душевную пустоту и трезвую горечь последнего удара часов, вздрагивая перед
тем от каждого восклицания, когда мне чудилось, что появились новые лица. Но
падение стен, причем это совершилось так безупречно плавно, что не
заколебалось даже вино в стакане, - выколотило из меня все чувства одним
ужасным ударом. Мне казалось, что зала взметнулась на высоту, среди
сказочных колоннад. Все, кто здесь был, вскрикнули; испуг и неожиданность
заставили людей повскакать. Казалось, взревели незримые трубы; эффект
подействовал как обвал и обернулся сиянием сказочно яркой силы, - так резко
засияло оно.
вынужден применить свое позднейшее знание искусства и материала, двинутых
Ганувером из небытия в атаку собрания. Мы были окружены колоннадой черного
мрамора, отраженной прозрачной глубиной зеркала, шириной не менее двадцати
футов и обходящего пол бывшей залы мнимым четырехугольным провалом. Ряды
колонн, по четыре в каждом ряду, были обращены флангом к общему центру и
разделены проходами одинаковой ширины по всему их четырехугольному строю.
Цоколи, на которых они стояли, были высоки и массивны. Меж колонн сыпались
один выше другого искрящиеся водяные стебли фонтанов, - три струи на каждый
фонтан, в падении они имели вид изогнутого пера. Все это, повторенное
прозрачным отражающим низом, стояло как одна светлая глубина, выложенная
вверху и внизу взаимно опрокинутой колоннадой, Линия отражения, находясь в
одном уровне с полом залы и полами пространств, которые сверкали из-за
колонн, придавала основе зрелища видимость ковров, разостланных в воздухе.
За колоннами, в свете хрустальных ламп вишневого цвета, бросающих на теплую
белизну перламутра и слоновой кости отсвет зари, стояли залы-видения. Блеск
струился, как газ. Перламутр, серебро, белый янтарь, мрамор, гигантские
зеркала и гобелены с бисерной глубиной в бледном тумане рисунка странных
пейзажей; мебель, прихотливее и прелестнее воздушных гирлянд в лунную ночь,
не вызывала даже желания рассмотреть подробности. Задуманное и явленное, как
хор, действующий согласием множества голосов, это артистическое безумие
сияло из-за черного мрамора, как утро сквозь ночь.
выказывал зрелище, где его творец сошел из поражающей красоты к удовольствию
точного и законченного впечатления. Пол был застлан сплошь бельм мехом,
чистым, как слой первого снега. Слева сверкал камин литого серебра с узором
из малахита, а стены, от карниза до пола, скрывал плющ, пропуская блеск
овальных зеркал ковром темно-зеленых листьев: внизу, на золоченой решетке,
обходящей три стены, вился желтый узор роз. Эта комната или маленькая зала,
с белым матовым светом одной люстры, - настоящего жемчужного убора из
прозрачных шаров, свесившихся опрокинутым конусом, - совершенно остановила
мое внимание; я засмотрелся в ее прекрасный уют, и, обернувшись наконец
взглянуть, нет ли еще чего сзади меня, увидел, что Дюрок встал, протянув
руку к дверям, где на черте входа остановилась девушка в белом и гибком, как
она сама, платье, с разгоревшимся, нервно спокойным лицом, храбро устремив
взгляд прямо вперед. Она шла, закусив губку, вся - ожидание. Я не узнал
Молли, - так преобразилась она теперь; но тотчас схватило в горле, и все,
кроме нее, пропало. Как безумный, я закричал: - Смотрите, смотрите! Это
Молли! Она пришла! Я знал, что придет!
побледнев, обернулся, как на пружинах, и все, кто был в зале, немедленно
посмотрели в эту же сторону. С Молли появился Эстамп; он только взглянул на
Ганувера и отошел. Наступила чрезвычайная тишина, - совершенное отсутствие
звука, и в тишине этой, оброненное или стукнутое, тонко прозвенело стекло.
