детсада, который звенел ему навстречу ясными звоночками-голосочками.
Услышать такие звоночки ому было но менее приятно, чем тяжелую медную
рынду на судне. Поколебался малость, потом все-таки набрался смелости:
зайду. Сестра издали увидела, ободряюще пригласила кивком - заходи, мол,
заходи, моряк, полюбуйся нашим богатством... Детей как раз уводили в дом,
у них наступал тихий час. Малышам тут же и представили гостя:
под парусами ходил... Похож на морского полка?
аккуратпсньких девочек и мальчиков, заученно помахивали ручонками,
приветствуя орионца. Похоже, еще до этой минуты им успели сказать в шутку,
что вон, мол, идет морской волк, потому что дети смотрели на незнакомца во
все глаза, с острым любопытством, по без малейшего испуга. Вовсе не
страшен этот волк... Вскоре подворье опустело, остались одни игрушки под
навесом, разбросанные разноцветными кучками. Ягнич начал осматривать их:
эта игрушка плачет, эта жалуется... Конь стоит на колесиках, гарцует
красногрудый, но одного колесика-ноги нету. Деревянная хатка на курьих
ножках перекосилась, готовая рассыпаться вовсе, а жаль: ладненькая, будто
в самом деле из сказки... Нужно будет прихватить инструмент, прийти и
навести тут порядок. Непременно придет п займется этим ребячьим
хозяйством. Чинить игрушки - что может быть лучше в его нынешнем
положении? Какникак - доброе, душевное занятие...
пробегавшая по двору молодая воспитательница, словно прочтя его мысли.
Сестрина напарница, она, видно, отлучалась в универмаг: под мышкою пакет,
и на лице радость - что-то достала.- У нас теперь спрос на дедов! -
мимоходом добавила она.- Всюду, где есть малыши, бабушки и дедушки
нарасхват! Дефицитные вы люди!
шевельнул усами, улыбнулся: вот твоя палуба, дед, вот твой "Орион"... Как
бы его ни кренило, нe потонет... Приглашают заходить сюда, а почему бы и
нет? Мог бы и сказочки малышам рассказывать. Только - какие же? Какая из
них завязалась в памяти узелком самым прочным, самым памятным?
голод - прямо-таки вселенский мор был па этих берегах! Люди пухли, ели
лебеду, цвет акации, конский щапель... И вот тогда заботами Ленина,
усилиями международного Красного Креста были открыты по всему приморью
пункты спасения голодающих детей. Там, ребятки, поили нас сладким какао,
еще и хлебушка по тоненькому ломтику выдавали из окна, до которого иным
малышам было трудно и ручонкой дотянуться, потому как среди нас были и
совсем крохотуны, такие вот, как вы сейчас... Выдадут тебе хлебушка, да
еще и прикажут: ешь тут, не сходя с места, домой нести нельзя, потому что
это твой паек, он только для тебя... А иной мальчонка выпьет, бывало, свое
какао, а потом - глядь! - не смотрит ли ктонибудь, и хлеб мигом за пазуху
и айда домой, ведь там мама и сестричка крохотная в зыбке... Мама
отказывается, не хочет взять ломтик у сынули, ешь, скажет, сам, тебе расти
надо, тебе надобно запастись здоровьем па целую жизнь!
пес, ни про сестренку, приберег свой паечек, домой принес свою толику от
этого Красного Креста... Вот такая вам, дети, будет сказочка-быль... Вот
тогда-то, может, мы и начинали жизнь понимать...
крокодил щерится, но не пугает никого. Ласточка залетает под навес, возле
самой изоляционной чашки свила гнездо, раз за разом проносится туда и сюда
- чегото таскает в клювике своим ластушатам.
Солнце прямо в окошко светит, залило его своими лучами; дерево зеленое,
отразившись в стекле, слегка покачивается; там же видна дрожащая полоска
далекого моря... А в самом доме на белоснежных постельках, рядком, словно
в кубрике, лежат малыши. Стоит Ягнич и неотрывно смотрит, как детей
постепенно одолевает, окутывает сон. Вот смежило веки одно дитё, зевпуло
другое, третье уже спит, а четвертое, хитренько прищурившись, украдкой
наблюдает: что это за дед Нептун заглядывает к ним в окно? Светлые улыбки
блуждают по личикам. Еще один раскрылся глазик, потоп п этот, наконец,
погружается в дрему - сон, как мед, сладко смыкает веки.
