Чтение 23–й страницы книги ~Очень страшная история~

тяжелый... И он поравняется с нами! Уже поравнялся. Уже!..

- Опаздываем, ребята? - раздался рядом взволнованный мужской голос.

Я повернул голову - и увидел (уже не сзади, а сбоку!) высокого мужчину в
плаще и с портфелем.

- Опаздываем на электричку? - переспросил он.

- Разве? - ответил я, готовый обнять и расцеловать его.

- Увидел, что вы бежите, и тоже помчался. Хотя и нельзя: сердце
выскакивает...

"Наверно, больное! Как у Наташиной мамы..." - подумал я. Я любил этого
незнакомого человека в плаще. Я обожал его!

ГЛАВА XII,
самая короткая и самая последняя (в этой повести!)

С одной стороны к платформе неумолимо приближалась электричка, а с другой
приближались мы.

"Если бы мы успели, тогда бы все наши родители остались живы в прямом и
переносном смысле этого слова! Тогда все мои догадки, находки, сомнения и
мучения оказались бы ненапрасными!" С этой мыслью я взбежал на платформу.

Судьбе было угодно, чтобы как раз в этот момент и электричка тоже
поравнялась с нею.

- Садитесь! - крикнул Глеб. - А я билеты...

- Не надо! - ответил я.

"Лучше пусть нас всех оштрафуют, но зато родители будут живы-здоровы!" Я
успел так подумать, но не успел объяснить это Глебу, потому что он уже
ринулся к кассе. Он хотел совершить еще один подвиг: ему нужны были
смягчающие вину обстоятельства!

Машинист высунулся из окна и глядел вдоль состава. Никто не вышел, и никто,
кроме нас, не собирался садиться. Мужчина в плаще, оказывается, ждал
электричку из города и вообще зря торопился.

Проводница последнего вагона помахала зеленой лампочкой: можно было
трогаться. С ее точки зрения...

Что было делать? Вскочить в вагон и уехать без Глеба? Покойник вскочил. А
все остальные не знали, как поступить. Покойник высовывался и печально
глядел на нас всех:

- Разве не ясно? Она сейчас тронется...

А Глеб все еще стоял, пригнувшись, возле окошка кассы.

Двери вздохнули, словно сочувствуя нам, и медленно стали закрываться.
Голова Покойника все еще торчала, и казалось, двери вот-вот зажмут ее с
двух сторон.

- В какую-то миллионную долю секунды идея озарила меня.

- Осторожно, ребенок! - заорал я. Я знал, что эти слова - "Осторожно,
ребенок!" - всегда очень сильно действуют.

Двери, не успев прихлопнуть Покойника, медленно поехали обратно.

- Где ребенок?! - крикнул злой, испуганный машинист.

- Во-он! - неопределенно ответил я, зная, что время неумолимо работает на
нас.

- Да где же?

- Во-он! - Я указал на печальную морду Покойника, который все еще
высовывался из тамбура.

- Я думал, он под колесами...

- Большое спасибо! - ответил я машинисту, потому что необходимая нам минута
была окончательно выиграна: Глеб бежал от кассы с билетами.

Мы ворвались в вагон! Двери облегченно вздохнули, словно были рады за нас,
поехали навстречу друг другу, захлопнулись... И мы наконец-то отправились в
город, домой!

Мы успели на последнюю электричку! Наши родители были спасены. Чувство
законной гордости переполняло меня.

- Вот... билеты! Купил... - сказал Глеб, садясь рядом со мной.

- Не думаешь ли ты так дешево откупиться? - шепнул я ему.

И сразу же пожалел о своей необдуманной фразе: ведь расследование еще не
было закончено. Значит, никакой грубости! Я все должен раскрыть до конца.
Только вежливо, без насилия!

Вагон был пустой... Я пошел в самый конец, сел на лавку и позвал:

- Глеб, если хочешь, подойди, пожалуйста. Если хочешь... Он подошел и снова
сел рядом.

- Нет, сядь напротив: я должен видеть твое лицо. Займемся мотивами...

- Какими? - спросил он, вздрогнув. И пересел.

- Мотивами преступления.

- Ты потом все Наташе...

- Ни за что! Никому! Можешь быть абсолютно спокоен. И откровенен, как с
родным человеком!

- Нет, пусть она обязательно... Я не хотел, чтоб ее мама... Я по другой
причине. - Глеб неожиданно громко, прямо на весь вагон крикнул: - Наташа!..

Она подошла и села возле него.

- Я думал все выяснить тайно, но Глеб хочет, чтоб и ты слышала, знала...

- Что слышала?

Я уже не злился на Глеба: он дал мне возможность рассказать Наташе обо
всем, что я выяснил там, в подвале, обо всех своих догадках, находках,
открытиях. И я рассказал... Ведь он сам попросил об этом!

