грудей. Тишина в женщине -- молчание дневных сует, умиротворение жизни,
собирающей дни в сноп. Тишина в женщине -- святыня и продолжение. В тишине
женщины зачинается единственный путь, который непременно куда-то поведет.
Она ждет ребенка, он раздвигает ей живот. Тишина -- хранилище, куда я
поместил свою кровь и свою честь.
питается соком мысли. Тишина позволяет ему знать и не знать. Как благотворно
иной раз незнание. Тишина -- это отметание вредоносных паразитов и сорняков.
Тишина -- хранительница и русло его мыслей.
нужно хранить. Ему нужно созреть. Тишина мысли, растящей крылья, как она не
любит тревог ума и сердца!..
ближе к Господу, а Он -- тишина вечности. В ней все уже высказано, все уже
сделано.
в опасности, но как отделить пастуха от овец, когда есть только сон при
свете звезд, когда только и есть что руно снов?
сотворенное. Ты отворишь дверь болтливому человеческому роду, чтобы навек
поместить его у Себя в хлеву, и, как от болезни, разрешишь нас от всех
вопросов.
тебя мучил, потерял смысл. Я спросил своих ученых, а они -- нет, не то чтобы
они ответили на свои прошлогодние вопросы, они -- о, Господи! --
рассмеялись, потому что истина явилась перед ними как ненужность этих
вопросов.
нашей речи от превратностей. Вот влюбленные сидят на низкой ограде
апельсинового сада, они сидят рядышком и болтают ногами, они не нашли
ответов на вопросы, которые задавали вчера. Но я знаю любовь -- им не о чем
больше спрашивать.
и все ближе я к благости тишины.
Он избавит тебя от лихорадки вопросов, отведя их Своей рукой как головную
боль. Вот так.
ворот, позволь войти туда, где не понадобятся ответы, где вместо ответов
будет блаженная безмятежность, которая и есть конец всех вопросов и полнота
удовлетворения, -- ключ свода, идеальное лицо.
гладей, он смутно догадывался о ней, когда, болтая ногами, сидел с любимой
на ограде сада и любимая его была похожа на газель, остановленную на бегу, и
слегка задыхалась.
ХL
она лгала! Я заинтересовался ею, словно ветром, прилетевшим с далекого моря:
плачет.
подыгрываю людям в их пьесах. Не вижу в этом смысла. Она хочет представиться
мне другой. Я не вижу тут трагедии. Трагедию переживает женщина, которой так
не хочется быть собой. Я совсем не о добродетели, ее устои чтут чаще всего
ханжи, а не поистине добродетельные. Добродетельной, как дурнушкой, нужно
родиться. А всем остальным -- им так хочется быть добродетельными, но и
любимыми тоже, они не в силах сладить с собой, а вернее, с окружающими. Они
постоянно бунтуют и восстают. И лгут, чтоб оставаться хорошими".
мою лгунью только в том, что она все перевернула с ног на голову. Я не
слушаю ее историй, не слушаю шума слов -- с молчаливой моей любовью я
вглядываюсь в ее усилия. Она рвется и мечется, как лисица в капкане. Птица,
окровавившая грудь о прутья клетки. И я обратился к Господу и спросил Его:
ее не любя, я бы ее повесил. А ведь ее можно и пожалеть: окровавленной
птицей мечется она во тьме своего сердца и боится меня. Она похожа на
лисицу, которая дрожит, скалится и кусает, пока не вырвет наконец у меня из
рук кусочек мяса и не потащит его к себе в нору.
чем не повинна.
терзала мне сердце.
затихнет у меня на плече: она еще не знает, что такое усталость.
Да, Господи, я нарушил свой долг, я ее пожалел. Но разве можно пренебречь
одной маленькой девочкой в слезах? Она не вся Вселенная, но она -- частичка
Вселенной. Она мучится, потому что не в силах воплотиться. Потому что
вспыхивает и рассеивается дымок. Ее лодку перевернула река, тащит ее, и ей
не справиться с течением. Но вот прихожу я, я -- ваш берег, кров, суть. Я --
новый язык, дом, границы, внутренний стержень.
