком взглянул на нее, сказал: "подождите" и продолжал
заниматься с траурною дамой.
ободряться, он усовещивал себя всеми силами ободриться и опомниться.
могу всего себя выдать! Гм... жаль, что здесь воздуху нет, - прибавил он, -
духота... Голова еще больше кружится... и ум тоже..."
совладеть с собой. Он старался прицепиться к чему-нибудь и о чем бы нибудь
думать, о совершенно постороннем, но это совсем не удавалось.
Письмоводитель сильно, впрочем, интересовал его: ему все хотелось
что-нибудь угадать по его лицу, раскусить. Это был очень молодой человек,
лет двадцати двух, с смуглою и подвижною физиономией, казавшеюся старее
своих лет, одетый по моде и фатом, с пробором на затылке, расчесанный и
распомаженный, со множеством перстней и колец на белых отчищенных щетками
пальцах и золотыми цепями на жилете. С одним бывшим тут иностранцем он даже
сказал слова два по-французски, и очень удовлетворительно.
багрово-красной даме, которая все стояла, как будто не смея сама сесть,
хотя стул был рядом.
стул. Светло-голубое с белою кружевною отделкой платье ее, точно воздушный
шар, распространилось вокруг стула и заняло чуть не полкомнаты. Понесло
духами. Но дама, очевидно, робела того, что занимает полкомнаты и что от
нее так несет духами, хотя и улыбалась трусливо и нахально вместе, но с
явным беспокойством.
шумом, весьма молодцевато и как-то особенно повертывая с каждым шагом
плечами, вошел офицер, бросил фуражку с кокардой на стол и сел в кресла.
Пышная дама так и подпрыгнула с места, его завидя, и с каким-то особенным
восторгом принялась приседать; но офицер не обратил на нее ни малейшего
внимания, а она уже не смела больше при нем садиться. Это был поручик,
помощник квартального надзирателя, с горизонтально торчавшими в обе стороны
рыжеватыми усами и с чрезвычайно мелкими чертами лица, ничего, впрочем,
особенного, кроме некоторого нахальства, не выражавшими. Он искоса и
отчасти с негодованием посмотрел на Раскольникова: слишком уж на нем был
скверен костюм, и, несмотря на все принижение, все еще не по костюму была
осанка; Раскольников, по неосторожности, слишком прямо и долго посмотрел на
него, так что тот даже обиделся.
не думает стушевываться от его молниеносного взгляда.
письмоводитель, отрываясь от бумаги. - Вот-с! - и он перекинул
Раскольникову тетрадь, указав в ней место, - прочтите!
наверно не то!" И он вздрогнул от радости. Ему стало вдруг ужасно,
невыразимо легко. Все с плеч слетело.
поручик, все более и более неизвестно чем оскорбляясь, - вам пишут в
девять, а теперь уже двенадцатый час!
отвечал Раскольников, тоже внезапно и неожиданно для себя рассердившийся и
даже находя в этом некоторое удовольствие. - И того довольно, что я больной
в лихорадке пришел.
студент и кричать на себя не позволю.
выговорить, и только какие-то брызги вылетели из уст его. Он вскочил с
места.
кричите, папиросу курите, стало быть, всем нам манкируете. - Проговорив
это, Раскольников почувствовал невыразимое наслаждение.
озадачен.
громко, - а вот извольте-ка подать отзыв, который с вас требуют. Покажите
ему, Александр Григорьевич. Жалобы на вас! Денег не платите! Ишь какой
вылетел сокол ясный!
поскорей разгадки. Прочел раз, другой, и не понял.
или уплатить со всеми издержками, ценными и прочими, или дать письменно
отзыв, когда можете уплатить, а вместе с тем и обязательство не выезжать до
уплаты из столицы и не продавать и не скрывать своего имущества. А
заимодавец волен продать ваше имущество, а с вами поступить по законам.
и законно протестованное заемное письмо в сто пятнадцать рублей, выданное
вами вдове, коллежской асессорше Зарницыной, назад тому девять месяцев, а
от вдовы Зарницыной перешедшее уплатою к надворному советнику Чебарову, мы
и приглашаем вас посему к отзыву.
вместе с тем и некоторого торжества, как на новичка, которого только что
начинают обстреливать: "Что, дескать, каково ты теперь себя чувствуешь?" Но
какое, какое было ему теперь дело до заемного письма, до взыскания! Стоило
ли это теперь хоть какой-нибудь тревоги, в свою очередь, хотя какого-нибудь
даже внимания! Он стоял, читал, слушал, отвечал, сам даже спрашивал, но все
это машинально. Торжество самосохранения, спасение от давившей опасности -
вот что наполняло в эту минуту все его существо, без предвидения, без
анализа, без будущих загадываний и отгадываний, без сомнений и без
вопросов. Это была минута полной, непосредственной, чисто животной радости.
Но в эту самую минуту в конторе произошло нечто вроде грома и молнии.
Поручик, еще весь потрясенный непочтительностию, весь пылая и, очевидно,
желая поддержать пострадавшую амбицию, набросился всеми перунами на
несчастную "пышную даму", смотревшую на него, с тех самых пор как он вошел,
с преглупейшею улыбкой.
(траурная дама уже вышла) - у тебя там что прошедшую ночь произошло? а?
Опять позор, дебош не всю улицу производишь. Опять драка и пьянство. В
смирительный мечтаешь! Ведь я уж тебе говорил, ведь я уж предупреждал тебя
десять раз, что в одиннадцатый не спущу! А ты опять, опять, такая-сякая ты
этакая!
даму, которую так бесцеремонно отделывали: но скоро, однако же, сообразил,
в чем дело, и тотчас же вся эта история начала ему очень даже нравиться. Он
слушал с удовольствием, так даже, что хотелось хохотать, хохотать,
хохотать... Все нервы его так и прыгали.
Русанов Владислав
Каргалов Вадим
Куликов Роман
Никитин Юрий
Акунин Борис
Орловский Гай Юлий