тысячами. Не дай бог зазеваешься. Сложность заключалась в том, что в яйца барана
нужно было вцепиться зубами, мгновенно отхватить их ножом и
416
быстренько выплюнуть. Он пытался подсчитать, сколько дар яичек прошли через его
руки и зубы, пока он жил в Австралии. За этой сложной арифметикой он время от
времени машинально вытирал рот.
-- У вас, должно быть, до сих пор во рту престраннейший вкус, -- заметил я,
невольно коснувшись губ руками.
-- Это не так противно, как кажется, -- спокойно ответил он. -- Со временем ко
всему привыкаешь. Правда, совсем не противно... Сама по себе мысль гораздо более
отвратительна, чем действие. Да разве мог я представить, покидая уютный
английский дом, что мне придется отплевываться бараньими яйцами, чтобы
заработать на жизнь? Ко всему на свете привыкаешь, даже к мерзости.
Я сидел и думал о том же. Думал о том времени, когда выжигал кустарники в
апельсиновой роще в Чула Виста. По десять часов в день под палящим солнцем
носился от одного горящего куста к другому, нещадно кусаемый несметными
полчищами мух. И ради чего? Чтобы доказать самому себе, что меня ничем не
проймешь? Я набросился бы на любого, кто осмелился бы косо посмотреть на меня
тогда. Потом вкалывал могильщиком -- чтобы доказать, что я не гнушаюсь никакой
работы. Гробокопатель! С томиком Ницше под мышкой, заучивающий последнюю сцену
"Фауста", когда выдается свободная минутка. Верно подметил стюард, сказав, что
англичанам никогда не обойти нас. Показался причал. Последний глоток пива, чтобы
перебить вкус бараньих яичек, и щедрые чаевые официанту -- дабы доказать, что и
американцы порой платят свои долги. Неожиданно я с беспокойством обнаруживаю,
что рядом никого, кроме грузного англичанина в длинном свободном пальто,
перехваченном поясом, и клетчатой кепке. В любом другом месте клетчатая кепка
смотрелась бы нелепо, но у себя дома он волен делать все, что ему
заблагорассудится, больше того, меня даже восхитил его вид, такой внушительный и
независимый. Может, англичане не так уж и плохи, задумался я.
На палубе темно, моросит. В мой прошлый приезд в Англию мы поднимались по Темзе,
тоже было темно, моросил дождь, все вокруг были одеты в черное, с
пепельно-серыми лицами, а покрытые сажей, закопченные дома казались мрачными и
зловещими. Проходя каждое утро по Хай-Холборн-стрит, я видел самых
респектабельных, жалких оборванных нищих, каких только сотворил Господь. Серых,
бледнолицых ничтожеств в котелках, в визитках и с тем нелепым респектабельным
видом, который только англичане могут напускать на себя, попадая в разные пере-
417
дряги. Я опять втянулся в английский, и, должен сказать, он мне ни капельки не
нравится: он звучит елейно, льстиво, подобострастно, липко. Произношение -- это
та черта, которая делит людей на классы. Мужчина в клетчатой кепке и широком
пальто вылитый осел, напыщенный, чванливый; он и с грузчиками изъясняется на
каком-то птичьем наречии. Я все время слышу слово "сэр". Разрешите, сэр? Куда вы
сказали, сэр? Да, сэр. Нет, сэр. Черт подери, я уже вздрагиваю от этих "да,
сэр", "нет, сэр". Жопа ты, сэр, выругался я про себя.
Иммиграционная служба. Жду, пока до меня дойдет очередь. Как всегда, впереди
сволочи с толстой мошной. Очередь почти не движется. Счастливчики, прошедшие
контроль, ждут, пока осмотрят их багаж. Снуют грузчики, похожие на навьюченных
ишаков. Передо мной осталось только двое. В руках у меня паспорт, билет,
багажные квитанции. И вот я у цели, протягиваю паспорт. Он смотрит на большой
лист бумаги, находит в нем мое имя, что-то отмечает.
-- Как долго вы собираетесь пробыть в Англии, господин Миллер? -- спрашивает он,
держа паспорт наготове.
-- Неделю, может две.
-- Вы ведь направляетесь в Лондон, не так ли?
-- Совершенно верно.
-- В какой гостинице вы хотите остановиться, господин Миллер?
Меня начинают забавлять эти вопросы.
-- Я еще не решил, -- отвечаю я, улыбаясь. -- Может, вы мне что-нибудь
посоветуете?
-- У вас есть друзья в Лондоне, господин Миллер?
-- Нет.
-- Не сочтите за нескромность вопрос, что вы собираетесь делать в Лондоне?
-- Вообще-то я хотел немного отдохнуть. -- Я все еще улыбаюсь.
-- Надеюсь, у вас при себе достаточно денег, чтобы прожить в Англии?
-- Я тоже на это надеюсь, -- беспечно отвечаю я, улыбка не сходит с моего лица.
Меня начинает раздражать его придирчивость, такими вопросами только людей
запугивают.
-- Будьте добры, не будете ли вы столь любезны показать мне ваши деньги,
господин Миллер?
-- Бога ради, пожалуйста. -- Я лезу в карман джинсов и извлекаю то, что уцелело
от ста франков. Вокруг меня раздаются смешки. Я тоже делаю попытку рассмеяться,
но мне это не слишком удается. Мой мучитель издает слабый
418
звук, похожий на кудахтанье, и, буравя меня взглядом, произносит с сарказмом:
-- Вы ведь не собираетесь надолго задерживаться в Лондоне, господин Миллер, не
правда ли?
И при каждой фразе "господин Миллер"! Этот сукин сын, кажется испытывает мое
терпение. Мною начинает овладевать беспокойство.
-- Послушайте, -- дружелюбно говорю я, пытаясь сохранять беззаботный вид. --
Неужели вы думаете, что я собираюсь жить на э т о. Как только остановлюсь в
гостинице, я свяжусь с Парижем, мне пришлют деньги. Я уезжал второпях и...
Он нетерпеливо перебивает меня. Не затруднит ли меня назвать свой банк в Париже.
-- У меня нет счета в банке, -- вынужден признать я. Мой ответ производит очень
плохое впечатление на слушателя. Чувствую, как вокруг сгущается враждебность.
Стоящие в очереди люди поставили на пол свои чемоданы, словно в ожидании долгой
осады. Паспорт, который он держал в руках, как миниатюрную святыню, он же
кончиками пальцев кладет на стойку, будто это серьезная улика.
-- Откуда вы намереваетесь получить деньги? -- вкрадчиво, как никогда,
спрашивают меня.
-- От моего друга, мы живем вместе в Париже.
-- А у него есть банковский счет?
-- Нет, но у него есть работа. Он работает в "Чикаго Трибьюн".
-- И вы полагаете, что он вышлет вам деньги на отпуск?
-- Не полагаю, а знаю, -- резко отвечаю я. -- Какой смысл мне вам врать? Я же
сказал, что уезжал в спешке. Мы условились, что мне пришлют деньги, как только я
приеду в Лондон. Кроме того, это мои деньги, а не его.
-- Вы предпочли доверить-деньги ему вместо того, чтобы держать их в банке, я
правильно понял, господин Миллер?
Я начал потихоньку закипать.
-- Видите ли, там не такая уж большая сумма, и вообще я не очень хорошо понимаю,
о чем мы спорим. Если вы мне не верите, готов подождать прямо здесь. Пошлете
телеграмму и выясните все сами.
-- Одну минутку, господин Миллер. Вы упомянули, что проживаете вместе... в
гостинице или в квартире?
-- В квартире.
-- На чье имя она снята?
419
-- На его. Дело в том, что мы снимаем ее вместе, но на имя друга, так как он
француз, и так было проще уладить все формальности.
-- Вы храните у него ваши деньги?
-- Нет, не всегда. Понимаете, я покидал Париж при необычных обстоятельствах.
Я...
-- Минуточку, господин Миллер, -- мне делают знак выйти из очереди. Одновременно
он подзывает одного из своих помощников и отдает ему мой паспорт. Последний
забирает его и скрывается за ширмой неподалеку. Я стою, наблюдая за тем, как
проходят контроль остальные.
-- Вы пока можете пройти багажный досмотр, -- его голос выводит меня из транса.
Я подхожу к навесу и открываю чемодан. Поезд ждет. Он похож на упряжку лаек,
готовых в любой момент сорваться с места. Паровоз пыхтит и выпускает клубы пара.
Наконец я возвращаюсь обратно и оказываюсь напротив своего собеседника.
Оставшиеся пассажиры торопливо теснят друг друга, спеша поскорее закончить с
досмотром.
Из-за ширмы появляется длинный, тощий таможенник с моим паспортом в руке. Его
вид говорит о том, что он заранее уверен в моей неблагонадежности.
-- Господин Миллер, вы американский гражданин?
-- Как видите. -- Да, от этого пощады не дождешься. Чувство юмора у него
отсутствует начисто.
-- Сколько времени вы живете во Франции?
-- Года два, может три. Там же написано... А в чем собственно дело? При чем тут
это?
-- Вы ведь собирались провести в Англии несколько месяцев, не так ли?
-- Да нет. Я собирался провести неделю или дней десять, и все. Но теперь...
-- И вы приобрели визу сроком на год, собираясь провести здесь всего неделю?
-- Я и обратный билет купил, если вас интересует.
-- Обратный билет можно выбросить, -- отвечает он, злобно скривившись.
-- Если человек -- идиот, то конечно можно. Я до этого еще не дошел. Послушайте,
в конце концов, мне уже надоел весь этот бред. Я переночую в Нью-Хэвене и завтра
же сяду на пароход. Я передумал проводить отпуск в Англии.
-- Не стоит так торопиться, господин Миллер. Надо во всем разобраться.
В эту секунду раздался паровозный свисток. Пассажиры уже заняли свои места, и
поезд начал трогаться. Я подумал о чемодане, который отправил багажом в Лондон.
В нем почти все мои рукописи и пишущая машинка. Хоро-
420
шенькое дело, подумал я. И все из-за каких-то жалких грошей, брошенных на
стойку.
Теперь к нам присоединился толстяк-коротышка с непроницаемо-вежливой
физиономией. Судя по его виду, он собирался весело провести время.
Прислушиваясь к стуку колес отходящего состава, я приготовился к самому худшему.
Раз уж меня поимели, придется вытерпеть все до конца. Я потребовал, чтобы мне
вернули паспорт. Хотите учинить допрос с пристрастием -- валяйте. Делать все
Мацумото Сэйте
Никитин Юрий
Акунин Борис
Самойлова Елена
Емилина Ника
Куликов Роман