Чтение 23–й страницы книги ~Виза в позавчера~

тебя не ждет абсолютно ничего приятного, тебе не до позерства. Стоимость
цветка, который сорван и сброшен вниз, он вычислил, и оставалось горько
пожалеть о содеянном и неисправимом. Конечно же, он знал, не мог не слышать
историй про погибших на Кара-Даге, но теория соединилась с практикой слишком
высоко над поверхностью мирового океана.

Мальчишка застыл, втиснув ноги в небольшую выемку. Олегу почему-то
представилось, как у парня потеют пятки, вдавленные в этот карниз. Мальчик
смотрит вниз и не знает, на что решиться. Чего бы он ни решил -- плохо.

-- Жаль, что у мальчика нет крыльев,-- устав молчать, хмуро сказал
Боря.-- Был бы он Дедалом или в крайнем случае Икаром. Как раз сейчас
крылышки бы ему очень пригодились. А может быть, девочки, он ангел, и крылья
отрастут?

Не по себе стало Олегу. Противное состояние, когда, будто маленькому,
тебе хочется закрыть руками глаза, сесть на корточки и прошептать:

-- Меня нет...

Такое в его жизни было. Больше того, Олегу казалось, что он уже побывал
там, на месте мальчика, испытал его состояние. Но, во-первых, это было
давно, а во-вторых, не совсем правда.

В Змеиную бухту за год до войны Олег приплывал из соседней небольшой
бухты верхом, сидя на спине у отца. Мать оставалась ждать их за скалой. Отец
фырчал моржом и отчаянно брызгался, потому что плыть с Олегом было все-таки
тяжело, хотя отец и не показывал вида. Олег, не понимая этого, пришпоривал
отца пятками и кричал:

-- Быстрей! Быстрей!!..

Если неподалеку выныривали дельфины (тогда, перед войной, они еще не
боялись людей), отец уговаривал Олега пересесть на них, а Олег думал, что
отец предлагал серьезно, и очень этого боялся.

Потом Немец-старший лежал, раскинув руки, под солнцем, как рыба,
выброшенная на берег. Олег, конечно же, устремлялся к скале и пробовал так
же зацепиться за эти самые предательские камни, за эти манящие выступы.

Так же, да не так! Потому что тогда рядом был отец, и он дремал, но был
начеку. Отец лежал, лелеемый горячими лучами, и вдруг вскочил, почувствовав
беду на расстоянии. Он подбежал к скале, дотянулся и стащил Олега за ногу до
того, как мальчик сделал тот самый шаг, после которого лезть вверх легко и
быстро, а обратно хода уже нет.

Сын был зол на отца и надулся. Сын проявлял героизм, а отец воткнул ему
палку в колеса. Семимильными шагами сын хотел вскарабкаться к светлой
вершине, преодолеть страх, достичь цели, а родитель уныло стащил его за
пятку вниз. Олег лежал на камне обиженный, а отец изрек:

-- Уж рисковать жизнью, сын, так хоть знать, ради чего...

Не понял тогда Олег, что сказал отец. А отец не стал объяснять,
плюхнулся в воду и поплыл. Через год он пошел на фронт рисковать и не
вернулся. Ну, не пошел, его пошли,-- ведь у него не было выбора, риск был
тотальный, так что какая разница? Он не был никаким героем, отец, он был
самой обыкновенной жертвой обстоятельств. Его толкали вперед, туда, откуда
заведомо почти не было шанса вернуться. Но все же военная мясорубка молола
людей ради защиты других людей, от этого факта никуда не денешься, и было
хоть какое-то оправдание смерти.

Олег был тогда вдвое меньше парнишки, подвешенного сейчас на скале.
Впрочем, какое значение имеет эта разница? Все на свете мальчишки просто
обязаны повторить все на свете ошибки. Все как один они целеустремленно
ищут, где бы еще ошибиться. Сие происходит во все времена и эпохи, у всех
народов, при всех системах, и изменить это не дано. Чужой опыт не учит,
такова природа и обреченность молодости.

-- Тяжкое зрелище,-- сказал Олег, ни к кому не обращаясь.

-- Может, смоемся?-- предложил Борис.-- Жрать давно пора, а мы когда
еще до поселка дотащимся? Товарищ наверху -- субъект конченый, свидетельство
о его смерти в ЗАГСе уже выписывают, а нам жить да жить. Подушка мы для него
все равно плохая. Вы обратили внимание: приятель его -- малый
сообразительный, давно драпанул от греха подальше. Почему? Может, ему скучно
стало или кушать захотел? Ничего подобного! Чтобы не быть свидетелем. Что
молодое поколение хорошо научилось делать, так это смываться вовремя.

-- Помогите ему, мальчики! Сколько можно так нервничать?-- девушки
повернулись и вопросительно смотрели на мужчин.

-- Хм... Это прагрэссывная мысл,-- Боря перешел на грузинский акцент,
вскочил, принял позу партерного акробата и посмотрел на Олега.-- Сыловой
э-этюд! Ты, дрюг, на мэ-ня. Дэвочки занымают мэста на тэбе. Алле!.. Ну и
что? Ну, шесть метров, а до него двадцать с гаком.

