нашего собственного психического механизма в отношении содержательности
сознания, внутри которой мы находимся. Только проведя различение между
символом и псевдосимволом, мы лишим идеологическую область ее видимой
самостоятельности. Можно считать, что сама эта область есть область
функциональной роли символов (она не зависит от того, как функционирует
психический аппарат, постоянно воспроизводя связь символа с ситуацией его
"первоначального" использования).
употреблениях, в их реальных мотивациях, но и объясняются как функционально
и генетически связанные с этими употреблениями и мотивациями. Внутри этой
области образуются вторичные системы, которые берут на себя задачу
объяснить, сделать возможным, допустимым, само собой понятным то, что в
предмете символизировано и может в нем содержаться. Они берут на себя
"апологетическую роль", то есть роль разъяснения, признания, доведения до
принятия нашей культурой, нашим самосознанием того, что уже заранее задано и
уже есть. Это не есть духовное производство в смысле развития оригинальных
содержа-тельностей сознания, это даже не переход в другую струкру сознания,
- это попытка сделать приемлемым то, что уже дано. Хотя, конечно, и само
апологетическое развертывание во вторичную систему того, что есть в
первичной и что спонтанно в ней порождено, того, что мы не можем объяснить
никакими причинными связями, может носить характер обращения к способности
суждения.
спонтанной жизни сознания и спонтанного отношения индивидуально-психических
механизмов к содержательностям сознания. Вторичные символы фигурируют на
уровне мифологической системы, которая как система сама является результатом
идеологической (научной, культурной и т. п.) проработки, интерпретации.
Аналогичное разделение можно увидеть во взаимоотношении сознательного и
бессознательного у
им "стихийности" в формировании классовых идеологий).
логически последовательной конструкции, если принять ее исходные посылки.
[Она будет выглядеть логичной при условии, если ты внутри нее.] Фрейд
полагал вспомненный сон продуктом переработки по его состав у, в результате
которой происходит некоторая десимволизация. Здесь мы встречаемся с попыткой
идеологического приспособления заданного содержания символов к способностям
субъектов оперировать ими, принимать как само собой разумеющееся содержание
этих первичных символов. [И одной из попыток такого "принятия" является сама
теория Фрейда.] Во всяком случае, в этом таится секрет того уникального
явления в истории науки, когда какой-то ее специфический продукт стал
элементом культуры настолько всеобщим, что вошел в повседневное мышление
субъекта о самом себе, элементом, через который этот субъект спонтанно,
стихийно, непосредственно вырабатывает представление о своих поступках
вместе с совершением самих этих поступков. Редко случается, чтобы теория
становилась элементом построения внутреннего мира субъекта. Обычно наука
очень трудно вписывается в повседневное осознание индивидом своей жизни в
той мере, в какой это зависит от его самосознания. Нечто подобное произошло
с эволюционной теорией Дарвина, но, очевидно, здесь трудно провести
аналогию, ибо теории Дарвина было тяжелее войти в психический самоотчет
человека. А то, что получает свое наивное и элементарное истолкование в
теории Фрейда, - взаимоотношение двух уровней символа, имеет место ежедневно
в повседневном эмпирическом сознании. [Некоторые научные теории почти сразу
же приобретают качество идеологического текста, - такого текста, работа с
которым отличается от работы сознания хотя бы тем, что она вообще ничего не
производит: берутся определенные формулировки и о них говорится, что они и
есть осознанная действительность. В этом смысл и одновременно
бессмысленность любой идеологической апологетики.]
понятное, приемлемое для субъекта, может идти разными путями. В мифических
системах применяются другие средства, но общим остается одно: единственность
способа понимания независимой жизни таких целостных образований, которые
преемственностью истории культуры нам даны в виде систем идеологии, мифов
(не говоря уже об идеях типа "Я"), изучение которых связывает нашу работу с
работой ученого.
только в несколько расширительном смысле слова. И вот в чем состоит эта
расширительность. Во-первых, ясно, что способы анализа внешне
самостоятельных систем, которые в нашей терминологии являются вторичными, в
основе которых лежат псевдоструктуры сознания, состоят прежде всего в том,
чтобы выявить путем некоторых редукций, какие именно содержания символики
интерпретируются. Это необходимо для того, чтобы увидеть действительно
самостоятельную жизнь сознательных содержаний, которые произведены в
каком-то совершенно другом месте, и иначе, чем о них говорится, увидеть их
независимо от того, как они разрабатываются в системе, или как люди понимают
свою задачу в разработке этих содержаний и используют их в своем
системосозидании (Systemenbildung в смысле Фрейда).
