пять лет организовал фермерское хозяйство - вдвоeм с тридцатилетней женой.
Три раза подвергался нападениям: соседей-поселян, райцентровских рэкетиров и
налоговой инспекции. Все три нападения отразил, хоть и с потерями, и
собирается растить на бывших богарных землях орошаемое сорго...
называл Универсалами.
этому. Было ведь так, что, сколько ни работай, больше зарплаты и почeтной
грамоты не получишь. Уравниловка, однако, позволяла не загибаться на одной
работе, она высвобождала людям время, энергию и желание проявить себя ещe в
чeм-то. И они развивали свои таланты. Эта многогранность, многоликость стала
основой необыкновенной артистичности человека позднего советского и
постсоветского периода. Сегодня он академик - и решает теорему Ферма, завтра
он герой - и прыгает на досуге с парашютом, послезавтра он мореплаватель - и
пересекает на надувной лодке Азовское море для собственного интереса, а
вернувшись домой, он плотник, и своими руками то лоджию оборудует
шкафчиками, то веранду мастерит на скромной своей дачке... При этом
человек-универсал неизбежно общался со множеством людей, перенимал их
манеры, привычки, выражения - и мог считаться своим в самых разных
компаниях. Отсюда и артистизм, который и выручил многих во время
наступившего дикого первоначального капитализма (см. очерк
"Делец-Самоуничтожитель"), когда понадобилось, научным языком говоря,
выполнять ради хлеба насущного самые разные ролевые функции.
той или иной мере были все мы и пока ещe остаeмся. Поэтому не вижу смысла
долго распространяться о том, что всем известно. Замечу только, что в
универсализме этом в самые глухие времена проявились парадоксальным образом
какие-то, не побоюсь выразиться, возрожденческие тенденции. В каждом -
Леонардо да Винчи сидел!
печален. Если мы решили (а нам сказали, что мы так решили) идти путeм так
называемых высокоразвитых стран, то неизбежна тенденция к узкой
специализации всех и каждого, и настоящего универсала можно будет только с
большими стараниями отыскать или в среде какой-нибудь богемы, или где-нибудь
на помойке, где бывший обнищавший инженер бродит, выискивая детали для
оригинального летательного аппарата, который он строит вот уже седьмой год.
впереди.
философом-профессионалом. Они, конечно, если употреблять терминологию Брэма,
относятся к одному отряду и семейству, но это разные виды, которые можно
назвать filosofus vulgaris (философ обыкновенный) и filosofus naturalis
(философ натуральный, природный; есть и разновидности: felis - дикий, и
domesticus - домашний).
статьи и книги, внешний вид чeтко не определeн. Питается свальными отбросами
чужих знаний. Философ натуральный, Ф. Н., обитает на кухнях многочисленных
знакомых, иногда дома, изредка на работе, книг не пишет презирая. Питается
экологически чистым соком собственного ума и отборными продуктами
мыследеятельности титанов ума. Ф. Н. обычно бородат. Борода его небольшая,
густая, дерзкая. Она достаточно опрятна, но под нижней губой обязательно
имеется клочок, торчащий дыбом для того, чтобы философу прикусывать его. Он
знает, что вид у него при этом становится высокомерный, а иногда и просто
отталкивающий, но данного эффекта философ и добивается. Он и бороду-то
заводит, чтобы всякий, кто на него посмотрел, тут же почувствовал себя вдруг
уязвлeнным и обиженным - и сейчас же начал бы на философа наскакивать с
глупыми опроверженьями; ощущение антипатичного к себе отношения со стороны
окружающих есть обязательное условие его существования, накаляющее льдяным
хладом морозную жуть его космического ума.
каверзным образом придаeт лицу его мягкость и благообразие). Тогда философ
ищет иной способ глубокомысленно обезобразить лицо. Он или жуeт спичку,
невероятно изгибая при этом губы, или отвратительно прихихикивает, или
придаeт глазам особый прищур насмешливого идиотизма, который должен ясно
показывать собеседнику, что это точное отражение выражения глаз собеседника.
Правда, собеседник не всегда это понимает и иногда идиотизм философа
принимает, по недомыслию своему, за чистую монету (что философа лишь
забавляет).
