попадет тебе в руки, и первые строчки, они же тебе, малому, западут в душу
на всю жизнь: "Сердце мое, зоре моя, до цо ти зор1ла?.." Это был мир, где
все становилось открытием. Токи какие-то живительные струятся на тебя
оттуда, и все тамошнее словно лучится, светится чемто неземным, как та
радуга, которая после дождя заиграет красками, беря воду в мокрых наших
балках,- нас очень тянуло подсмотреть, как именно она воду в вербах берет.
ее семицветный столб... Кто-нибудь из
было в туче, куда бы пас радугой затянуло?.. А семицветная все берет и
берет воду где-то совсем рядом, в омытых дождем роскошных вербах
Заболотного, мы слышим, как эта вода так и шумит мощной струею вверх,
гонит себя в небо, чтобы спустя какое-то время опять пролиться на нас
ласковыми обильными дождями, от которых сразу и растения, и дети
подрастают.
солнца за мокрой зеленью левад на синей туче цветет, вид радуги почему-то
нас волнует, появилась - и точно повеселел мир! Все так уместно в природе,
так все слаженно,- никакой изобретатель не придумал бы лучше!
цвета - это придет позже. Познаем состояние, когда остановится само
движение жизни. Кроме горя, ничего не будет расти, птицы певучие не
прилетят, капля дождя благодатного с неба не упадет - только черные бомбы
будут падать оттуда с сатанинским воем... Конец всему, непамять, небытие?
Тупое, вандализированное существование? Но, оказывается, не так просто
опустошить Душу человеческую, оказывается, и после всех ужасов в ней
неразрушенным может остаться то, что было: и юность, и песня, и цвет
утренней зари, и радуга семицветная в росистом небе над Терновщипой...
Настуся. Не были мы и тогда настолько темными, чтобы верить, будто детей
находят в капусте или что их аист приносит на крыле. Сельские дети рано
приобщаются к тому волнующему миру, где царит любовь.
встречается танцами, гулким весельем, где земля дрожит и курится от
гопаков да полек. Видим красавиц наших слободских, разгоряченных,
раскрасневшихся, только и ожидающих чьего-нибудь прикосновения, знака,
ожидающих той минуты, когда можно наконец отбиться от компании и идти в
самые дальние сады ночи, в левады, в балки, чтобы там слушать сладкие
слова юношеских признаний, пить хмель любви, жгучую ее тайну. И мы,
детвора, в упоенье шастая по кустам, краем уха тоже ловим ночные речи
любви, слышим слова такой нежности, каких никогда но услышишь днем... А
эта красавица Винниковна и па танцах-то в кои веки показывалась, и на
скрипучих качелях не выкачивалась, где девушки слободские, вцепившись в
стропы, что ни пасха повизгивают да полощут юбками в небесах. Ни с кем
Надька как будто и по отлучалась в те ночные росистые вербы да левады, где
парочки обомлевают в объятиях, а вот родилось же у нее дитя, появилось от
кого-то на свет.
в какого-то там мастера-верхолаза, красавца из горожан, который маковки
золотил на колокольнях, брал на такие работы вместе с отцом и братьями
подряды по всей округе. Отваги мастеру этому, видно, не занимать было,
лазил в небо хоть на какую высоту, лишь бы хорошо платили. Кочевали они
своей семейной артелью от колокольни к колокольне и по договоренности с
общиной там купол красили, там золотили или вместо ржавого наново
закаленный в кузнице крест насаживали на самый высокий шпиль. А когда в
Козельско, где монастырское, круглое, как пантеон, здание отходило под
райклуб, решено было как раз наоборот - крест с самого высокого купола
сбросить, и искали для этого дела смельчака, полтавский жох-верхолаз и тут
предложил свои услуги, правда, цену, говорят, заломил фантастическую. И
таки вскарабкался на ту страшную поднебесную высоту, и крест оттуда
швырнул-таки вниз, а на опустевшем шпиле, на самой его верхушке, как
заверяют очевидцы, встал во весь рост да еще и на пятке обернулся! Это уж
для форса, чтобы потешить публику и показать, каков он удалец. Так или не
так, а с Надькой вроде бы у него клонилось к свадьбе, но что-то не
сложилось счастье,- то ли он, оказавшись повесой, ее обманул, то ли она
сама от него отступилась. Одним словом, вернулась к отцу с дитем в подоле,
так и не доучившись.