дальнейшей переработке, то есть содержания, трансформированного в дальнейшем
в псевдоструктурах или вторичных системах (выраженных в идеологических
псевдосимволах), концепцию сна во фрейдизме можно прокомментировать так: сон
есть лишь в некотором смысле состояние сознания, поскольку он фиксируется и
обнаруживается только через заданную культурой; чисто идеологическую схему
интерпретации его содержания. Все другие его характеристики (обнаруживаемые
"снизу") будут по преимуществу относиться к психологии, психофизиологии,
электроэнцефалографии и т. п. Само понятие сна предполагает не столько его
"запомненность", сколько возможность его объективной интерпретации, а также
и знания о том, что такая интерпретация существует. Но эта интерпретация как
идеологическая система сама может быть разгадана двояко. У Фрейда она
выступает как показ человеку, запомнившему сон, того, "кто он есть" в чисто
психологическом смысле. (Символика сна здесь - вторичная психологическая
символика.) [В исландских родовых сагах, например, это показ того, ч т о с
данным человеком будет, то есть показ его объективированной судьбы. Из
последнего случая (так же как из случая предсказания Эдипу) можно
восстановить известную содержательность сознания ("судьба как
самостоятельное непсихическое бытие субъекта"), в которую человек попадает
благодаря состояниям сознания, именуемым "сон" и "память". Фрейдовское же
истолкование есть рефлексия над психикой, а не над мышлением о психике в
отношении последней к сознанию.]
псевдоструктур структуры сознания, первичные системы, восстановленные из
вторичных систем, мы можем теперь рассматривать их в их самостоятельной
жизни, соотнеся с метатеоретическим аппаратом нашего анализа, в частности,
со "сферой сознания", представленной в символическом смысле абсолютно,
независимо от какой-либо конкретизации предметов в "состояниях" и
"структурах сознания". И в связи с этим мы должны понять предметности
сознания (элементы систем) как лежащие в едином континууме "бытие -
сознание", когда сознание, не стоящее само в причинной связи,
конкретизируется одновременно как элемент осуществления причинных связей. То
есть мы имеем в виду, что нет причинной связи сознания, а есть причинная
связь и есть сознание, которое может быть нами принято как элемент,
участвующий в ее осуществлении. Тогда, наконец, станет возможным
возвращение, но уже объяснительное, ко вторичным (третичным и т. д.)
системам, представляющее их расширенно каузально (это же можно назвать
"расширенной рациональностью").
- следствие", взятой как структура (если, конечно, такая структура есть). В
нашей психической проработке мы можем какие-то факты прорабатывать внутри
этой структуры сознания, а какие-то факты - вне ее. И тогда для нас будет
существовать расширенное детерминистское описание, расширенное за счет того,
что к таким дуализмам как "вещественное - духовное", "материя - сознание"
добавится нечто такое, что снимает эти дуализмы в рамках нашего анализа, и
тем самым мы переходим к дуализму "символ - сознание".
субъекта или, выражаясь метафорически, суть элементы такой естественной,
природной жизни, которая сама себя знать не может. Но ведь вся штука в том,
что и мы-то (как субъекты снов, так и их интерпретаторы) можем узнать эту
жизнь только через эти символы, а еще точнее - только через символическую
интерпретацию запомненного. И из Фрейда же следует (хотя для него самого это
не следовало), что если, скажем, "змея" и "флаг" являются символами
психического состояния, где фигурирует мужской половой член*, то это
означает, что есть нечто, что может прочитать эти образы в их указанном выше
символическом значении. Ив этом смысле сам факт предсказания может также
получать двоякую интерпретацию. С одной стороны - как экспозиция символов,
служащих к познанию субъектом себя в своих объективных и универсальных
свойствах. С другой - как знак включенности субъекта в ситуацию, имеющую
объективное сознательное содержание. И здесь символ будет выступать в
качестве первичного символа, служащего вещным инструментом включения в
сознание, в то время как в первой интерпретации мы будем иметь дело с
псевдосимволами, то есть с вещами, имеющими символический смысл в
идеологической или другой вторичной интерпретирующей системе.
понятого уровня символов сознания снова перейти ко вторичным системам и
изобразить их реальное жизненное функционирование как развертывание - с
применением в них конечных, конкретно-определенных средств - содержания
первичных структур, то есть изобразить псевдосимволы как развертывание
содержания символов. И это дополняется возможностью психологического и даже
социопсихологического наблюдения и опыта.
натуралистической картины ("картины мифа"), которая была зафиксирована в
Каменистый Артем
Орловский Гай Юлий
Володихин Дмитрий
Свержин Владимир
Контровский Владимир
Сертаков Виталий