к Молли, протянув руки, с забывшимся и диким лицом. На него было больно
смотреть, - так вдруг ушел он от всех к одной, которую ждал. "Что
случилось?" - прозвучал осторожный шепот. В эту минуту оркестр, мягко двинув
мелодию, дал знать, что мы прибыли в Замечательную Страну.
камнем. Звуки умолкли. Ганувер взял приподнятую руку девушки и тихо
посмотрел ей в глаза.
голову и поцеловал в волосы. - Молли! - повторил Ганувер. - Теперь я буду
верить всему! - Он обернулся к столу, держа в руке руку девушки, и сказал: -
Я был очень беден. Вот моя невеста, Эмилия Варрен. Я не владею собой. Я не
могу больше владеть собой, и вы не осудите меня.
но Галуэй усадил ее сильным, грубым движением.
тревогой, холодно двинув бровью. Томсон, прикрыв лицо рукой, сидел, катая
хлебный шарик. Я все время стоял. Стояли также Дюрок, Эстамп, капитан и
многие из гостей. На праздник, как на луг, легла тень. Началось движение,
некоторые вышли из-за стола, став ближе к нам.
продолжал он, - сейчас не могу я благодарить. Вы понимаете. Оглянитесь,
Молли, - заговорил он, ведя рукой вокруг, - вот все то, как вы строили на
берегу моря, как это нам представлялось тогда. Узнаете ли вы теперь?
очень волнуюсь.
Эстамп! Орсуна! Санди, плут! И ты тоже молчал, - вы все меня подожгли с
четырех концов! Не сердитесь, Молли! Молли, скажите что-нибудь! Кто же мне
объяснит все?
сердце, которому пришлось испытать так много за этот день. Ее глаза были
полны слез.
Гануверу. - Кто, например, объяснит мне кое-что непонятное в деле моей
сестры, Дигэ Альвавиз? Знает ли эта девушка?
ведь я - здесь.
ни было вашей позы, Галуэй, по крайней мере, в моем присутствии.
что случилось. Ваш товарищ, Джек Гаррисон, по прозвищу "Вас-ис-дас" и ваша
любовница Этель Мейер должны понять мой намек или признать меня довольно
глупым, чтобы уметь выяснить положение. Вы проиграли!
собрались тучей вокруг налетевшего действия. Теперь мы стояли среди толпы.
ограбить вас под чужим именем. Каким образом, - вам известно.
капитан Орсуна! Прошу вас, уведите ее. Ей трудно быть сейчас здесь.
который спросил: "Голубушка, хотите, посидим с вами немного?" - и увел ее.
Уходя, она приостановилась, сказав: "Я буду спокойной. Я все объясню, все
расскажу вам, - я вас жду. Простите меня!"
девушка на своем месте, потрясенная, но стойкая в тревоге и чувстве. Я
подивился также самообладанию Галуэя и Дигэ; о Томсоне трудно сказать
что-нибудь определенное: услышав, как заговорил Дюрок, он встал, заложил
руки в карманы и свистнул.
Он растерялся лишь на одно мгновение. Шевеля веером у лица, Дигэ безмолвно
смеялась, продолжая сидеть. Дамы смотрели на нее, кто в упор, с ужасом, или
через плечо, но она, как бы не замечая этого оскорбительного внимания,
следила за Галуэем.
бессильно высокомерным взглядом толпу лиц, взиравших на сцену с молчаливой
тревогой.
отвернулась.
тождество этих людей с героями шантажной истории в Ледингенте. Дрек, где вы?
Вы нам нужны!
Галуэю.
тарелку.
поворотом плеча. - Открыть имя труднее, чем повернуть стену. Ну, Дюрок, вы
нам поставили шах и мат. Ваших рук дело!
гостями у меня. Я был с вами любезен, клянусь, - я вам верил. Вы украли мое
отчаяние, из моего горя вы сделали воровскую отмычку! Вы, вы, Дигэ, сделали
это! Что вы, безумные, хотели от меня? Денег? Имени? Жизни?
бы в виде подарка. Знайте, - сказала она, обращаясь к Гануверу, и мрачно