от сочувствия к умирающей без понимания правде и принялись креститься.
истину Победный, привстав в стременах. - Не всякое движение есть прогресс,
бывает и бессмыслица! А ну, бей гадов!
многие упали просто от хитрости. Победного же провести было нельзя: он
сразу велел бойцам проверить штыками глубину созданной смерти. Завизжали,
забарахтались под штыковыми ударами озеринские бабы. Одна, особо прыткая,
даже вскочила на ноги и понеслась босиком по гумну к лопухам. Победный
выхватил револьвер и дал бабе пулю, та с разгону, не успев повернуть,
влетела в стену сарая и, зашибленная, свалилась наземь. Какой-то мальчишка
прокусил зубами ветхий сапог одного из красноармейцев, и тот, кривясь от
боли, долго отбивал мальчишке голову прикладом. Боец Неводов принес
Победному забрызганного чужой кровью вопящего младенца, подцепив его за
пеленки штыком, потому что не знал, будет из ребенка человек или же прямая
сволочь. Победный на месте изобрел и исполнил делом независимо от царя
Соломона, о котором ничего не знал, его тысячелетнюю мудрость: он рассек
ребенка саблей на две половины, которые обе упали на землю, освободив
одновременно штык, слух и сознание Неводова от возникшей было заботы. Но
глядя на дернувшие конечностями куски ребенка и его вывалившиеся розовые
кишечки, Неводов с трудом подавил в себе выход походной каши. "Все одно
поить его было бы нечем", - утешил бойца Победный. "Не то что бабы, козы
при нас нет. Такая уж нам судьба, товарищ Неводов, указанная партией
большевиков: бороться со своей противоположностью, пока не выйдет
завершенное единство".
Дойти туда было совсем не трудно, потому что отряд Победного сжег все избы,
и улиц в деревне больше не было. Тела озеринцев лежали вповалку по всему
гумну, там и тут растеклись большие темные лужи, как после кровавого ливня.
Над лобным местом парил Михей Гвоздев, насаженный на вбитые черенком в
крышу сарая вилы: собственно, сидел Гвоздев только на одном рогу вил, а
второй подпирал его вытекшую кровью грудную клетку. Кроме того, руки
Гвоздева удерживались в непрерывном взмахе посредством привязки к другим
вилам, проходившим за его головой по плечам, к ним же крепилась веревкой,
захлестнувшей горло, и голова Михея, так что глядел он прямо перед собой,
раскрыв руки, словно хотел обнять любого пришедшего человека, и разинув рот
с долгой рыжеватой бородою. На шее Гвоздева висела табличка, на которой
было написано: "ЭСЭР".
залетают по какой-то надобности мухи. Таблички она не поняла, потому что не
умела читать.
волосатых черепов на полке в темной горнице Терентия.
что раньше тоже в лесу людоеды жили. А большевики - они хуже людоедов, они
и не люди даже, сплошь нечистая сила.
колдун.
кровавую лужу.
выговаривает.
Они всегда такие, потому что их Сатана по-настоящему сделать не умеет.
показала, как Ленин хватается руками. - И полетит. Ой, ты в кровь наступила.
Красноармейцы искали тут затаившуюся контру по приказу товарища Победного,
который и в лопухах увидел отрицательно качающего бычьей головой, вечно во
всем неуверенного Маркса: "Контрреволюция", - заявил Победный, - "есть там,
где ее и быть не может. Таким способом она сама себя отрицает". Из того
факта, что обыск лопухов ничего живого не дал, Победный сделал
торжественный вывод: враг до того исхитрился, что истребил себя
самоотрицанием до полного небытия. "Чем сильней гад - тем ближе вся его
темная гибель. Ура, товарищи!", - провозгласил он, трогая коня в чистое
поле, навстречу своей собственной смерти, лица которой так и не суждено ему
разглядеть в светлой луговой дали, только придется раз Победному тронуть
отвердевшие в пыли тела своих непобедимых бойцов, лишенные своего дыхания,
выхватить револьвер и упасть с дороги в траву, терпеливую, поделенную на
маленькие, прижавшиеся к земле стебельки, и пуля, которую выпустит
Победный, переходя в новое качество, улетит в глубокое голубое небо,
улетит, да там и потеряется, в ясном море света, в белых копнах облаков.
среди рубленых лопухов над вонючим и изуродованным Петькиным телом.
рукой нос. - Какой же он живой?
гниет. Он вечно будет гнить.
что-то незнакомое, страшное было в ее ясных глазах. - Ты запомни это место.
что-нибудь такое, что можно было бы запомнить.
она, с неспешным трауром ступая в бесчувственных, прохладных водах
Петькиной смерти.
глаза, словно Клава напомнила ей что-то. - Она - в том месте, которого уже
нет.
оторвать их от глаз. Варвара вырвалась и отвернулась от нее в сторону
сожженной деревни. Похоже было, будто она хочет играть с Клавой в
хоронушки. Клава еще раз попыталась поймать Варвару, но та увернулась и
села на землю.
только плыло в незабудочной высоте маленькое пушистое облачко.
ладонях у нее написана была бесконечная книга, и она ее читала. Прилетал
теплый ветер и шелестел над Варвариной головой уцелевшими лопухами. Клава
заметила на ее сарафане несколько прилипших волчков, но не решалась их
выбрать. Варвара сидела долго. Чтобы не так волноваться, Клава вышла на
дорогу и глядела по ней вдаль, может быть идет кто-нибудь, или едет. Но
дорога была пуста, потому что двигаться по ней было уже некуда.
лопухи. - Может, тебе водички принести, из колодца?
возле вонючего Петьки и стала сгонять с него мух.
право на неживое. - Что вам один Петька?
человека?
ясных глазах капли солнечного счастья. - Бог все может, - радостно
продолжила Варвара. - Только любви Себе сделать не умеет.
ослепший окнами скит. Трава переступила уже давно его порог через
приоткрытую дверь, пошла днищем, будто откуда-то изнутри, никак по трубе,
забралась на крышу, а там уж и зацвела - веселыми стайками ромашек. Внутри
скита пахло прелым деревом, и торчали два трухлявых столбика от сгнившего
стола, сама столешница развалилась и упала в траву, теперь ее можно было
найти только по луже дождевой воды, блестящей от солнечных полос, что шли
через дыры под потолком. У стены низкого помещения сделана была широкая
спальная лавка, а на лавке лежал почерневший, изъеденный жуками гроб.
гроб. - Будто мы одни на свете остались.
берясь за заплесневевшую крышку гроба.
Щукина, нетленная и бледная, как полотно. Пауки сплели над лицом Устиньи
полупрозрачные сети, чтобы уловить летящих ко всякому трупу мух, но мухи не
стремились к Устинье, пугаясь ее холодной чистоты. Щукина лежала в
выстиранной белой сорочке, сложив руки на груди, в руках ее содержался
черный отсыревший молебничек. Веки Устиньи были сомкнуты, рот подвязан
холщовой ниткой, но в лице все равно сохранилась неукротимая, бескровная
злость, за которую монашки соседнего монастыря и прозвали подвижницу
по-своему - Бешеная.
человека жадного и бессовестного, но не лишенного благоговения перед высшей
силой. В жизни Харитон всего достигал своим умом, за женщинами же обычно не
признавал способности к рассуждению. Женщин в семье Щукиных было много:
кроме Устиньи имелось еще три младшие дочери, все похожие на мать, девки
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Круз Андрей
Самойлова Елена
Прозоров Александр