неожиданным поворотом, фантазер резко оглянулся и обнаружил в дверях
кабинета Соню. Мало того, что она насмехалась над его нелепой выходкой,
она еще и приглашала всем своим видом посмеяться стоявшего чуть сбоку от
нее старшего кассира. И что особенно неприятно, здесь, у себя дома, на
глазах у отца она даже не пыталась вынуть руку из горячей ладони своего
сопровождающего. Немедленный диагноз промелькнул в голове у Сергеева и у
него перехватило дыхание, как будто ему попалась новая, никогда не
виданная и еще никем не решенная математическая задачка. Он улыбнулся,
прищурив колючие глазки, и вдруг тоже расхохотался.
после страстной речи ученика и последователя, жалко улыбался, слегка
похлопывая ладошками. Наконец Ученик отпустил из рук отрицательный
скомкователь лживого вакуума и тут же, представленный жениху Сергеем
Петровичем Варфоломеевым, сдержанно кивнул, будто видел того в первый раз.
Впрочем, обстановка вскоре нормализовалась. Варфоломеев слегка покаялся и
незаметно перевел все в шутку. Соня, оттаяв, пригласила всех пить чай, а
Илья Ильич тут же свел мужчин для разговора, выбирая момент, чтобы
свернуть беседу в милую ему область отвлеченных идей и абстрактных
размышлений. Однако момент ему не скоро представился, поскольку Евгений
оказался сегодня в каком-то приподнятом, радостном настроении. Сидя за
столом, он часто, улучив момент, брал за руку Соню, блаженно, словно
мальчишка, закатывал глаза и много, много говорил о погоде.
Соней прошли по набережной, какая там тишина, живая, теплая, будто природа
не умирает, а только засыпает, чтобы отдохнуть. Нет, право, я не умею
описать, но такой красоты, как на Северной, нигде нет.
со все возрастающим раздражением.
открывшего закон человека, и от этого успокоившаяся перед уходом в вечное
небытие, чтобы там слиться с тысячами родственных душ, тысячи раз
познавших счастье смерти. Впрочем, я, наверное, смешон, это все от
настроения. Ей-богу, там на набережной вдруг захотелось стать на колени и
поцеловать эту благословенную землю...
нас набережная?
был дворец, там даже останавливались особы приближенные...
здешний.
набережная? - Евгений задумался вдруг. - Но почему вы спросили?
в больших городах и обязательно в граните, - пояснила Соня.
потому что живете, будто в девятнадцатом веке.
больших химических заводов на реках и озерах, конечно, лучину жгли над
законом божьим, но в общем-то время интересное было, а?
прогресса, - начал Пригожин.
как Соня расставляет чашки на столе.
научно-технической революции, вот как, хм, интересно. А какая же,
по-вашему, в таком случае главная сила на земле? Что же движет народами,
уж не капитал ли, а может быть, мудрые политики?
напора. - Я только хочу сказать, наука сама по себе мало стоит, и
наоборот, в определенных условиях может нанести ущерб жизни.
Варфоломеев. - Так, по-вашему, наука малого стоит. А сколько же,
по-вашему, стоит, например, Солнце?
темно было бы все-таки на Земле.
стороны людей, не имеющих к ней отношения. - Шнитке покраснел, а
Варфоломеев продолжал: - Знаете ли, я не люблю всех этих мелких людишек,
которые пытаются списать свою тупость, свое неумение пользоваться плодами
науки на самих ученых. Эти несчастные чудаки-одиночки, - Варфоломеев
непроизвольно махнул в сторону Пригожина, - горе-изобретатели,
рационализаторы ухитрились прокормить пять миллиардов людей, а их же и
тычут невежды: вы, ребятки, там поосторожнее, не навредите
фундаментальными исследованиями, а то и думать перестаньте, а не
перестанете, так мы вам и головку свернем, чтоб она не вперед, а назад к
природе глядела...
Пригожин.
Он вдруг понял, что выглядит со стороны глупо, что его ничем не
оправданный наскок смешон и ничего не может дать, кроме повода для
усмешки. Он взглянул на Соню и ему показалось, что она чуть снисходительно
улыбается уголками губ. Потом посмотрел на Шнитке. Тот, казалось, даже с
сочувствием глядел на него. Можно было бы и остановиться, но Варфоломеев
уже не мог.
обеспечил выживаемость цивилизации? Уж не Иисус ли Христос, а? Или
социалисты? Черта с два, спасибо, хоть в живых оставили. Маловато на
кострах святых спалили народу, а ведь могли бы и всех спалить. Но, слава
богу, не дали, революция техническая подоспела. Пришли добрые дяди,
сказали человеку: хватит людей переводить на угарный газ, вот вам паровая
машина, а вот автомобиль, а вот синематограф. Развлекайтесь, господа
инквизиторы, лавочники, доносчики, отдохните от классовой борьбы.
инквизиторы и лавочники, а не простые советские люди.
распивали чай. Евгений приподнялся, схватил чайничек и невзначай пролил
заварку на брюки Ученику Ильи Ильича.
бухнувшись на колени, принялся оттирать тому штанину. При этом он
постоянно что-то причитал, словно молился. Соня с ужасом смотрела, что
будет дальше. Сергей Петрович наконец опомнился и, брезгливо оттолкнув
Евгения, встал. Получилось еще глупее. Будто сам Варфоломеев стоит в
гордой позе, а Евгений ползает у него в ногах. От этого Варфоломеев
разозлился еще сильнее и что-то процедил сквозь зубы. Однако время шло, а
Евгений не поднимался. Наконец все заметили, что он не просто лежит, а
тихо стонет. К Евгению подскочила Соня и попыталась поднять его, но не
смогла.
приступ.
обступившим его полукругом трем людям:
больно. Очень, очень больно, больно и хорошо. - Евгений прикрыл, как от
удовольствия, глаза.
Варфоломеев. "Господи, что я наделал. Зачем надо было оставаться здесь,
почему я не уехал." Плохо было Варфоломееву. Он теперь искал предлог,
чтобы поскорее уйти отсюда. Хорошо еще, что у этого чудака приступ
начался. Варфоломеев уже собрался незаметно исчезнуть, как изнемогающий от
боли Шнитке поманил его пальцем, собираясь что-то сказать на ухо.
Варфоломеев подошел и наклонился.
на холодный мокрый воздух. Он начал уже замерзать, когда у калитки
появились Соня и Шнитке. Они немного постояли, потом наклонились друг к
дружке и слились ненадолго в одно темное пятно, а затем быстро разошлись.
Варфоломеев почему-то вспомнил бледного паренька, кричавшего на все купе:
"Хочу еще в дурака!"
стало получше, нужно пойти домой медку выпить. Проводите меня немного.
руками. - Ну там, в сберкассе, днем, смотрю: вы или не вы. А когда вас
увидел у Ильи Ильича в кабинете, сразу все сомнения в сторону. Он, думаю,
так и есть - он. Все та же горячность, что и десять лет назад, все тот же