стоял, согнувшись и с шумом втягивая в себя воздух.
Бармин.
еще не выпадало. И делать ее пришлось тогда, когда люди перешагнули свой
предел.
уложил его в спальный мешок отдыхать. Остались вчетвером, но Дугина затрясло
в изнурительном спазматическом кашле с кровью, А рукоятку крутили трое.
Поднялся Гаранин -- впал в обморочное состояние Семенов.
Филатов
сострадание к нему испытываешь -- так мало в нем жизненных сил, способности
к борьбе за существование. Жалеешь его, ищешь, чем бы ему помочь, как
уберечь от толчков и пинков, и вдруг с удивлением видишь, что хлюпик тот
великолепнейшим образом сам себя защищает: ступят на него -- выпрямится,
плюнут -- отряхнется, как ни в чем не бывало, да еще исподтишка фигу в
кармане покажет. С виду -- тщедушный одуванчик, а на самом деле вполне
живучий толстокожий репейник! Отсутствие настоящей закваски он восполняет
редкостной приспособляемостью и полнейшей беспринципностью -- цель
оправдывает средства. А если покровителя найдет и в сильненькие пробьется --
берегись, за все унижения свои отомстит!
подумаешь. Всего в нем с избытком -- и мускулов и энергии, ему и
приспосабливаться не надо -- с боем возьмет от жизни что положено. И никому
в голову не приходит, что этот несокрушимый с виду богатырь уязвимее
хлюпика, потому что душа у него болезненно чувствительная, как уши слона,
которые от слабого укола обливаются кровью. Несокрушимость такого человека
обманчива: любая несправедливость может вывести его из строя.
Приспосабливаться, чувств своих он скрывать не умеет. На дружбу он отвечает
преданностью, за доброе отношение платит сторицей и никогда не прощает
предательства. Такие люди обычно не делают карьеры, ибо на компромиссы и
зигзаги не способны, а по прямой линии далеко не уйдешь -- упрешься в
стенку. Редко случается, что их понимают и ценят, куда чаще бывает --
шарахаются и стараются поскорее избавиться, слишком много в них и от них
беспокойства.
решающую роль в формировании его характера. Иногда это происходит в раннем
детстве, и столь далекая дистанция покрывает тот эпизод дымкой, из-за
которой трудно что-либо различить; но чаще бывает так, что он случается
позже и запоминается навсегда.
дружен, к кому-то привязан, но любил лишь двоих: свою покойную мать и Сашу
Бармина. Но мать умерла, когда Веня еще не ходил в школу, Бармин вошел в его
жизнь только через пятнадцать лет. и все эти годы он страдал от сознания
того, что ему некого любить. Мачеху он ненавидел, отца презирал за то, что
позволил этой женщине лечь в еще не остывшую постель и носить материнские
платья. Ненависть была взаимной, рано или поздно должен был произойти взрыв;
мачеха долго искала, пока не нащупала у звереныша больное место: посмеялась,
сорвала со стены святыню -- материнскую фотографию. В ответ звереныш
искромсал ножом мачехину шубу и, жестоко избитый отцом, удрал из дому. Было
ему тогда двенадцать лет. Год прожил с бабушкой, после ее смерти перебрался
к брату матери; нежеланный, ненужный, ушел бродяжничать, мотался по вокзалам
и поездам, стал воровать и попал в детскую колонию; раза два приезжал отец,
привозил яблоки и конфеты -- отказался выйти к нему, вычеркнул из жизни.
Ожесточился, никому не верил и не видел просвета, пока не пришел в
мастерскую дед-механик, человек удивительной судьбы. Он тоже был когда-то
зверенышем, бежал из дому, плавал на кораблях и погибал в штормах, видел
весь мир и тонул на "Марине Расковой", потопленной в Карском море немецкой
подлодкой. Ему Филатов поверил и решил стать механиком, чтобы прожить такую
же интересную жизнь. Обучился у старика его искусству, сдал на
механика-дизелиста, плавал на речном буксире, отслужил по специальности в
армии, вернулся, бездомный, в Ленинград искать счастья и, едва сойдя с
поезда, отбил у пьяных хулиганов молодую женщину. Проводил домой и
познакомился с ее мужем, врачом-хирургом Александром Барминым. А дальше была
работа в мастерских института, испытания новичка, дрейф на Льдине и станция
Восток.
