на хлев.
спросил он. Мальчик не ответил, не пошевелился. Когда Макихерн подошел к
нему, он увидел, что мальчик вовсе не смотрит на страницу, что глаза у
него - остановившиеся и пустые. Когда он взялся за книгу, он обнаружил,
что мальчик цепляется за нее, Как за веревку или за столб. Когда он си-
лой отнял у него книгу, мальчик грянулся об пол и больше не шевелился.
в чердачной комнате под покатой крышей. В комнате стояла тишина, вполза-
ли сумерки. Ему было хорошо; он лежал, покойно глядя на скошенный пото-
лок, и не сразу почувствовал, что рядом кто-то сидит. Это был Макихерн.
Теперь он тоже был одет побудничному - не в комбинезон, в котором ходил
в поле, а в выгоревшую чистую рубашку без воротничка и выгоревшие чистые
брюки защитного цвета. "Ты не спишь", - сказал он. Он протянул руку и
отвернул покрывало. "Давай", - сказал он.
- худенький, в мешковатом бумажном белье. Макихерн тоже зашевелился -
туго, неуклюже, как будто его сковывали собственные мышцы и движение
стоило ему неимоверной затраты сил; мальчик с детским интересом, но без
удивления наблюдал, как он медленно и тяжело опускается на колени.
"Стань на колени", - сказал Макихерн. Мальчик стал; в тесной сумрачной
комнате стояли на коленях двое: ребенок в перешитом белье и безжалостный
мужчина, не знавший, что такое сомнение или сострадание. Макихерн начал
молиться. Он молился долго, монотонным, нудным, усыпляющим голосом. Он
просил, чтобы ему простилось прегрешение против воскресного дня и то,
что он поднял руку на ребенка, на сироту, любезного Богу. Он просил,
чтобы упрямое сердце ребенка смягчилось, и ему тоже простился грех не-
послушания, - по ходатайству человека, которого мальчик презрел и ослу-
шался, - и предлагал Всевышнему быть таким же великодушным, как он сам,
по причине и вследствие сознательного милосердия.
вообще не пошевелился. Но глаза его были открыты (он ни разу не отвер-
нул, даже не потупил лица) и лицо было вполне спокойно-спокойно, безмя-
тежно, вполне непроницаемо. Он услышал, как мужчина возится у стола, где
стоит лампа. Чиркнула, вспыхнула спичка. Пламя выровнялось на фитиле под
стеклянным шаром, на котором рука мужчины казалась кровавой. Тени метну-
лись и выровнялись. Макихерн что-то взял со стола возле лампы: катехи-
зис. Он обернулся к мальчику: нос, гранитный выступ скулы, заросшей во-
лосами до самой глазницы, прикрытой стеклом очков.
роятно, ни он, ни Макихерн о еде ни разу не вспомнили. Макихерн тоже не
завтракал, хотя подошел к столу и попросил прощения за пищу и необходи-
мость ею питаться. Обеденный час мальчик проспал из-за нервного переу-
томления. А об ужине ни тот, ни другой не вспомнили. Мальчик даже не по-
нимал, что с ним происходит, почему он ощущает такую слабость и покой.
дворе было темно. Время шло; но ему казалось, что если он повернет голо-
ву, то увидит обоих, себя и мужчину, на коленях возле кровати или, по
крайней мере, ямки на коврике от двух пар колен, не заполненные ничем
осязаемым. Сам воздух, казалось, еще источал этот монотонный голос, ко-
торый был похож на бормотание сновидца и говорил, умолял, препирался с
кем-то, не способным даже оставить призрачную ямку на настоящем коврике.
изваяние, - и вдруг снова услышал на узкой лесенке шаги. Шаги были не
мужские: он слышал, как в сумерки Макихерн уехал на коляске в церковь,
не пресвитерианскую, а ближнюю, в трех милях, - замаливать утреннее.
миссис Макихерн. Слышал, как приближается к его кровати. Он не смотрел
на нее, но скоро ее тень упала на стену, стала видна, и он увидел, что
миссис Макихерн несет какую-то вещь. Это был поднос с едой. Она постави-
ла поднос на кровать. Он ни разу не взглянул на нее. Не шевельнулся.
"Джо", - сказала она. Он не шевелился. "Джо", - сказала она. Она видела,
что глаза у него открыты. Она к нему не прикоснулась.
Казалось, она на него тоже не смотрит. Казалось, она обращается к стене
над его кроватью. "Я знаю, что ты думаешь. Нет. Он не говорил, чтобы я
отнесла тебе поесть. Я сама догадалась. Он не знает. Эта еда не от не-
го". Он не шевелился. Его лицо было спокойно, как лицо изваяния, и обра-
щено к скату дощатого потолка: "Ты целый день не ел. Сядь и поешь. Это
не он велел, чтобы я отнесла тебе поесть. Он не знает. Я сама собрала -
ждала только пока он уедет".
