злитесь, - заметив реакцию Варгина, сказала Кэтрин. - Он сказал, что
статью Ремо отдаст завтра перед отлетом. И просил, чтобы вы не пытались
его разыскивать. Он уехал в провинцию по срочному делу.
гин.
мы...
огненно-рыжего пса. Тот, увидев Варгина, радостно завилял хвостом и ска-
зал:
ли выведены в коридор подземного сооружения фабрики-прачечной. Громким
голосом, так, чтобы было слышно всем обитателям соседних блоков, кори-
дорный зачитал:
государственных преступников в составе Натаниеля Рубака (кличка Корень),
Хенеса Халоша (кличка Хлыщ), Жоржа Шабата (кличка Серый), Ласло Чечу
(кличка Желудь) за подготовку и организацию побега заключенного Ремо
Гвалты (кличка Бычок) с целью нанесения ущерба интересам родины пригова-
риваются к смертной казни.
враждебными лицами и передачу секретной информации приговаривается к
восьмистам пятидесяти годам тюремного заключения строгого режима. Смерт-
ный приговор привести в исполнение в течение двадцати четырех часов.
нием и ужасом. Пятеро дикарей были ошарашены услышанным. Сказанное нас-
только противоречило их представлениям о ходе событий, что на их лицах
появилось какое-то обиженное детское выражение.
их в спецблок. Тягостное молчание прервалось странной речью Желудя, ко-
торый до сего времени больше одной фразы в день не говорил:
вселенской истины. Спасите, наконец, Вселенную, не продохнуть ей, глаз
не протереть от зловоний ваших и испражнений. Так и задохнется она, в
пыли на дороге, на коленях ползая, алкая милости вашей, надеясь на жа-
лость и милосердие, не мечтая ни о чем более, нежели как сохранить конс-
танции свои мировые...
хрипом - он набирал в легкие воздух. Желудь продолжал:
тесь наконец, остановитесь и одумайтесь. Куда идете? С чем идете? Путь
ваш ложен, средства необдуманны, цели неясны. Так вернитесь же к заветам
отцов и дедов и пусть покой посетит ваши души. Пусть государство будет
маленьким, а население - редким. Пусть будут в нем различные оружия, но
пусть ими не пользуются. Пусть народ помнит о смерти и не уходит далеко.
Пусть будут у него лодки и колесницы, но пусть им не будет применения.
Пусть будут у них щиты и оружие, но не будет против кого их направлять.
Пусть люди снова вернутся к узелкам. Пусть пища их будет сладкой, одежда
красивой, жилище удобным, а жизнь радостной. Пусть соседские царства
расположатся так близко, что будут видны издали, крик петухов и лай со-
бак будет доноситься от одного к другим, а люди царств никогда не будут
иметь нужды друг в друге.
дикари не обратили должного внимания на это из ряда вон выходящее собы-
тие. Лишь коридорный, внимательно слушавший тираду Желудя, сказал:
лишка-другая. Начитанный ты мужик. Но теперь уже поздно индульгенцию
выспрашивать, хотя, если подать прошение на имя президента...
рода раскаянием обезумевшего технократа. Скорее всего, это был нарыв в
помраченном сознании больного человека, до которого через толщу вышедших
из строя нервных связей дошел трагический смысл приговора. Во всяком
случае, дальнейшее поведение Желудя показало, что это был действительно
сиюминутный порыв сомнительного содержания.
се. Понурив головы, они сидели на кушетках. Первым очнулся Корень. У не-
го вдруг сильно начала чесаться правая голень. Именно это занятие верну-
ло его к анализу событий. Ему теперь казались совсем смешными их необос-
нованные надежды на быстрое освобождение. Все, что они узнали от Фарбера
о землянине, превратилось в разрозненные обрывки случайных событий. По-
явление Варгина в Санаториуме, которое они связали с бегством Бычка, те-
перь представлялось совершенно второстепенным явлением. Действительно, -
думал Корень, - если бы Бычок дошел и все рассказал, разве так бы реаги-
ровала Земля? Вряд ли. Тут бы дело не обошлось без комиссии сообщества
как минимум, а то и прямого десанта. Разве мог быть вынесен этот дикий
приговор? Тем более, в такое время. Значит, Ремо не дошел.