этот не вырос настолько, что дорогу себе уже выбирал сам. В свои двадцать
три года познал меру добра и зла, внутренним зрением, несоразмерным с
возрастом, научился угадывать в человеке суть и, оставаясь веселым и
разбитным малым, зорко присматривался к людям. От соприкосновения с изнанкой
жизни сохранил лишь слепую ненависть к несправедливости и подлости в любых
их формах, мгновенную реакцию сильного зверя на опасность, веру в себя и
стремление к самоутверждению. Отца простил -- не душой, словами, посылал ему
деньги и поздравлял с праздником, но любил до готовности на все одного лишь
Сашу Бармина, в котором увидел всю жизнь не хватавшего ему старшего брата.
Необузданный и вспыльчивый, он за два года этой дружбы привык сдерживаться,
заставлял мысль опережать действие, чтобы успеть спросить самого себя: а что
скажет, подумает Саша? Дружелюбно высмеет (одному только доку и разрешалось
как угодно смеяться над Филатовым), просто кивнет или неодобрительно
смолчит, чтобы потом, оставшись наедине, изругать, на чем свет стоит?
столбу, вытер помороженное, мокрое от слез лицо заиндевевшим подшлемником, и
взгляд его упал на стрелку-указатель: "Ленинград 16 128 км".
Северного полюса тебе мало -- подыхай на Южном!
которую не могли унять никакие таблетки, дрожащие ноги не держали свинцовое
тело, и вопила, стонала униженная, оплеванная душа.
растерял! Кто струсил? Филатов. Кому за истерику морду били? Филатову. Из-за
кого аккумулятор потек и товарищи кровью харкают? Из-за Филатова.
тоже за честью и славой па Восток рвался, добился -- взяли, а в полярную
ночь перестал с людьми разговаривать и однажды выскочил, раздетый, на мороз
-- хлебнуть ртом воздуха. Догнали, скрутили, спасли слабака... Не очень
тогда верил Саше, думал -- цену себе и своему Востоку набивает... А что,
если вот так?
мыслишка! По-всякому люди относились к Филатову: и в отпетые его записывали
и в передовики выдвигали, гнали в шею и зазывали, носом вертели и в объятия
бросались, но подонком не считал никто, А друзьям-товарищам, Саше Бармину
свой труп подкинуть -- на такое только подонок и способен. Так и скажут:
трус был, истерик и лгун!
это мы с Андреем Иванычем договорились- Филатова тебе подсунуть... Ошибся я
в нем, Николаич..."
вскипела, в голову хлынула, заполнила изголодавшиеся сосуды. Расхныкался...
тряпка!
раньше, а именно сейчас жизнь устроила для него главную проверку. И от ее
результатов будет зависеть все: и Сашина дружба, и улыбка Гаранина, и взгляд
Семенова. И вот этот жидкий воздух, которым не надышишься, и чужое свинцовое
тело, и кровь изо всех пор, и дизель -- все ото специально подстроено, чтобы
он, Филатов, встал перед людьми как голенький, а уж люди посмотрят и решат,
какой он есть. И Дугина специально подсунули: знаем сами, что он, подлец,
разбил аккумулятор, а сумеешь ли ответить за чужую вину? И на улицу за ним
никто не вышел -- тоже специально: как трус умирать будешь -- с открытым
ртом или как человек -- у дизеля?
мормышку?
мускулы их наливаются силой, и голова уже не раскалывается, а просто болит,
И спазмы в желудке кончились, и в воздухе -- вот что удивительнее всего! --
кислорода вроде прибавилось.
словом, существовал на свете только для того, чтобы доказать четверым
людям... троим: Дугина больше нет,-- что они очень правильно поступили,
выбрав себе такого кореша, как Веня Филатов. Оч-чень правильно!
Дугин
строил из себя рубаху-парня, Дугин доподлинно знал, что обязательно
сорвется, морально готовился к этому, но никак не ожидал, что это окажется
горше смерти. За свою трудовую жизнь он привык к тому, что тело -- руки,
ноги, сердце и легкие -- было ему всегда послушным и безотказным, и понимал,
Акунин Борис
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Березин Федор
Корнев Павел