Он улегся обратно на камень и продолжал:

-- У меня встречное предложение. Я даю перочинный ножичек, и девочки
режут свои купальники на полоски. Из них они вяжут веревку. Веревку
закидываем ему, чтобы привязал и по ней спускался. Это будет патриотический
поступок в стиле Голливуда, а кроме того, эстетически красивое зрелище.
Олег, у вас как единственного здесь иностранца, наверное, есть с собой
фотокамера, а?

Олег признался себе, что этот симпатичный Боря из Одессы, при всей
своей временной циничности, был почти прав. Может, пробираться меж камней
километров пять до поселка и там пытаться организовать помощь? На это уйдет
как минимум три часа. Столько времени мальчишка не продержится на узком
приступочке не шевелясь.

А он там, наверху, замер. Сидел, стиснув губы, и держался онемевшими
пальцами за остатки корней, из-под которых время от времени на лежавших
внизу сыпались комочки сухой земли. Теперь весь пляж молчал и смотрел на
мальчишку. Он чувствовал взгляды, старался собрать волю, и его отчаянное
"Зачем я это сделал?" передалось всем, кто на него глазел. Олег понимал его.
Уж если такое дело сотворено, остается надеяться на самого себя.

Наконец парнишка решился. Чуть приподнялся, обхватил руками выступ,
повис на руках и опустился на один шажок вниз. Нога сорвалась. Пальцы
задрожали от напряжения, впились в камни. Судорожно водил он слепой ногой по
скале и наконец нащупал другой выступ. Он не смотрел вниз: внизу ничего
радужного не светило.

Мальчик перехватился руками, сделал шажок и снова повис. Если сейчас
камень отслоится -- конец. В этом вся жестокая доброта Черной горы --
Кара-Дага: трещины в камнях, выдутые ветром и размытые дождями, видны со
стороны неба, а когда лезешь, укрыты от глаз. Захочет Черная гора --
удержит, не захочет -- отслоит камень.

Пляж молчал. Вылезли из воды те, кто купался, и тихо улеглись на
горячих камнях. Парнишка сползал медленно, втягивая голову в плечи и замирая
после каждого шага. Смертельный страх сводил мышцы, не позволял сделать
следующего движения. Предыдущие лет четырнадцать мальчика опекали много
разных людей, теперь он от них изолировался. Он один заведует собственной
жизнью, распоряжается ею полностью. Один и больше никто. В этом редком
случае смерть его тоже зависит только от него самого.

Девочки сжались в комочки и, прислонясь спинами друг к другу, задрали
головы,-- две хрупкие фигурки, смешные и беспомощные в своем сострадании.

-- Бога нет!-- произнес вдруг Борис.-- Если бы он был, он бы подлетел и
снял юродивого.

Его голос перестал быть ироничным и помрачнел.

Мальчик прополз обратно половину пути, и теперь предстояло самое
трудное. Скала подкашивалась, дальше придется преодолевать земное притяжение
иначе: нечеловеческим усилием загонять ноги под стену. А сил не осталось. От
напряжения у него отвисли плавки и тело оголилось. Девочки скромно опустили
глаза, но не уходили от скалы.

Перестал жевать сливы Борис. Добровольно распявший себя на скале юный
Христос портил ему аппетит.

-- Попробуем? Может, поймаем?-- не выдержал Олег и, забыв, что должен
беречь руки, пошел к скале.

Борис отрицательно покачал головой. Он словно приклеился к берегу
клеем. Олег влез на камень, попытался дотянуться и подставить ладонь
мальчишке под пятку.

Мальчишка сползал, извиваясь змеей и цепляясь неизвестно за что, потому
что скала в этом месте была абсолютно гладкой. Было слышно, как он хрипит.

Все старались не смотреть, но подняли головы, когда страшно завизжали
девочки. Оставалось каких-нибудь метра четыре, и он все-таки сорвался.
Сорвался, слегка ободрал плечо Олегу и мягко шлепнулся, попав на песок между
двух острых камней, не то бы сломал ноги.

Девочки подбежали к нему, схватили под руки. Он высвободился, встал
сам. Отошел в сторону, лег на большой камень, спрятав свой поцарапанный и
вымазанный в крови и пыли живот. Щенок был почти что целехонек.

Присев на корточки, девочки спустили воздух из подушечек, превратив их
в сумочки, и, надев босоножки, засеменили к скале, вокруг которой предстояло
перебираться вплавь, чтобы выйти из этой чертовой Змеиной бухты. Когда они
скрылись из виду, Боря вскочил:

-- Надоело! Хорошенького понемножку! Я дико извиняюсь... Надеюсь, мы
еще до вашего отъезда увидимся. Я бы хотел записать ваш адресок: вдруг
судьба закинет в Сан-Франциско...

И он двинулся догонять влюбленных в него девочек. Проходя мимо
потрепанного скалолаза, Борис сильно смазал этому индивидууму по шее, и
парнишка удивленно поднял голову. Включив на ходу транзистор, Боря дал джаз
так, что стало слышно его маме, проживавшей в городе Одессе.

Немец решил, что еще немного покантуется у моря. Это был его последний
день в Коктебеле.

Герой дня лежал на камне полуживой. Чтобы поддержать его морально, Олег
подмигнул мальчишке, и тот, удивленный, подмигнул в ответ. Руки его свисали
с камня, как плети. На ногтях запеклась кровь.

¶ВЛАДГEН§

Когда час пик, въехать в центр Сан-Франциско с северной оконечности
залива непросто. Мост Голден Гейт -- Золотые Ворота -- запружен до предела.