них с какой-то злой жалостью. Вот, мол, сами вы этого хотели, вот и по-
лучили. Он и рад бы уйти - чего больше? Но его удерживало что-то. Это
что-то было жалостью, но не к ним, обреченным на смерть, а к себе. Он
знал, что припрет его неопределенная тоска и отвращение ко всему, будто
он чего-то не доделал, не докончил. Конечно, он будет гнать от себя неп-
риятные мысли и наверняка прогонит их далеко и навсегда, но прежде измо-
тается навязчивой идеей, будто он царапает шершавую стенку коридора, и
ногти с пальцев отдираются со страшной пронзительной болью. Конечно, не
этой именно идеей, но очень похожей, другой, связанной все-таки с его
работой. И тут уж лучше раньше начинать с ней бороться, доведя все до
полного абсурда, до полного отвращения к себе самому. Поэтому он и топ-
тался в камере. Ему было явно недостаточно произведенного эффекта, ему
хотелось знать, видеть и мучить, но не ошарашенных внезапным известием
людей, а людей прочувствовавших и сломавшихся, окончательно отбросивших
всякие фантазии о грядущей жизни. Все это он попрячет по углам, в подва-
лах и кладовках своего мозга, зароет в чердачном хламе детских и юношес-
ких воспоминаний, откуда потом, через много времени, будет выдергивать
понемногу, снабжая роскошной словесной кожурой, рассматривать, причмоки-
вая и цокая языком, а потом будет записывать в плоские, как галантерей-
ные зеркала, романы.
ча о смерти Ремо Гвалты, душа коридорного встрепенулась, словно хищник
при виде мяса. Он повторил:
и - в пропасть, о камни. Трах, тарарах. Или нет, не трахнулся он, а
шмякнулся. На самую высокую высоту забрался, вплоть до самопожертвова-
ния, до самоотречения, и с самых этих сверкающих высот обратно в грязь:
шмяк! - Коридорный показал рукой, как это должно было выглядеть. - Но
ведь в чем ирония? За идею Бычок погиб, а точнее, в борьбе с идеей. Кра-
сиво? Не спорю. Было бы красиво, если бы не одна поправочка, такая ма-
ленькая-маленькая ремарочка весьма пикантного содержания.
ратников, мучеников? Неужто не знали, за чьи идеи вы тут щи тюремные
хлебаете, света белого не видите? Ай да Бычок, ай да математик ты наш,
испугался, значит. Да, не простая это наука - в глаза жертве смотреть,
очень непростая. Куда проще кровь за свободу проливать, жизней своей как
монетой играть, отцом-радетелем себя выставлять, аплодисменты срывать у
зрителей. - В глазах коридорного опять замелькали злые огоньки. - Укрыл
он от вас, значит, свои грешки юношеские. Ну, смех и слезы. Погиб он от
своей же собственной глупости. Нет, не глупости, теперь это уже не глу-
пость называется, теперь это уже государственная политика, светлый наш
путь. Так сказать, дорога счастья к самопроцветанию во веки веков. На-
чертал таинственные апокрифы и в журналы научные послал - читайте, умы
великие, восхищайтесь красотой невообразимой, сама природа, и та до та-
кого не додумалась, а я - гениальный Ремо Гвалта - волею божией смог. А
умы великие лопухами оказались, никакого внимания молодому таланту не
оказали и тем самым себя дискредитировали в его же глазах. Ладно, сказал
им математик, мысленно, конечно, и начал в жизнь свои идеи внедрять. Вот
и внедрил, царство ему небесное. Ну, его не жалко, а вы за какие грехи
на смерть идете? А, Корень, чувствуешь, как складывается финал?
пламенем. Не сам, конечно. Одно дело - придумать, другое - воплотить в
сознание миллионов. Тут характер надо иметь недюжинный, твердость духа
проявить. Ведь переступать же пришлось через многое. Здесь уже спраши-
вать - "кому", "за что", справедливо", "не справедливо" - некогда. Нет
здесь уже этих интеллигентских штучек "любит - не любит", "простит - не
простит". История все простит и полюбит, только не сопляков этих, навро-
де вашего Бычка. Это же на бумаге только, закорючка в уравнении под наз-
ванием "катализирующие источники", а в жизни это люди, сотни и тысячи
людей, кстати, таких же, как и он сам. Написать-то легко: "Положим ката-
лизирующие источники равными нулю и получим стационарное, экологически
чистое решение", а сделать? Как делать начали, сразу завопил: права че-
Лукьяненко Сергей
Посняков Андрей
Круз Андрей
Маккэфри Энн
Ковальчук Вера
Шилова Юлия