невесомой волной, будто солнечный зайчик, что-то пробежит по личику,
сморщит его в короткой улыбке - малышу что-то пригрезилось во сне, может,
вон та красногрудая деревянная лошадка? Расслабил мышцы, потянулся, растет
человек. Пупырышек, хрупкое создание, пет у него еще ни забот, ни печалей,
пету и зла, нетерпимости к другим, одна лишь доброта и доверчивость
прикорнули сейчас иод сомкнутыми ресницами: так бы и стоял на страже этого
нетленного человеческого сокровища. В сонных детских улыбках есть что-то
от не раз видимых старым моряком дельфиньих улыбок. Та же доверчивость,
открытость, незащищенность и одновременно нечто загадочное есть в этих
сонных, неуловимых улыбках, такое, о чем вы, взрослые, может, и понятия не
имеете... Ей-богу же, именно так, совсем по-детски улыбались Ягничу на
морских просторах дельфины, когда, резвясь за бортом, счастливые и оттого
беспечные, играя, выпрыгивали из воды к самому солнцу.
напряжение страды, подметают остатки зерна. От огромных курганов пшеницы
(с ямами, как от метеоритов на Луне) осталась лишь небольшая, хорошо
оправленная кучка отходов - это фураж. С видом полководца расхаживает по
току Чередниченко в своем комиссарском картузе, оглядывает все вокруг
усталым, но счастливым взором. Выиграли битву! Еще одну выиграли, правда,
не без потерь, по что поделаешь со стихией?! В целом все-таки председатель
мог быть довольным: пускай собрали и поменьше того, что предполагали в
обязательствах, но план выполнили полностью, да еще и досрочно.
ж... придется выкручиваться, нс впервой.
будет удачливее. Уже сейчас закладываются основы привередливого
хлеборобского счастья: посеяли озимые, уложились с севом в сроки, теперь
дело за дождем...
распрощались и уехали: может, какойнибудь дивчине и грустно станет оттого,
что уже но торчит па солончаках за фермой среди палаток полевая
радиостанция, но что поделаешь? В одну ночь снялись, словно и не было их,
нигде тут до будущего лета не увидишь симпатичных и скромных туркмен в
панамах.
передал пластинку:
ампулы и шприцы - спасательной службе здесь, на току, уже нечего делать,
она перебазируется в село.
время жатвы. Теперь, когда стало поспокойнее, Савва Данилович для интереса
встал на рабочие весы, прикинул, сколько же он тянет. Оказалось, что
двенадцати килограммов как не бывало! Вот что такое жатва! Он заверяет,
будто сразу стало легче.
что-то у них было к нему. Наконец одна торчмя поставила метлу, выпрямила
стан:
замешательстве толстую свою выю, на которую не раз после горячей страды
надевали огромные венки из этих колючих кураевских лавров. Искусительная
вещь - слава: прошлогодние венки до сих пор сохраняются в
чередниченковском кабинете, на видном месте, сохраняются на память для
себя, а для приезжих - на восторг и удивление.
Катря. Подождем следующего, глядишь, повеселее окажется...
умереть! Какая же это жатва без праздника? Может, кому-нибудь потанцевать
хочется!
они отняли у вас праздник. На будущий год за все отпляшем, бабы.
переубедишь, Чередниченко - скала, не стронешь с места.
кураевскому Зевсу. Хотелось юной поэтессе глубже постичь его натуру,
цельную, волевую.
представление. Не такой простой он, этот Чередниченко, как иногда кажется!
Кое-кто усматривает в нем лишь самое очевидное - хозяйственник, могучий
двигатель, талантливый организатор, как порой говорят о таких на
собраниях. Если нужно, всех сумеет поднять, воодушевить, увлечь, а кого -
и заставить своей суровой властностью. Такой не посадит хозяйство на мель,
каждый раз выходит с кураевцами из самого трудного положения... Знают в
районе, что за Чередниченко могут быть спокойны, во всем на него можно
положиться, не нужна ему лишняя опека - стихия там или но стихия...
Панов Вадим
Русанов Владислав
Посняков Андрей
Быков Василий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий