порогу Скотленд-Ярда. В Хангерфорде открылся рынок, а на Уайтхолл-Плейс
обосновалась сыскная полиция. Уличное движение в Скотленд-Ярде стало более
оживленным; в палате общин прибавилось депутатских мест, новые депутаты от
столицы нашли, что путь через Скотленд-Ярд удобнее и короче, и многие другие
пешеходы стали следовать их примеру.
который сумел устоять против соблазнов скатертной реформы, дела шли все хуже
и хуже, а у его конкурента все лучше и лучше, и смертельная вражда
возгорелась между ними. Поклонник новшеств вместо обычной кружки пива в
Скотленд-Ярде пил теперь каждый вечер джин на Парламент-стрит. Пирожник
остался верен старой распивочной, но завел привычку курить сигары и читать
газеты и стал именовать себя кондитером. Угольщики по-прежнему собирались
вечерами у знакомого камелька, но разговоры у них шли невеселые, а громких
песен и выкриков не было и в помине.
девалась сердечная простота, отличавшая некогда его обитателей! Покосившуюся
старую распивочную перестроили в просторный и нарядный "Винный погреб";
буквы на вывеске, венчающей вход в него, покрыты золотой фольгой, и высокое
искусство поэзии призвано возвещать прохожим, что если выпьешь такого-то
элю, будешь пьян потом неделю. В окне у портного выставлена теперь
коричневая хламида чужеземного покроя с шелковыми пуговицами и меховой
оторочкой на вороте и обшлагах. Сам он ходит в панталонах с кантом вдоль
шва; и однажды мы подсмотрели, что и его подмастерья (ибо он уже не
обходится без подмастерьев) щеголяют подобными же украшениями.
башмачник, и среди прочей обуви, изготовленной на продажу, выставил в окне
сапоги - настоящие веллингтоновские сапоги*, каких еще несколько лет тому
назад никто из местных жителей не только не видывал - даже и понаслышке не
знал. А совсем недавно в другой такой же коробочке, чуть подальше,
обосновалась швея; когда же мы решили, что беспокойный дух новизны уже
больше не может преподнести нам никаких сюрпризов, в том же переулке
объявился ювелир, который мало того что устроил в окне целую выставку
позолоченных колец и медных браслетов, но еще повесил объявление - оно и
сейчас там висит - о том, что "здесь прокалывают дамам уши". Швея взяла в
услужение девицу, которая носит передник с карманами; а портной довел до
всеобщего сведения, что мужское платье изготовляется по желанию из сукна
заказчика.
еще оплакивает уходящую старину Скотленд-Ярда. Одинокий и молчаливый, сидит
он на деревянной скамеечке у стены углового дома, прямо против выхода на
Уайтхолл-Плейс, и смотрит, как резвятся его гладкие, упитанные собаки. С
людьми он не разговаривает. Этот старик - живая память Скотленд-Ярда. Год за
годом проносится над его головою, но в любую погоду, в жару и в холод, в
сушь и в туман, льет ли дождь, сыплет ли град или снег - он всегда там, на
своем привычном месте. Горе и нужда написаны у него на лице; плечи согнулись
под тяжестью лет, волосы поседели в перенесенных испытаниях, но каждый день
он приходит сюда и сидит на этой скамье, погруженный в свою грустную думу о
прошлом; и будет приходить каждый день, ковыляя на слабеющих ногах, до тех
пор, пока сумрак могилы не скроет от него и Скотленд-Ярд и весь мир.
потомков, перелистывая пожелтевшую летопись тех страстей и борьбы, что в
наше время сотрясали мир, наткнется, быть может, и на эти страницы; но пусть
даже это будет большой знаток истории прошлых лет, умелый чтец готических
письмен и опытный собиратель старинных книг - ни ученые труды всей его
долгой жизни, ни пыльные тома на его полках, стоившие целое состояние, ничто
не поможет ему определить былое местоположение Скотленд-Ярда и найти хотя бы
одну из тех примет, которые упоминаются в нашем рассказе о нем.
ту часть Лондона, которая носит название Сэвен-Дайелс, она все равно обрела
бы бессмертие сама по себе. Сэвен-Дайелс! Родина стихов и песен - первых
юношеских излияний и последних жалоб умирающего, - места, освященные именами
Кэтнача и Питса*, при звуке которых всегда будут оживать в нашей памяти
крики уличных разносчиков и музыка шарманки - даже тогда, когда грошовые
песенки будут вытеснены грошовыми журнальчиками и смертная казнь отойдет в
прошлое.
свое время мудреным делом; нелегко найти выход в лабиринтах Хэмптон-Корта
или Бьюла-Спа;* а правильно завязать узел шейного платка (когда такие платки
из негнущейся белой ткани были в моде) представляло бы самую трудную задачу
на свете - если бы не существовало другой, вовсе ук не разрешимой задачи:
развязать его снова. Но какая неразбериха может сравниться с неразберихой
Сэвен-Дайелс? Где еще можно найти подобный лабиринт улиц, переулков, дворов,
тупиков? И где еще встретишь такое смешение англичан и ирландцев, как здесь,
в этой запутаннейшей части Лондона? Дерзнем заявить, что мы сомневаемся в
достоверности той легенды, на которую только что ссылались. Можно
представить себе человека, у которого хватит наивности прийти в набитый
жильцами дом и спрашивать какого-нибудь мистера Томпсона - хотя совершенно
очевидно, что в каждом, даже сравнительно небольшом лондонском доме найдется
по меньшей мере двое или трое Томпсонов; но француз - француз в
Сэвен-Дайелс! Скорей всего это был не француз, а ирландец. Просто Том Кинг,
в образовании которого имелись существенные пробелы, не понимая половины из
того, что говорил этот человек, решил, что он говорит по-французски.
Бельцони*, на перекрестке семи неведомых, путей, не зная, какой выбрать,
увидит вокруг себя немало такого, что способно надолго привлечь его внимание
и любопытство. От площади неправильной формы разбегаются во все стороны
улицы и переулки, но глубь их тонет во мгле нездоровых испарений, что
нависла над крышами домов, туманя и искажая перспективу; и на каждом углу,
словно торопясь глотнуть струйку свежего воздуха, которой удалось
просочиться сюда, но уже не хватает напора, чтобы рассосаться по всем
окружающим закоулкам, толпятся кучки людей, чей вид и времяпрепровождение
могли бы удивить всякого, кроме исконных лондонцев.
утро изрядное количество горького пива с джином, не сошлись во взглядах на
некоторые вопросы частной жизни и как раз сейчас готовятся разрешить свой
спор методом рукоприкладства, к большому воодушевлению прочих обитательниц
этого и соседних домов, разделившихся на два лагеря по признаку сочувствия
той или другой стороне.
пожилая леди, у которой, видимо, не хватило времени завершить свой туалет. -
Чего ты церемонишься? Если б это мой муж вздумал угощать ее у меня за
спиной, я бы ей, мерзавке, глаза выцарапала!
что подоспевшая к месту действия.
противниц, которая вызывает ее антипатию. - А то случилось, что порядочной
матери семейства - я говорю про бедную миссис Салливен, у которой, слава
богу, пятеро деток, - так вот порядочной матери семейства уже нельзя
спокойно отлучиться по хозяйству, потому что сейчас же находятся
бесстыдницы, которые норовят сманить из дому ее законного мужа, с которым
она состоит в браке вот на пасху будет ровно двенадцать лет - я сама видела
брачное свидетельство, когда пила у нее чай в прошлую среду. Еще я ей тогда
же сказала: "Миссис Салливен", сказала ей я...
противной стороны, которая явно не прочь затеять дополнительный поединок и
принять в нем участие. ("А ну, а ну! - поддает жару случившийся тут же
паренек из винной лавки. - Пропиши ей, Мэри, пусть знает!") - Что такое
значит "бесстыдницы"? - воинственно повторяет она.
лучше домой да заштопайте себе чулки, когда протрезвитесь.
воздержанность собеседницы, но и на состояние ее гардероба, естественно,
возбуждает ее гнев, и она с готовностью следует энергичным советам зрителей
"всыпать" обидчице. Возникает общая потасовка, после чего, выражаясь языком
театральных афиш, "появляется полиция, действие переносится в полицейский
участок и завершается эффектным апофеозом".
уличных перебранках, нужно упомянуть еще любителей стоять, прислонясь к
столбу. У всех столбов на улице есть свои завсегдатаи, которые с тупым
упорством часами простаивают, прислонясь к ним спиной. Любопытно, что в
Лондоне существует целое сословие людей, не знающих, видимо, никаких иных
развлечений, кроме как стоять, прислонясь к столбу. Мы не знаем ни одного
каменщика, который проводил бы свой отдых иначе - разве что в драке.
Пройдитесь в будний вечер по Сент-Джайлсу - вон они, каменщики, стоят,
прислонясь к столбам, в своих бумазейных рабочих блузах, перепачканных
известкой и кирпичной пылью. Прогуляйтесь воскресным утром где-нибудь близ
Сэвен-Дайелс - вот они опять стоят, прислонясь к столбам, только теперь на
них плисовые штаны, коричневые или серые, блюхеровские башмаки*, синие
куртки и ярко-желтые жилеты. Ведь придет же в голову - принарядиться
по-воскресному, чтобы целый день простоять, прислонясь к столбу!
воды похожа на соседнюю, отнюдь не уменьшает растерянности прохожего,
который впервые забрел сюда. Он видит расставленные вкривь и вкось грязные,
закоптелые дома; порой вдруг открывается узкий двор, застроенный лачугами,