совершенно полагаясь на ее искренность и разум, я со всеми моими тревогами
обратился к ней, чтобы узнать от нее о моем товарище.
словно искала у них для меня ответов. Но потом, уступив моим настояниям,
превозмогла себя и объяснила, как могла, что Тоби ушел со шлюпками, но
обещал через три дня вернуться. Первым моим чувством было негодование на
Тоби, предательски покинувшего меня в беде; но потом, поостыв, я, наоборот,
стал упрекать себя за то, что приписал ему такой подлый
разумеется, он просто воспользовался представившейся возможностью попасть в
Нукухиву и устроить так, чтобы как-нибудь вывезти меня из долины Тайпи. Или
уж по крайней мере, успокаивал я себя, он привезет мне необходимые
лекарства, и, когда я выздоровею, мы без труда сможем сами отсюда уйти.
гораздо лучшем, чем все последнее время. Следующий день прошел - имя Тоби ни
разу не было упомянуто. В душе моей зашевелились кое-какие подозрения, но
все-таки, ложась спать, я радовался, что второй день позади и завтра Тоби
снова будет со мною. Но наступило и прошло завтра, а мой товарищ не
появился. "Ну конечно, - говорил я себе, - он считает трое суток! Завтра он
вернется!" Но кончился еще один томительный день, а Тоби все не было. Однако
я не отчаивался; я считал, что его что-то задержало в Нукухиве, наверное, он
ждет лодки, чтобы выехать сюда, и дня через два самое позднее я его увижу.
Но проходил день за днем, ожидания мои не сбывались, и наконец надежда
оставила меня, уступив место полному отчаянию.
злосчастным товарищем! Дураком надо быть, чтобы поверить, что кто-нибудь,
вырвавшись отсюда, по собственной воле возвратится сюда на почти верную
погибель. Он сбежал и оставил меня одного отбиваться, как смогу, от грозящих
мне бед.
при этом горько раскаивался, что сам все затеял и сам по неразумию навлек на
себя беды, теперешние и предстоящие.
разделались с ним, и потому их в такое смущение приводили мои расспросы, и
потому так сбивчиво и невразумительно они мне отвечали; или же его захватили
в плен жители другой долины; или же случилось еще более ужасное - то, при
одной мысли о чем моя душа содрогалась.
навсегда. Поведение островитян оставалось загадочным. Они тщательно избегали
всякого упоминания о моем пропавшем товарище, а если мне все же удавалось
принудить их к ответу на мои неустанные вопросы, они теперь дружно
изображали его чудовищем неблагодарности, который бросил на произвол судьбы
друга и сбежал от них в эту мерзкую и ужасную Нукухиву.
относиться еще заботливее и внимательнее, выказывая столь глубокое почтение,
словно я был не человек, а некий посланец небес. Кори-Кори ни на минуту не
покидал меня, если только его не отрывала от меня необходимость исполнить
мое же малейшее желание. Дважды в день, по утренней прохладе и под вечер,
честный малый таскал меня на себе к реке и купал в живительных струях.
открывался вид особенно прекрасный, успокоительно воздействовавший на мою
угнетенную душу. Вода здесь плавно стремилась меж округлых травянистых
берегов, поросших могучими хлебными деревьями, чьи развесистые
смыкались, переплетаясь над рекой в пышный зеленый балдахин. В траве над
водой возвышались гладкие глыбы черного камня. У одной из таких глыб была
плоская, даже вдавленная верхушка, образовывавшая, будучи засыпана свежими
листьями, восхитительное ложе.
и прекрасная Файавэй, сидя подле, обмахивала меня опахалом из молодых
кокосовых побегов, отгоняя от моего лица насекомых, а Кори-Кори меж тем,
желая по-своему развеять мою тоску, нырял и кувыркался перед нами в воде,
выделывая всевозможные трюки.
красивой юной девушки, стоящей по пояс в прозрачной воде, - она тонкой
сеткой ловила особой породы крохотных рачков, излюбленное лакомство местных
жителей. Или же я смотрел, как целая стайка молодых женщин, рассевшись на
низком камне посреди реки, болтая и смеясь, полирует и истончает скорлупу
кокосов - для этого ее погружают в воду и натирают камешками, в результате
чего получаются легкие и изящные сосуды для питья, напоминающие черепаховые
кубки.
умиротворяющие красоты ландшафта были не единственным моим утешением.