тех, кто бросается в объятья первому встречному...
забиячливый из всех. наших парубков, хотя Надька и его отбрила, сказав
как-то вечером на колодах, что не махновка она и душа ее к разбойникам нс
лежит,- при этом спокойно отстраняла его объятия, кроме всего, мол, еще и
пьяных терпеть не может.
Надьку своей ревностью к кому-то тому неизвестному да набивался провожать
домой. А, собственно, чего приставать? Сказала же: "Моя воля..."- неужели
не ясно? Во всяком случае, никто из нас но осуждает Надьку за неведомую ее
любовь, а что она у нее оказалась несчастной, так это лишь усиливает наше
сочувствие обиженной,- наши симпатии целиком отданы молодой матери.
раньше, говорят, сама ведьмой была, клубком катилась посреди улицы, когда
кто-нибудь из парубков поздно возвращался в одиночку домой, а теперь эта
вот особа поносит Винниковну на всех перекрестках, ревнует к ней своего
сына, вовсе в исступление приходит, завидев Надьку, издали вопит, что
причаровывает она, Дескать, ее дитя приворот-зельем, хочет переманить
молодого Бубыренка к себе в примаки, чтобы его шапкой да чужой грех
прикрыть. Долговязый, носатый этот Бубыронко служит писарем в сельсовете и
заодно заведывает У нас избой-читальней, он носит широкие синие галифе,
хотя нигде и не воевал, наши острословы тсрновщанские - Дядьки Вибли да
Грицаи, собравшись на майдане, почему'го называют его Антидюрингом- слово
для нас непопятное и смешное. Бдительно оберегает Бубырснчиха своего
Антидюринга от всех возможных невесток и искусительниц, считая Романову
Надьку самой опасной,- баба уверена, что этой от отца известно всякое
колдовское зелье и что может Винниковна хоть кого склонить к любовным
утехам. Если верить Бубыренчихе, то кто-то из сельчан видел, как по ночам,
распустив косы, бродит Винниковна посреди степи в одной сорочке, слоняется
вокруг хутора, как белый призрак,- ищет да высматривает простаков, чтобы
увлечь, соблазнить, женить на себе, а кого?
имеет ни малейших сомнений.
отдает самому заклятому безотказному способу: выдернет украдкой нитку у
парубка из галифе, закатает в комочек воска, бросит в жаркий огонь и ну
приговаривать: "Чтоб тебя обо мне так пекло, как печет огонь этот воск!
Чтоб твое сердце обо мне так плавилось, как этот воск плавится! И чтобы ты
меня лишь тогда бросил, когда найдешь в пепле свою ниточку от галифе! "
косою, вымытой загодя в канупоре да в любистке, приходит в магазин купить
спичек или соли, Бубыренчиха, как из-под земли вынырнув, чернорото
напустится на ненавистную ей степнячку, начнет ругать да оскорблять во
всеуслышание. Сякая-такая бесстыжая, хочешь опоить сына моего колдовским
дурманом, вишь, и сейчас надушилась чем-то, разве это любисток, разве это
канупер? Сущее приворот-зелье, от него кто угодно с ума сойдет! И чтобы
окончательно опозорить Надьку перед людьми, поднимет крик на всю
Терновщину, будто бы сама заставала блудницу у себя на леваде, когда та из
степи прибегала к молодому Бубыренку на свидание, всю ночь с ним,
гологрудая, траву топтала и на сене валялась, бесстыдно светя белым телом
при луне, обомлевая возле парубка в своих распутных ласках.
правдолюбцы,- скорей всего, озерянская торговка бубликами ваше сено
разворошила, когда к батюшке в гости приезжала... И какой с нес спрос: ей
все грехи наперед отпущены...
дала стрекача, только косою вильнула!
них.- Все вы ветреных любите...
бастрюка нагуляла в городе, а теперь по ночам моему сыну на шею вешается!..
улыбкой.- А любовь если и была, так не с ним...
душе ей становится нелегко, потому что можно было заметить, как в ее карих
даже слезинки дрожат, когда она с пылающим лицом незряче шла через майдан
в сторону степи, неприступная ни для кого, и от обиды и нас не узнавая, ее
маленьких верных дру зей.
сердито окутанная своею, кажется, и на нас уже простертою гордостью
Прозоров Александр
Корнев Павел
Лукин Евгений
Акунин Борис
Корнев Павел
Роллинс Джеймс