- Пойдем дальше, - сказал я. - Итак, мы установили, что Нинель не звонила.
И ехать сюда нам одним не разрешала. А кто же звонил? Не торопись.
Хорошенько подумай!

- Моя двоюродная сестра, - еле слышно признался Глеб.

- Так, так, так... Вот, значит, зачем ты из всех болезней выбрал для Нинель
именно ангину: болит горло, голос хриплый и не похож. Понятно, понятно...
Зачем же тебе нужно было, чтоб мы поехали без нее? И чтоб все думали, что
Нинель разрешила? Не торопись. Правду, одну только правду! Ничего, кроме
правды!..

- Мне мама рассказала про собрание... Там некоторые родители... За то, что
Нинель нам самостоятельность... Ну, разрешала одним ездить на стадион и
вообще... Говорили, что если она еще...

- Стоп! - крикнул я, потому что испугался, как бы Глеб все до конца не
раскрыл, не рассказал сам.

А между тем догадка озарила меня так ярко, как никогда еще раньше не
озаряла! И я мог продолжить его рассказ, окончательно доказав, что прозвище
свое ношу недаром, не просто так.

- Следите за мной! - торжественно сказал я. - Следствию все абсолютно ясно.
Конечно, я должен во всем сомневаться. Но я не сомневаюсь, что было так...
Именно так! И никак иначе! Ты, Глеб, решил: если Нинель еще раз предоставит
нам самостоятельность (да еще какую: разрешит одним ехать за город!),
родители добьются, чтобы она ушла из нашего класса. Тем более, что она
молода и прелестна, нету опыта и так далее. Пойдем дальше! Все мы слышали,
что она звонила. Хоть звонила твоя сестра... А если бы Нинель и доказала,
что не звонила, ей все равно сказали бы: "Вы приучали их к
самостоятельности - и вот результат!" Знаем мы наших родителей! В общем,
твоей целью было всех их разволновать! Так, так, так... Состав преступления
налицо! Ты хотел, чтоб мы не успели на электричку, и попросил Племянника
запереть нас в подвале. А следующая электричка вот эта. Мы возвращаемся
чуть ли не ночью... Родители в панике! Нинель уходит. А к тебе, наоборот,
все снова приходит: кружок имени дедушки, уголок имени дедушки... Ты снова
выступаешь с воспоминаниями о своем дедушке, опять становишься почетным
членом кружка! И вообще самым почетным в классе... И даже во всей нашей
школе!

Глеб молчал. Расследование было закончено. И тут уж я позволил себе сказать:

- Это подлость.

Наташа покачала головой.

- Он не так уж и виноват.

- Он?!

- Конечно... Глеб был раньше совсем другим. А потом не смог отказаться от
того, к чему мы его приучили. Мы сами! Он любил собак. Но мы заставили его
о них позабыть...

- О, как ты добра! - крикнул я.

В пустом вагоне мой голос усилился, и все обернулись. Миронова подняла
руку. Но я ей слова не дал.

- Очень страшная история... - тихо, чтоб никто, кроме нас троих, не
услышал, сказала Наташа.

- Еще бы: столько часов просидели в подвале!

- Это не так уж страшно.

- Не так уж? А что же страшно?

- Когда начинают ни за что ни про что восхвалять человека!

- А как быть с Нинель? - спросил я. - Вдруг некоторые родители все же
поднимут шум: "Предоставила самостоятельность - и вот результат. Приехали
ночью!" Мама Покойника, например...

- Возьмем мам и пап на себя, - сказала Наташа. - Объясним, растолкуем! Дети
должны отвечать за родителей.

Это была прекрасная мысль. И все-таки я сказал, кивнув на Глеба:

- Расследование закончено, обвинительное заключение есть. По всем законам
должен быть суд.

Волнение душило Глеба и чуть было не задушило совсем. Румянец покрыл его
лицо, но он уже был не ровный, не бархатный, а нервный, пятнистый. Плечи
его судорожно вздрагивали. Предчувствие предсказывало мне, что он вот-вот
разревется или, вернее сказать, разрыдается.

- Слезами горю не поможешь, - сказал я. - Так учит народная мудрость.

- Глеб помог нам не слезами, - сказала Наташа. - Он один спустился в подвал
к Племяннику, который мог бы... Неужели ты забыл, Алик? Ведь ты же сам это
придумал! Как и все остальное...

Наташа посмотрела на меня таким взглядом, о котором я не мог и мечтать! В
нем была благодарность. И даже... Но, может быть, это мне показалось.

- Все в твоей власти! - воскликнул я. - Ты хочешь его простить?

- Нет... Я не знаю. Но, по крайней мере, скажу тебе вот что... Если слабый