фильма" пойдут документальные кадры, снятые в церквях: иконы, свечи,
свечи, свечи и бесконечный поток женских лиц, истовых, скорбных, ищущих
исцеления, ждущих чуда, чуда любви...
ками Алексей.
сузив глаза, смотрела на Тамару.
- Думаешь, что он на тебе женится? Да ни в жизнь!
сделает эту глупость, женится на тебе, дурочка, все равно будет бегать
ко мне, понятно сказано?
Алексей.
мне будет изменять, значит, я плоха для него, и тогда нечего на зеркало
пенять, коли... Но если уж он со мной, то он мной, неделимый.
... Тамара осторожно переступала по дну и, нагибаясь, пропускала через
растопыренные пальцы поток воды, как бы ерошила ей гриву, а река ластилась
струями, тихо шумела в прибрежном ивняке, урчала пузырчатыми водоворотами у
нее под коленками. Щедрый, не затуманенный тучами свет солнца согревал воздух,
блестел, кувыркаясь, в ряби реки и отраженно сливался с улыбкой Тамары. Она,
радуясь, шла вверх по течению, а река бежала ей навстречу, казалось, они
болтали о чем-то своем, секретничали, пересмеивались, тихо охали и изумлялись
тому, что только им ведомо. И уже казалось, что не только река - закадычная
подружка Тамары, но и само солнце взяло ее в свои ласковые ладони и деревья
кивали ей кронами, так ей было слитно с этим ясным днем от переполнявшей ее
ликующей жизни.
рекой и подмигивала деревьям - только мне, мне не было ни одного взгля-
да, ни единого знака, хотя я сидел недалеко на маленьком песчаном пляже,
откуда Тамара, не отряхнувшись от налипшего песка, ушла в воду. Только
что мы лежали рядом, касаясь мизинцами друг друга и этого малого касания
было достаточно для убежденности, что мгновение счастья будет вечным и
наше будущее также безоблачно, как это небо, и нас никто и ничто не раз-
лучит, тем более что мы уже прожили неразлучно первую неделю нашего ме-
дового месяца.
взяли, порвавшийся контакт уколол меня в сердце, я смотрел на нее и
вдруг, нет, не ржавчина ревности тронула мою любовь к Тамаре, просто
явилось ощущение холодка от приоткрывшейся бездны одиночества и возникла
неясная боль слева под лопаткой.
витой рукой моего легкого?
...Было очень жарко в тот день, когда я отвозил жену в первый раз делать
аборт. От душного солнечного марева, от нудного звона жары того дня до сих пор
сохнет во рту и невольно прищуриваются глаза. Все слова, все поступки и
события в тот день были двойными, как тени во время солнечного затмения.
стеганом халате перед зеркалом и снимала перед зеркалом поролоновые би-
гуди, похожие на катушки, только вместо ниток намотаны черные волосы. Во
всем мне виделась больница, операция - белый халат, бигуди топорщились
тампонами, шпильки-невидимки зажимали сосуды волос, металлическая рас-
ческа сверкала хирургическим инструментом в быстрых изогнутых руках над
покорно склоненной шеей.
ране "Парус", где днем кормили комплексными обедами.
пыльной улице две остановки.
тый, розовый, с залитым потом бесцветными глазами, другой худой, черный,
небритый, в такой же, как у меня, трикотажной полосатой рубашке, только
жеваной и грязной. На столе стоял захватанный потными руками графинчик с
водкой. На вопрос, свободны ли другие два места, они не ответили. Толс-
тый бессмысленно моргал белесыми ресницами, черный что-то пробормотал и
уставился в окно.
тила никакого внимания, а стала отрывочно, намеками что-то говорить тем
двоим.
ются, - громко, с усмешкой сказала Тамара.
ного.
поели, расплатились и вышли.
рить, но вроде бы все шло нормально, у меня постепенно отлегло от сердца
и даже стало бы совсем скучно, если бы не небольшая настороженность.
одинаковых, как невзрачные близнецы, домов пока не остановились перед
большим пустырем, за которым желтел лес.
название улицы, которую мы давно прошли.
вели на гинекологию.
серьги."
возвратно. Жену не принимали. Мы перекопали всю сумку по детально, вы-
вернули ее наизнанку, что опять мне напомнило операцию.
за аборт.
судорожной дороги мы стояли у окошка в сберкассе, а заведующая, обмахи-
ваясь веером лотерейных билетов, объясняла, что нам надо ехать в цент-
ральную сберкассу, куда давно уже отправлены все документы.
лась, получила рекомендацию, еще раз убедилась, что документы пришли и
написала-таки справку, тысячу раз сказав, что делать она этого не имеет
права.
сберкассы.
жебного входа взять передачу. Взяла, но после того как я ей сунул рубль.
род и с ним таяла нервная сутолока этих душных дней, исчезало ощущение
двойственности, словно прошло солнечное затмение.
такой же электричке машинист рассказывает своему напарнику, как он отво-
зил жену делать аборт, потому что жить негде, растить и нянчить некому,
сами еще толком не жили, как она хочет детей, как цинична и груба была
медсестра в приемном покое... Микрофон не включен и вся электричка слу-
шает эту исповедь, лица, лица, лица под этот монолог и у каждого столько
своего, все двойное, как при солнечном затмении, все, даже если снаружи
вроде бы в порядке, а растравит горечью бед полировочку и обнажается
драма жизни человеческой...
Как же так получилось, случилось, что я попал в больницу и мы чужие, совсем
чужие друг другу?
прах поезд, с которым вывозили наш детский садик из блокадного Ленингра-
да?
стол. На уровне моего носа уходят вдаль скобленые добела доски, на кото-
рых дымятся миски с прозрачным варевом из крапивы и моя мне кажется
меньше всех. Скот давно перерезали, чтобы он не достался врагу и вокруг
нашего существования стали постепенно сжиматься холодные пальцы голода.
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Буркатовский Сергей
Жюль Верн
Куликов Роман