крыльца.
что ты, наверное, это украл.
толкнул. Она попятилась к краю крыльца и оступилась в снег, покачнувшись и
взмахнув руками, тщетно пытаясь удержать равновесие. Очутившись в снегу,
она громко вскрикнула, широко открыв рот.
хватало сил. На углу он какой-то миг еще разглядывал медальон, а затем
размахнулся и запустил им прямо через крышу двухэтажного здания,
выходившего на дорогу. И зашагал дальше. Ну его к черту, этот Банкет
Алтарных Служек. Он все равно уже есть не хочет.
ботинки, в скулах решимость и вызов, в сердце - вина. Отличные ботинки,
Бандини; где взял?
взялись эти деньги, Бандини? В покер выиграл. Десять дней в покер играл.
черные ботинки плющили снег, острые новые каблуки просто рубили его.
чувствовал. Все было в порядке. Мария у окна перебирала четки, быстро
шепча молитвы, как будто времени не хватит: еще несколько, пока он не
вошел в дом.
Пижамы от Бабушки Тосканы. Они расселись вокруг, надев эти пижамы, -
ждут. Чего? Хорошо, что такая тишина повисла: что-то должно произойти.
Пижамы - сине-зеленые. Они их понадевали, потому что больше ничего не
оставалось. Но что-то должно случиться. В тишине ожидания чудесно было
думать, что Папа возвращается домой, и не говорить об этом.
ему никто не ответил.
это крыльцо, но ничьи шаги не звучали бы так, как эти. Братья посмотрели
на Марию.
отворилась, и он вошел в дом. Тщательно закрыл дверь за собой, словно всю
свою жизнь провел за изучением точной науки закрывания дверей.
которую лупят за то, что погрызла башмак. Свево Бандини, пожалте вам,
взрослый мужчина с женой и тремя сыновьями.
которому хочется доказать, что и он может задавать серьезные вопросы.
Увидел ее в противоположном углу гостиной, там, где и ожидал, поскольку
еще на улице испугался ее силуэта в окне.
зенки, чтоб ты ослеп. Тварь, так больно мне сделал, не успокоюсь, пока не
отомщу.
в них возились крохотные мышки. Он прошел через всю комнату в ванную.
Странный звук - старый добрый Папа снова дома.
тебя, Господи, что ты со мною сделал, муж мой, как я тебя ненавижу.
спиной. Из кармана вытащил деньги. И сказал своим сыновьям:
Мамма, все вместе, и не купить ли нам всем себе подарки на Рождество?
причинил, извивалось в Бандини, но он улыбнулся и сказал, что каждому
что-нибудь найдется.
ее губы блуждали по его лицу, ее руки изучали его грудь. Как он
отвратителен, хоть бы он сдох от такой боли.
в руках, купюру за купюрой.
деньги, которые Папа выиграл в карты. Папа у нас неплохо в карты играет.
будто она готова на него прыгнуть, и тут он понял, что боится ее, и
улыбнулся, но не от удовольствия, а от страха, и причиненное им зло
ослабляло его мужество. Он протянул деньги веером: пятерки, десятки, даже
сотня была там, - и, словно идущий на смерть приговоренный, задержал на
губах дурацкую улыбку, нагибаясь и собираясь отдать ей деньги, пытаясь
вспомнить какие-нибудь старые слова, их слова, его и ее, слова на их
языке. Она же вцепилась в ужасе в стул, заставляя себя не отстраняться от
змея вины, что сплелся в омерзительную фигуру на его лице. Еще ближе
склонялся он, вот уже всего в паре дюймов от ее волос, невыразимо смешной
в своих попытках исправить содеянное, пока она больше уже не могла
вынести, не могла удержаться, и внезапно, да так, что сама удивилась,
длинные пальцы ее вцепились ему в глаза, выдирая их, поющая сила всех ее
десяти пальцев, что оставляла струйки крови на его лице, а он кричал и
пятился, весь перед рубашки, шея и воротничок впитывали такие быстрые
красные капли. Но глаза его, Боже мой, мои глаза, мои глаза! И он пятился
и прикрывал их чашечками ладоней, пока не уткнулся спиной в стену, а все
лицо его тошнило от боли, боялся оторвать руки, боялся, что ослеп.
спотыкался теперь по комнате.
слышал слова Артуро:
текли слезы и кровь.
новыми ботинками, красные капельки брызгали на сияющие черные носы, круг
за кругом, стеная и нашаривая дверь наружу, прочь, в холодную ночь, на
снег, поглубже в сугроб во дворе, воя все время, и большие руки его
загребали снег как воду и вжимали его в горящее лицо. Снова и снова белый
снег выпадал из его рук обратно на землю, пропитанный красным. В доме
сыновья его стояли, окаменев, в своих новых пижамах, передняя дверь
настежь, а свет из середины комнаты ослеплял их, не позволяя разглядеть
Свево Бандини, пока он промакивал себе лицо небесным бельем. Мария сидела
на стуле. Она не пошевельнулась, глядя на кровь и деньги, разбросанные по
комнате.
такой непоколебимый и мощный, а тут он видел, как тот бьется, плача от
боли, его отец, который никогда не плакал и никогда не бился. Он хотел
быть вместе со своим отцом, поэтому натянул башмаки и заспешил наружу, где
над снегом согнулся Бандини, задыхаясь и дрожа. Однако, хорошо было
слышать что-то и поверх рыданий, громче их - слышать его ярость, его
проклятья. Он пришел в восторг, когда услышал, как отец клянется
отомстить. Я ее убью, клянусь Богом, я ее убью. Он уже брал себя в руки.
Снег остановил кровотечение. Он стоял теперь, отдуваясь, осматривая