человеческих детей, особенно тех, кто не знает, что в силах знать...
цветения человека.
XLI
без очевидной радости свадьбы, болезни или здоровья. Больного можно поднять
на ноги, сообщив ему необыкновенно важную новость, например, известив о
победе, он встанет и побежит в город. Я исцелил целую крепость, войдя на
заре с моим победоносным войском, -- все были на улицах, все обнимались. Ты
спросишь: "А почему бы, собственно, не поддерживать в них счастье вечно
гремящими победой фанфарами?" Я отвечу: "Потому что победа -- тот же пейзаж,
его не получишь в пользование, увидев с вершины горы, его создали твои
ноющие от усталости ноги. Пейзаж, победа -- переход от одного состояния к
другому. Нет победы, которая длилась бы вечно. Дли ее, и она уже не живит,
наступает лень, скука, нет победы, есть будни. Так что же? Значит, жить
надо, переходя от богатства к бедности и от бедности к богатству? Нет,
потому что всю свою жизнь ты можешь бороться с лишениями, с нищетой и
накопить только усталость: должник, преследуемый заимодавцами, вешается:
мелкие радости, кратковременное благополучие не возместят ему ночей,
изношенных бессонницей. Как не живят богатство и победа, так не живят и
мелкие радости, которые бросают человеку, словно охапку сена корове.
счастьем глаза. Где мне взять таких мужчин и таких женщин? Нет их вокруг
меня, нет их и для себя самих тоже. Я отвечу: они становятся такими, когда
картина мира наполняется смыслом и связями, когда ты повел солдат в военный
поход, начал строить храм или одержал победу. Правда, победа -- пища одного
дня. Победа одержана, и теперь можно только пожинать ее плоды, но это не
значит жить. Почему победа так радостна? Потому что ты рад очутиться со
всеми вместе. Вчера в горе, своем или своих детей, ты был один или с
немногими друзьями, но вот ты расцвел победой -- и с тобой множество людей.
На строительство храма нужен век, целых сто лет богато сердце зодчего.
Вкладывая, растешь и растишь возможность выкладываться. Строя изо дня в день
свою жизнь, ты обошел круг моего года и, оглянувшись, счастлив ему как
празднику, хоть и не сделал никаких припасов. Памятуя о празднике, ты дарил
и дарил и стал куда счастливее, чем если бы устроил праздник
один-единственный раз. И в детей мы вкладываем себя, дети нам тоже в
радость. В радость и наши груженые корабли в открытом море, им грозят
опасности, они их преодолевают и вплывают вместе с командой в новый рассвет.
Вокруг меня возрастает рвение, растет оно от успешных трудов. И писатель --
графоманам такое не в помощь -- чем больше пишет, тем строже оттачивает
стиль. Но мне не по нраву усердие, которое во что бы то ни стало хочет
преуспеть. Чем больше я узнаю, тем больше хочу знать и тем больше потребляю
чужого, тем больше обираю других и пожираю их, жирею. Тем скуднее у меня
душа.
обманулся: он перепутал жар творчества со скучным присутствием вещи, которая
его не греет. Конечно, завоеванным пользуются, но желательно пользоваться
им, приготовляясь к новой победе, чтобы воспользоваться вновь завоеванным.
Одно должно подстегивать другое. Так танцуется танец, поется песня, так
молятся, молитвы рождают рвение, а рвение приводит к молитве. И точно так же
живет любовь. Но если я изменился и больше не меняюсь, если не двигаюсь и ни
к чему не стремлюсь, чем я отличаюсь от умершего? Вид, открывшийся тебе с
горы, в радость до тех пор, пока ноют ноги, трудившиеся ради него, пока тело
радо отдыху.
XLII
тысяч человек. Смертники сидели по тюрьмам с досками на груди, словно