следили они внимательно за тем, чтобы не попала в бражку плесень, и меду
вроде не жалели. Но ведь и старое вино перестало почему-то шибать в голову
и валить навзничь...
напрасно ждали - больных и рожениц не объявлялось.
вовсе и не думали истекать кровью под ножом, наоборот - бараны с
перерезанными глотками вырывались и убегали в лес, где их до косточек
обгладывали волки, но косточки соединялись в бараний остов и по-прежнему
бегали, только что блеять не могли.
жертвой, требуют человеческой...
выходили под окна княжеских теремов, стучали лопатами, требовали от князей
взять какие-нибудь меры к их бедствию. Князья, которые помудрее, разводили
руками и просили потерпеть до полного выяснения обстоятельств, а князья
глупые пытались учить дерзецов плеткой, но гроботесы боли не чуяли, а обиды
не понимали - они же не богатыри, чести не блюдут.
непьяное вино и пересказывали друг другу вести из далеких краев.
столкнулось с соединенной конницей бонжурцев и неспанцев в борьбе за
приморский город Старые Портки, и горячие южные воины не проявили северного
благоразумия, не разбежались, а гвоздили друг друга до полной потери сил.
Нынче, сказывали, ползают по всему побережью человеческие обрубки, бегают
покалеченные кони, шевелятся отсеченные конечности, но не портятся, не
гниют, не чернеют, и даже вороны отказываются их клевать, вот до чего
дошло! Возвращаются домой оставшиеся при ногах безголовые витязи,
пронзенные витязи, перерубленные до седла витязи, а которые без ног, все
равно когда-нибудь доберутся до родного очага, на руках доковыляют, пугая и
отвращая от себя близких...
приступ.
никого за две седмицы до ухода, как полагается исправному работнику, а уж
такого исправного, какова она была, на земле не найдешь - делала старуха
свое дело без устатку, без перерыву, без обеда и без праздников.
ускользали от нее, обводили, случалось, вокруг пальца, оставляли с носом
Безносую или, напротив, отпугивали своим мужеством либо знахарским умением
- и вот, наконец, нежданно-негаданно своего добились.
от того, что люди на всех морях и землях чекрыжили сами друг дружку,
осуждали на казни, изводили под корень целыми племенами и народами на всех
землях и морях, поставили человеческую жизнь ни во что - а значит, и Смерти
цена была невысока.
чтобы так, вдруг, даром, внезапно и тем более для всех - это даже как-то
обидно получается. Ладно я вечно жить буду, так ведь и у врага такая же
доля! Куда это годится? Где справедливость? Ведь была же единственная на
весь свет справедливость - уходили в Костяные Леса и богач и бедняк, и
герой и подлец, и царь и побирушка, и старец и младенец, и добрый и злой -
а как теперь-то быть? Значит, теперь и эту горькую справедливость у людей
отнимают?
пришло известие: на громадной гробнице со сходящимися наверху треугольными
каменными стенами появилась громадная же надпись, нанесенная черной,
разведенной на рыбьем клею, сажей:
глумливую надпись эту намалевали сами люди - благо дерзости и времени у них
теперь было навалом.
- Не просыпается? - спросил Жихарь.
заплакала от злости. Все ее знания и умения враз сделались никчемными.
теперь и можно держаться.
медленно, нехотя, единственно по непонятной обязанности. И Смерти нет, и
живым назвать трудно. Словно не человек ты, а кусок солонины или копченой
рыбы.
целыми днями хоронили в саду своих многочисленных куколок, плача и причитая
над ними, как взрослые.
из угла в угол, подбирал в берестяную коробушку мышей, удавленных котами.
Мыши пищали и шевелились.
будет.
Концом Света бывает, я знаю...
мышей дурацких денешь?
и думай, что делать!
А мудрецов у тебя нынче полный кабак...
Мозголомная Брага, секретом которой Беломор все-таки поделился с обществом,
еще худо-бедно действовала, дурманила голову, позволяла на время забыть о
происходящем. День и ночь гудело пламя под перегонньм котлом. Мозголомку
кузнец Окул даже не перегонял по второму, а тем более по третьему разу -
жбаны с мутным и вонючим первачом кабацкие служители вытаскивали сразу и
тащили на столы.
гостевого. Мало того, что не ушли восвояси пораженные произошедшим
побратимы - идти было нынче некуда и незачем, - но все окрестные князья и
волхвы, не шибко даже дружественные, не сговариваясь, потихоньку,
поодиночке потянулись к Жихарю, признав тем самым его несомненное
главенство и богатый опыт по спасению белого света от всяческих напастей.
Мозголомка не брала одного Яр-Тура - он сидел по-прежнему бледный, но не
опухший, не запущенный, в отличие от Лю Седьмого и Сочиняй-багатура,
которые даже и умываться забыли, только подливали в знакомый глиняный жбан
воду, которая там превращалась в персиковую настойку, а она была хоть и
слабже, но все же вкуснее скорогонного пойла.
успевший потерять иноземный лоск заодно с парочкой вставленных зубов и
вернувшийся в привычное для многоборцев состояние. Свои чудные крутобокие
гусли он каким-то высшим промыслом еще не успел расколотить ни обо чью
голову. Рапсодище на ходу складывал свежую песню:
Я люблю тебя снова и снова!
Если глубже смотреть,
Без тебя-то ведь тоже хреново!
А в ухе тихо плещется рыба -
За такой произвол
Никому мы не скажем спасибо!
На исходе людского заката
Ве уводишь ты нас
В край, откуда уж нету возврата!
Не бросай своего урожаю!
Хоть и люба мне Жизнь,
Но и Смерть я вполне уважаю!
чувствует он трагедию разлученных Сунь И Вынь!
пальцы не слушались.
достойнейших мужей, славных героев, ответственных вождей!
городу, объезжал на водяном коне ближние и дальние поселения, следил, чтобы
люди сдуру не калечили друг друга и не забывали прежнего порядка жизни,