Чтение 23–й страницы книги ~Вольные стрелки~

¬ Вы свезете мой привет прелестной...

¬ Кому же? Говорите скорей!

¬ Конечно, Марии Светлой!

¬ О, с удовольствием!

¬ И передайте его самым лучшим вашим испанским языком.

¬ Можете быть покойны, ¬ отвечал я, улыбаясь откровенности лейтенанта.

Уже собираясь уезжать, я вдруг подумал, что никто не мешает отправить мне
роту под командой Окса, а Клейли взять с собой.

¬ Между прочим, Клейли, ¬ сказал я, отведя молодого офицера в сторону, ¬
я не знаю, почему бы вам не передать свой привет лично? Окс отлично может
отвести роту обратно. Я возьму у Роули с полдюжины драгун.

¬ С величайшим удовольствием! ¬ отвечал Клейли.

¬ Ну, так доставайте коня и едем.

Взяв с собой Линкольна, Рауля и шесть драгун, я попрощался с друзьями.

Они отправились в лагерь по дороге на Мата-Кордера, а я со своим
маленьким отрядом двинулся по краю луга, а затем поднялся на холм, от
которого начиналась тропинка к дому дона Косме.

Въехав на вершину, я обернулся и взглянул на поле недавней битвы.

Холодная полная луна освещала луг Ля-Вирхен. Трупов на траве не было.

Гверильясы захватили с собой своих раненых и убитых, а наши мертвецы
спали под землей в уединенном корале; но я не мог не вообразить тощих
волков, крадущихся к ограде, и койотов, разрывающих когтями свежие могилы.

Глава XXIII

КОКУЙО

Ночная поездка по пышному тропическому лесу, когда луна заливает светом
крупную, блестящую листву, когда ветер затихает и длинные листья безжизненно
склоняются долу, когда из темных зарослей, переплетенных лианами, тропинки
выводят нас на светлые цветочные лужайки, ¬ такая поездка настолько
прекрасна, что мне хотелось бы, чтобы ради нее не надо было ездить в Южную
Америку.

Да, романтика наших северных лесов, романтика, осеняющая узловатые сучья
дуба, клена и ясеня, вздыхающая ветром в ветвях сикоморы, ползущая по
толстым сваленным стволам, гнездящаяся в темной листве, парящая над крутыми
обрывами и дремлющая на серых скалах, сверкающая алмазными сталактитами льда
или скользящая по белым снегам, ¬ эта романтика навевает далеко не те грезы,
которые охватывают путника в тропическом лесу...

Все эти предметы, все эти эмблемы суровой природы скал и снега напоминают
о мрачных страстях, заставляют думать о диких и кровавых сценах боя, о
сражениях между дикарями, о рукопашных схватках, где противники не уступают
в ярости диким лесным зверям. Невольно видишь перед собой ружье, томагавк и
нож, в ушах отдаются вопли и страшное гиканье. Невольно грезишь о войне...

Но не такие мысли лезут в голову, когда едешь под благоуханными ветвями
южноамериканского леса и, раздвигая шелковистую листву, топчешь тень
великолепных пальм.

Яркие кокуйо, жуки-светляки, освещают путь сквозь темные заросли, соловьи
приветствуют путника чудесным рокотом, нега разлита по тропическому лесу и
навевает тихий сон ¬ сон любви...

Таковы были наши чувства, когда мы с Клейли молча пробирались по лесной
тропинке.

Мы вступили в темный лес, где протекала речка, и переехали ее в брод.
Рауль двигался впереди, служа нам проводником. После долгого молчания Клейли
вдруг обернулся.

¬ Который час, капитан? ¬ сказал он.

¬ Десять, начало одиннадцатого, ¬ отвечал я, взглянув при лунном свете на
циферблат.

¬ Боюсь, что наш сеньор уже спит.

¬ Не думаю. Он, вероятно, беспокоится: ведь он ждал нас час назад.

¬ Совершенно верно: пока мы не приедем, он не ляжет. Ну, тогда все
отлично...

¬ Почему же тогда все отлично?

¬ А потому, что тогда ужин от нас не уйдет. Холодный паштет и стаканчик
красного ¬ как вам это понравится?

¬ Я не голоден.

¬ Ну, а я голоден, как волк. Я просто мечтаю о кладовой сеньора.

¬ А разве вам не больше хочется видеть...

¬ Только после ужина. Всему свое время и свое место. Когда у человека
желудок пуст, то ни к чему, кроме еды, у него аппетита не бывает. Даю вам
слово, Галлер, в настоящий момент мне было бы приятнее видеть старую,
толстую повариху Пепе, чем самую очаровательную девушку в Мексике, то есть
Марию Светлую.

¬ Безобразие!..

¬ То есть, это только до ужина. А затем мои чувства, конечно,
переменятся...

¬ Ах, Клейли, вы не знаете любви!

¬ Почему же так, капитан?