того, чтобы иметь всегда под рукой такой аппетитный объект наблюдения, как
абсурд семейной жизни.
способен сутки говорить одними цитатами. Раз в пять лет он сочиняет эссе на
тему судьбы и смерти и тайно посылает в какой-нибудь журнал усмехаясь. Так
же усмехаясь, он получает свою десятистраничную рукопись обратно; усмехаясь,
читает ответ неведомого редактора о том, что прежде, чем браться за
словесные мыслеизвержения, следует освежить школьные знания относительно
орфографии и пунктуации.
радио, вольным художником, проводником поезда, сторожем, бухгалтером. Деньги
он, само собой, считает мусором, но без денег сидеть не любит - и, как
правило, очень недоволен насчeт дать взаймы. Бывает, всe же, даeт. Чем более
чужда ему среда производственного обитания, тем полнее чувствует он своe
одиночество. Для интеллектуального же общения он навещает тех людей, уровень
образования которых достаточен для поверхностного хотя бы разговора.
русских философа. Короткими ударами косноязычных фраз они сперва прощупывают
друг друга. Кстати, речь настоящего русского философа весьма часто несвязна,
ибо вспышки мысли не могут быть красиво оформлены: это не магазинная
витрина! Это знак, это иероглиф, за которым целый пласт невыразимой
внутренней протоплазмы! Часто эта речь, к тому же, тиха - чтобы
переспрашивали. И совсем уже хорошо иметь какой-то дефект дикции:
шепелявость, картавость или то и другое разом.
десятки имeн, ни одного из которых окружающие вовек не слыхали, упоминая
названия философских трудов и залезая в дебри древних учений (ибо настоящие
философы, можно сказать, политеисты, они знают всe сразу - ничему одному
полностью не веря, а веруя лишь в нечто своe собственное, чему просто не
пришло ещe время дать имя). Эти вылазки дают им понять, что они - одного
сорта, одной крови. После этого они начинают нарочито болтать бытовую чушь,
показывая этим, что в присутствии другого просто невозможно говорить о
чeм-либо серьeзном, они ещe более иронично, чем всегда, покусывают клочок
бороды, глупо прихихикивают и напускной идиотизм в их глазах достигает
полного правдоподобия.
и дело с недоумением обнаруживает, что он вынужден исполнять какие-то
гражданские, семейные и личные обязанности. И выполняет он их, как правило,
хорошо, даже очень хорошо - чтобы не переделывать, чтобы отвязаться раз и
навсегда! Но в том и парадокс, что философу, учитывая его репутацию человека
исполнительного и обязательного, тут же подсовывают новое дело. Он и его с
презрением приканчивает, а ему - третье! И чем больше он эти самые дела
ненавидит, тем больше у него этих самых дел, и жизнь философу начинает
казаться не просто абсурдом, а абсурдом в квадрате, но именно эта мысль его
и успокаивает.
тот момент, когда они сошлись в одной компании, до этого друг о друге не
зная, но, однако, слыша.
имeн.
было под тридцать, но он был уже вполне философ. Он говорил, естественно, о
смерти, потому что знаком был с Екатериной только неделю, зашeл лишь второй
раз, поэтому сразу же следовало ей объяснить, кто он такой, чтобы она не
питала глупых надежд на "нормальные" отношения.
есть репетиция агонии. Он притягателен не своей сладостью, а своей болью. Но
я не верю в смерть и не верю в оргазм. Это обман. Есть - жизнь. Но и жизни
нет - в тех представлениях, в каких мы еe представляем.
оскорбился Малаев.
состояние блаженства. Следовательно, тот, кто не хочет быть оптимистом,
отвергает для себя блаженство. Следовательно, когда говорят, что оптимистом
быть в наше время трудно, то ошибаются! Трудно быть пессимистом, поскольку
жизнь постоянно подсовывает нам эрзацы радости в надежде вызвать
идиотическую слюну вожделения. Например, твоя грудь. Я говорю не как
мужчина, а как мыслитель. Твоя грудь. Оптимист принимает еe за должный
подарок судьбы. Пессимист же видит в ней обман, мираж, - и ему хочется
разрушить, чтобы... О чeм я?
тоже страшно умный.
Афанасьев Роман
Круз Андрей
Андреев Николай
Майер Стефани
Конан-Дойль Артур