ушел с ним в угол и перевернул, скинув посуду с едой на пол. Затем он
вернулся на кровать, держа поднос как дароносицу, только вместо стихаря
на нем было белье, купленное для взрослого и ушитое. Она уже не смотрела
на него, хотя ни разу за это время не пошевелилась. Руки ее были спрята-
ны под фартуком. Он влез на кровать и снова лег навзничь, глядя широко
раскрытыми глазами в потолок. Он видел ее неподвижную тень, расплывча-
тую, чуть согнутую. Потом тень исчезла. Он не повернул головы, но услы-
шал, как она присела в углу и собирает на поднос разбитую посуду. Потом
она вышла из комнаты. Стало совсем тихо. Лампа горела ровно, ровным
язычком; на стене мелькали тени мошек, большие, как птицы. Он чуял, слы-
шал за окном темноту, весну, землю.
познала то, что он помнил; годы-с того вечера, когда через час после ее
ухода он поднялся с кровати, пошел и стал на колени в углу, как не желал
стоять на коврике, - и, над поруганной пищей склонившись, стал есть, как
дикарь, как собака.
субботние вечера он принадлежал самому себе, никогда еще в такой поздний
час он не отлучался так далеко от дома. Дома его ожидала порка. Но не за
то, что он сделал - или не сделал - во время отлучки. Хотя он не совер-
шил никакого греха, по возвращении его должны были выпороть так же, как
если бы он согрешил на глазах Макихерна.
хо собрались в сумерки у покосившихся дверей брошенной лесопилки, куда
перед тем вошла и, раз оглянувшись, скрылась девушка-негритянка, за ко-
торой они наблюдали, спрятавшись метрах в ста. Устроил это один из ребят
постарше - он и вошел первым. Остальные-подростки в одинаковых комбине-
зонах, жившие в радиусе трех миль отсюда и в свои четырнадцать-пятнад-
цать лет, подобно тому, кто звался среди них Джо Макихерной, умевшие па-
хать, доить и колоть дрова не хуже взрослых, - тащили соломинки, разыг-
рывая очередь. Он, наверное, и не думал об этом как о грехе, пока не по-
думал о человеке, который ждет его дома, - ибо первейший грех для четыр-
надцатилетнего - быть публично обвиненным в девственности.
дело страшное нетерпение. Что-то рвалось из него, как раньше, когда он
думал о зубной пасте. Но он не мог двинуться с места: внезапно почуяв
женщину, почуяв негра, стоял, обуянный негроженским, охваченный нетерпе-
нием, и вынужден был ждать, пока не услышал от нее путеводного звука,
который не был осмысленным словом и получился нечаянно. Тогда ему пока-
залось, что он видит ее: что-то распростертое, жалкое, может быть - и ее
глаза. Нагнувшись, он словно заглянул в черный колодец и на дне его уви-
дел мерцание - как отблески мертвых звезд. Он уже двигался, потому что
его нога коснулась ее. Потом коснулась еще раз, потому что он ее пнул. И
снова пнул, с силой, и продолжал пинать придушенный вопль удивления и
страха. Она завизжала, он схватил ее за руку, рванул вверх и стал бить,
исступленно, наотмашь, молотя, может быть, ее голос, но попадая в плоть
- обуянный негроженским, охваченный нетерпением.
что остальные навалились на него, толпясь, хватая, шаря, а он отвечал
ударами, и в горле у него клокотало от ярости и отчаяния. Он чуял теперь
только мужской запах, они - тоже, а где-то внизу визжала, пыталась выб-
раться Она. Они топали и мотались, молотя по всему, что касалось руки
или тела, и наконец рухнули кучей-Джо в самом низу. Но он и тут отбивал-
ся, боролся, плача. Она уже не существовала. Они просто дрались - словно
ветром их обдало, резким и свежим.
ся. Говори, кончишь?"
деть, где - кто. Они совсем забыли о девушке, о причине драки и о том,
была ли вообще причина. Для тех четверых все получилось автоматически,
непроизвольно: инстинктивное побуждение самца драться за самку или из-за
самки, с которой он спарился недавно или желает спариться. Но никто из
них не понимал, почему дерется он. А он им сказать не мог. Они прижимали
его к земле и переговаривались тихими сдавленными голосами.
билась, напряглась. Они снова его прижали. - Он тут, под нами. А вы от-
пускайте и - ходу. Дайте нам повернуться.
рошенные взрывом, вылетели из темного сарая и бросились бежать. Джо уда-
рил сразу, как
Шломо Вульф
Русанов Владислав
Максимов Альберт
Мурич Виктор
Роллинс Джеймс
Муркок Майкл