¬ У вас любовь не умеряет аппетита. На любимую вы глядите так же, как на
картину или на редкое украшение.

¬ Вы хотите сказать, что у меня Lс глаз долой ¬ из сердца вонv?

¬ Вот именно, слово в слово. Я думаю, что сердце ваше совершенно не
затронуто, а то вы не стали бы тосковать об ужине. Вот я могу теперь жить
без пищи целыми днями, могу терпеть всяческие лишения... Но нет, вы этого не
поймете.

¬ Признаюсь, не пойму. Я слишком голоден.

¬ Вы можете забыть ¬ да я не удивлюсь, если вы уже и забыли, ¬ решительно
все о вашей любимой, кроме того, что она блондинка с золотистыми волосами.
Разве не так?

¬ Признаюсь, капитан, по памяти я бы мог набросать только очень слабый
портрет...

¬ А вот я, будь я художником, мог бы запечатлеть на полотне ее черты так
же точно, как с натуры. Эти крупные листья складываются для меня в овал ее
лица, в блеске кокуйо мне горят ее темные глаза, перистые листья пальм
ниспадают ее черными волосами.

¬ Стоп! Вы бредите, капитан! Глаза у нее вовсе не темные, волосы у нее
вовсе не черные...

¬ Что вы говорите?! У нее глаза не темные? Как воронье крыло, как глухая
ночь!

¬ У нее глаза голубые, как лазурь.

¬ Нет, черные! Да вы о ком говорите?

¬ О Марии Светлой...

¬ Ах, это совсем другое дело! ¬ И мы от всего сердца расхохотались.

Снова воцарилось молчание. Тишина ночи нарушалась лишь топотом коней по
твердой земле, позвякиванием шпор и бряцанием железных ножен, бившихся по
седлам.

Мы пересекли заросшую кактусами песчаную полосу и подъезжали к опушке
высокого леса, когда привычный взгляд Линкольна различил во мраке
человеческий силуэт. Охотник сейчас же сказал об этом мне.

¬ Стой, ¬ крикнул я вполголоса.

Отряд натянул поводья. Впереди, в кустах, был слышен шорох.

¬ Quien viva? (Кто идет?) ¬ крикнул Рауль, ехавший впереди.

¬ Un amigo! (Друг!) ¬ был ответ.

Я поравнялся с Раулем и закричал:

¬ Acercate! Acercate! (Подойдите поближе!)

Человеческая фигура вынырнула из кустов и приблизилась ко мне.

¬ Esta el capitan? (Капитан?)

Я узнал проводника, которого дал нам дон Косме...

Подойдя вплотную, мексиканец подал мне клочок бумаги. Я отъехал на
открытое место и попытался прочесть записку при лунном свете. Но карандашные
строки расплывались перед глазами, и я не мог разобрать ни буквы.

¬ Попробуйте вы, Клейли! Может быть, у вас глаза лучше моих.

¬ Нет, ¬ отвечал Клейли, разглядев бумажку. ¬ Я еле вижу строки.

¬ Esperate, mi amo! (Погодите!) ¬ сказал мне проводник. Мы застыли на
месте.

Мексиканец снял с головы тяжелое сомбреро и шагнул в темную глубину леса.
Через секунду с кроны palma redonda слетело что-то блестящее. То был
огромный тропический светляк ¬ кокуйо. Он с тихим жужжанием закружился на
высоте двух-трех метров над землей. Проводник подпрыгнул и шляпой смахнул
его на траву, а потом накрыл его той же шляпой и, засунув туда руку, вытащил
блестящее насекомое и подал мне.

¬ La! (Ну, вот!)

¬ No muerde! (Не кусается!) ¬ добавил он, видя, что я колеблюсь взять в
руки странное насекомое, похожее по форме на жука.

Я взял кокуйо в руку. Его большие круглые глаза сверкали
зеленовато-золотым светом. Я поднес жука к бумаге, но его слабый свет еле
отразился на ней.

¬ Да ведь, чтобы что-нибудь прочесть, нужно набрать дюжину таких
светляков! ¬ сказал я проводнику.

¬ No, senor, uno basti: asi! (Нет, сеньор, довольно и одного: вот так!) ¬
И мексиканец, взяв кокуйо пальцами, легонько прижал его к поверхности
бумаги. Насекомое сразу вспыхнуло ярким блеском и осветило на бумаге круг в
несколько сантиметров диаметром.

Буквы сразу резко выделились на белом фоне.

¬ Поглядите, Клейли! ¬ воскликнул я, удивляясь этой лампаде, вышедшей из
рук самой природы. ¬ Никогда не верьте россказням путешественников. Я
слыхал, что если посадить дюжину таких насекомых в стеклянный сосуд, то при
их свете можно будет читать самую мелкую печать.

И, повторив эти слова по-испански, я спросил у проводника, верно ли это.

¬ No, senor, ni cincuenta! (Нет, сеньор, и пятидесяти не хватит!) ¬
отвечал мексиканец.