сидящего медведя.
зарычал на него, тужась от неудобного положения.
зажиточный ответил:
на угодьях этого мужика и ел траву от безмолвного голода,
потому что мужик давал ему пищу только вечером -- что
оставалось от свиней, а свиньи ложились в корыто и съедали
медвежью порцию во сне. Вспомнив такое, медведь поднялся с
посуды, обнял поудобней тело мужика и, сжав его с силой, что из
человека вышло нажитое сало и пот, закричал ему в голову на
разные голоса -- от злобы и наслышки молотобоец мог почти
разговаривать.
как есть на улицу и уже прошел мимо окна снаружи,-- только
тогда баба помчалась за ним, а мальчик остался в избе без
родных. Постояв в скучном недоумении, он схватил горшок с пола
и побежал с ним за отцом-матерью.
унесшего свой горшок.
зарычал снова, обозначая присутствие здесь своего классового
врага. Чиклин отдал Настю молотобойцу и вошел в избу один.
мужик.
республика-то будет единоличным хозяйством!
ее, чтоб видна была свобода, он также когда-то ударился в
замкнувшуюся дверь тюрьмы, не понимая плена, и закричал от
скрежещущей силы сердца. Он отвернулся от рассудительного
мужика, чтобы тот не участвовал в его преходящей скорби,
которая касается лишь одного рабочего класса.
нам полезно будет, и можем сшибить его одним вздохом... А ты --
исчезни!
где бросил в снег, мужик от жадности не был женатым, расходуя
всю свою плоть в скоплении имущества, в счастье надежности
существования, и теперь не знал, что ему чувствовать.
меня нету, а завтра вас не будет. Так и выйдет, что в социализм
придет один ваш главный человек!
дома выскочил бедный житель с блином в руках. Но медведь знал,
что этот хозяин бил его древесным корнем, когда он переставал
от усталости водить жернов за бревно. Этот мужичишка заставил
на мельнице работать вместо ветра медведя, чтобы не платить
налога, а сам скулил всегда по-батрацки и ел с бабой под
одеялом. Когда его жена тяжелела, то мельник своими руками
совершал ей выкидыш, любя лишь одного большого сына, которого
он давно определил в городские коммунисты.
прокладку кулака по уху, так что мужик вякнул ртом и повалился.
лежачему.-- Прочь с колхоза и не сметь более жить на свете!
партия -- вот лицо.
нынче на плот, капитализм, сволочь!
правда ведь? произнесла Настя.-- Со сволочью нам скучно будет!
нажитых батрацкой плотью, и возвратились на Оргдвор, где стояли
в ожидании чего-то очищенные от кулачества массы.
ведомостью, активист нашел полную точность и обрадовался
действию Чиклина и кузнечного молотобойца. Чиклин также одобрил
активиста.
как животное.
кузню сквозь падающий снег, в котором жужжали муки; одна только
Настя смотрела ему вслед и жалела этого старого, обгорелого,
как человека.
сейчас глядел на всех с готовностью.
оторвавшийся? Живи храбрее -- жми друг дружку, а деньги в
кружку! Ты думаешь это люди существуют? Ого! Это одна наружная
кожа, до людей нам далеко идти, вот чего мне жалко!
упор на речную долину. Жачев же пополз за кулачеством, чтобы
обеспечить ему надежное отплытие в море по течению и сильнее
успокоиться в том, что социализм будет, что Настя получит его в
свое девичье приданое, а он, Жачев, скорее погибнет как
уставший предрассудок.
даже труднее, хотя неизвестно отчего. Он долго наблюдал, как
систематически уплывал плот по снежной текущей реке, как
вечерний ветер шевелил темную, мертвую воду, льющуюся среди
охладелых угодий в свою отдаленную пропасть, и ему делалось
скучно, печально в груди. Ведь слой грустных уродов не нужен
социализму, и его вскоре также ликвидируют в далекую тишину.
хотели навсегда заметить свою родину и последнего, счастливого
человека на ней.
за береговой кустарник, и Жачев начал терять видимость
классового врага.
поспешно полез по глинистой круче на торжество колхоза, хотя и
знал, что там ликуют одни бывшие участники империализма, не
считая Насти и прочего детства.
звучал марш великого похода, а весь колхоз вместе с окрестными
пешими гостями радостно топтался на месте. Колхозные мужики
были светлы лицом, как вымытые, им стало теперь ничего не
жалко, безвестно и прохладно в душевной пустоте. Елисей, когда
сменилась музыка, вышел на среднее место, вдарил подошвой и
затанцевал по земле, ничуть при этом не сгибаясь и не моргая
белыми глазами; он ходил, как стержень -- один среди стоячих,
четко работая костями и туловищем. Постепенно мужики
рассопелись и начали охаживать вокруг друг друга, а бабы весело
подняли руки и пошли двигать ногами под юбками. Гости скинули
сумки, кликнули к себе местных девушек и понеслись понизу,
бодро шевелись, а для своего угощенья целовали
подружек-колхозниц. Радиомузыка все более тревожила жизнь;
пассивные мужики кричали возгласы довольства, более передовые
всесторонне развивали дальнейший темп праздника, и даже
обобществленные лошади, услышав гул человеческого счастья,
пришли поодиночке на Оргдвор и стали ржать.
опорожненном от вихрей и туч, на небе, которое было так
пустынно, что допускало вечную свободу, и так жутко, что для
свободы нужна была дружба.
мухами, весь народ товарищески торжествовал. Давно живущие на
свете люди и те стронулись и топтались, не помня себя.
забвенный мужик, показывая ухватку и хлопая себя по пузу, щекам