отогнав Кори-Кори - который, впрочем, отходил лишь чуть-чуть в сторону и
наблюдал за их действиями с откровенной ревностью, - с головы до ног
натирали меня ароматным маслом, выжатым из какого-то желтого корня, который
перед этим толкли между двух камней и который на их языке называется эйка.
Приятнейшее, восхитительнейшее воздействие оказывает сок, добытый из корня
эйка, когда его втирают тебе в кожу нежные ручки милых нимф, чьи лучистые
глаза глядят на тебя ласково, с любовью; и я радостно предвкушал эту
приятную ежевечернюю процедуру, во время которой забывал все беды и топил в
блаженстве мою тоску.
меня на пай-пай перед домом и усаживал у самого края, обмотав мое тело от
назойливости насекомых целым рулоном тапы. И хлопотал вокруг меня по меньшей
мере минут двадцать, чтобы устроить все как можно
удовлетворенный, он приносил трубку и, разжегши ее, передавал мне. Нередко
при этом ему приходилось добывать огонь, а так как проделывал он это
способом, о каком я даже не слыхивал прежде, я сейчас его опишу.
полусточенный хибискусовый чурбак футов в шесть высотой и около трех футов в
поперечнике и при нем отдельно - палочку не более фута в длину и, наверное,
в дюйм толщиною. Предметы эти столь же обыкновенны здесь, как в наших домах
коробок со спичками в углу кухонного шкафа.
что-нибудь, большой чурбак и садится на него верхом, как мальчик, готовый
ускакать на деревянном коне, и, зажав тонкую палочку в обеих руках,
принимается с силой тереть по чурбаку ее острым концом, пока не образуется
узкий желобок, в конце которого собирается кучка растертой в пыль древесины.
разгорячась, с невероятной быстротой гоняет палочку туда-сюда по дымящемуся
желобку, а пот градом катится из всех его пор. Он начинает задыхаться, глаза
его лезут на лоб от напряжения. Наступает критический момент; все его труды
пойдут насмарку, если сейчас у него не достанет силы довести дело до конца,
не сбавляя темпа, пока не появится упрямая искра. Вдруг он замирает. Руки
его все еще давят на палочку, изо всех сил прижимая острие к концу желобка,
где накопилась кучка праха, - кажется, будто он пронзил
смертоносного аспида, и тот извивается, бьется, хочет от него вырваться. Еще
мгновение - и тоненький венчик дыма, виясь, подымается в воздух, горстка
мельчайших частиц древесины загорается, и Кори-Кори, тяжело дыша, слезает со
своего коня.
приходилось выполнять обитателям долины Тайпи. И располагай я достаточным
знанием их языка, я бы непременно вошел к влиятельнейшим из туземцев с
предложением срочно создать - с центром в долине и с филиалами - институт
благородных весталок, дабы они поддерживали сие необходимое условие жизни -
огонь; тем самым отпала бы нужда в столь огромной затрате физических сил и
терпения, которые при этом так безжалостно расходуются.
осуществлении этого замысла возникли бы, возможно, кое-какие трудности
особого свойства.
образом жизни! Тайпийский джентльмен может вырастить целую ораву детей и
дать им всем весьма солидное людоедское образование, употребив на это куда
меньше труда и забот, чем ему понадобится, чтобы добыть огонь. А между тем
бедный мастеровой-европеец, который с помощью серной спички получает огонь,
не затратив и секунды, бьется над тем, как ему добыть для своей голодной
семьи пропитание, которое дети полинезийских отцов, не затрудняя родителей,
сами срывают с ветвей соседнего дерева.
- 15 -
которыми я жил под одной крышей, пеклись о моем благе с
поразительной заботливостью. Они постоянно угощали меня
яствами, когда же я, наевшись, отказывался от предлагаемой ими еды, они
считали, что у меня плохой аппетит и необходимо острыми приправами возбудить
его.
часы отлива какие-то морские травы - некоторые сорта водорослей почитаются
островитянами как драгоценные специи. К вечеру он возвращался и приносил
несколько кокосовых скорлуп, наполненных разной тиной. Приготовляя их для
меня, он принимал важный вид искушенного кулинара, хотя вся хитрость его
стряпни сводилась, по-видимому, к тому, чтобы долить должное количество воды
к студенистому содержимому скорлуп.
своих
приготовленное ценою таких усилий, должно обладать необыкновенными вкусовыми
достоинствами; но одного глотка оказалось более чем достаточно; и велик был
ужас, написанный на лице старого воина, увидевшего, с какой быстротой я
изверг его эпикурейское угощение.
Лукьяненко Сергей
Суворов Виктор
Каменистый Артем
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий