Он чувствовал на себе взгляд Кристины. Как дать ей понять, что она
неделикатна? Зачем она так погоняет его глазами. Нет, по правде говоря,
никто не приходил ему в голову. - Хуже всего, - заметил он, - насиловать
память. Раздражать ее не стоит.
значит, ничего из этого не получится. Опять что-то пройдет мимо нее.
на приманке. И она ясно почувствовала, как из этого страха рождается в ней
потребность солгать. Она не выдержит!
убить их рассказом о солидной провокации, в нем она свяжет себя с
нападением на Папару, словно сон с явью.
осуществлением. Трудно представить себе, что кому-нибудь может присниться
сон, в котором он сам бы не присутствовал. Так и Кристина просто не могла
вообразить себе никакой ситуации без себя самой. И словно автор,
прибегающий к вымыслу-мол, рассказывает он лишь о виденном собственными
глазами, - она доводила дело до того, что правдоподобие выдуманных ею
историй разрушалось только чрезмерностью ее свидетельствслишком уж обильно
истории эти были пропитаны самой Кристиной, чтобы не быть сказкой.
Кристина не могла успокоиться, если ее где-нибудь не было. К тому же она
не умела ничему удивляться и мириться с этим. Так что, покуда могла, она
не соглашалась. И потому каждая ее ложь была в известной мере протестом
против слепого случая, который отодвигал ее на задний план, хотя в каждом
происшествии, в которое она позволяла своей фантазии втягивать себя, она
принимала куда более живое участие, чем подлинные очевидцы, правда лишь в
собственном своем воображении. И сейчас для Кристины важным становилось не
то, действительно ли кто даст деньги на авантюру с Папарой; ее
интересовало прежде всего то, кто это будет. Чтобы узнать как можно
поскорей и начать фантазировать. Какое наслаждение потом в разговорах с
людьми, далекими от партии, ощущать в себе этот натиск правды, этой тайны,
готовой сорваться с кончика языка, эту дрожь, которая пробирает тебя,
когда ты исторгаешь намеки, позволяющие другому лишь лизнуть правду, но
никогда не постичь ее.
как-то Чатковский, который видел ее насквозь.
столько домыслов к капле правды, которую она выбалтывала, что толку от
этого не было.
надувшись, - вы по первому прикосновению догадываетесь, чего мне хочется.
А как только в принципе можно, вы не желаете понимать.
рассмотрит Ельского, то поймет наконец, почему так получается. И опять ее
поразила какая-то торжественность в нем, какая-то временность доброты его
лица. Будь он убогим, он воззвал бы, как то умели другие, к ее
материнскому чувству.
Физически он немного ей нравился, только вот из этой искры огонь не
разгорался. В общем-то телесная приманка для Кристины-это да, но для ее
слабостей-никакая! Как в луне, как в актере, как в пьянице, чувствовалось
в силе Ельского и в его блеске что-то преходящее. Тот вечер, когда из ее
квартиры он звонил на службу! Что же такое сказал ему дежурный чиновник,
если он моментально угас. Спустя секунду он был уже жалким, достойным
сочувствия, вся энергия из него улетучилась, так же как до того-может был
чересчур самоуверенным и предприимчивым. Кристина насупилась, вспомнив тот
вечер. Как он после этого телефонного звонка жался к ней. Не хотел и слова
сказать: выкидывают его или еще что. Так или иначе, нельзя вот так вдруг
превращаться в ребенка, если до того беспрерывно твердишь, что будешь для
женщины опорой. Ничего из этого не выйдет!
лучше поскорее, что было, тогда мы еще и переодеться успеем. Словом,
прежде всего, зачем вы ездили?
это он перенял у Кристины.
это все? Можете сказать? - Это он мог. В Бресте.
этот Сач у него, вы его знаете, что он за тип?
вызывающе надменно, к чему она обычно прибегала, когда ей приходилось
признаваться в собственной вине.
В нем, в этом спокойном, флегматичном мальчике.
Смулки. Правительство замяло эту историю. От вдовы оно попыталось
отделаться концессией. Та с тяжелым сердцем-а что было делать-принялась за
продажу предложенного ей спирта. Аня, когда подросла, велела отказаться от
концессии. И этого ей было мало. Не просто разорвать пакт с убийцами. Она
поклялась отомстить им. И сердце ее сладко щемило от счастья, которое
привалило бы ей, коли с Черским стряслось что-нибудь худое. Да еще из-за
нее!
готовая сгореть со стыда. Опять этот ее длинный язык! - Бога ради, ни
словечка, прошу вас. Если Черский узнает, что они знакомы, все пойдет
насмарку.
средневековья отдает свою руку тому, кто убьет Черского.
разболтать об этом жениховстве. Все Ельский, он из нее вытянул. Всегда он
так. И в глазах ее уже вовсе не было и тени страха, одна злость. На свое
счастье, Ельский совершенно успокоил ее.
Молодые!
Штемлеров. И Дикерта, который превосходил его тем, что умел есть на
приемах. Не терял головы, не метался, не болтался без толку, не хватал,
что попадется под руку, но спокойно и основательно выполни;! программу,
которую он формулиро(;ал сразу же, бросив взигяд на стол. Накладывал, брал
приправу, отходил в сторону, не в одиночестве даже-зачем же в одиночестве!
- но всегда внимательнее следил за логикой кушаний, нежели беседы. Ельский
же суетливо что-то кому-то подавал, что-то нарезал, ел без аппетита, сам
не зная, то ли оттого, что уже наелся, то ли пришел из дому сьггым.
постящегося, но приглашенного на пирушку. - Конечно же, будет Яшча, а
может, и Дитрих.
хотя и не занимает министерского поста. Это, я понимаю, прием! Ельский и
Кристина помолчали, размышляя над этим, так молчат, войдя в костел.
Всерьез воспринимая не самих лиц, но воплощенную в них власть. Сердце у
Кристины застучало, однако не так, как сегодня утром, когда обсуждалось
нападение на Яшчу, министра юстиции, который в последнее время что-то уж
очень рьяно взялся за националистов. Он отказывался выпустить целую группу
арестованных боевиков, взятых в Лодзи, когда они напали на митинг
социалистов. Утренняя ее злоба, все ее возмущение, тогда ее охватившее, не
прошло совсем, но, словно отодвинувшись в сторону, на маленький огонь, уже
не кипело, а остывало по мере приближения часа встречи с этим чиновником.
националистов, осквернила еврейка-жена", сейчас вместе с нею, урожденной
Кон, в нетерпеливом воображении Кристины то исчезал, то появлялся вновь,
бросая ее в радостную дрожь или заставляя больно заходиться ее сердце по
мере того, как то он, казалось, точно прибудет к Штемлерам, то опять
обманет их ожидания. Кристина в сегодняшней статье и в приговоре,
вынесенном этому министру, которьш каждый вечер ложился в оскверненную
постель, не изменила бы ни слова не оттого, что была так тверда, а оттого,
что была удивительно рассеянной. Как тот, кто условливается о встрече, а
затем забывает сказать о самом главном, так и Кристина, встретясь с
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Трубников Александр
Елманов Валерий
Глуховский Дмитрий
Куликов Роман