Чтение 23–й страницы книги ~Купе смертников~

А вместо всего того, что ее ждало, она встретила этого парня, этого
недотепу, который, верно, еще даже и не брился ни разу, этого избалован-
ного мальчишку, который считает себя одним из чудес света и думает, что
вокруг все чокнутые, который шага не может ступить, чтобы не попасть вам
под ноги и не разорвать вам чулки, мой малыш, мой дорогой, мой любимый,
мой Даниель.

Она вдруг осознала, что едет в автобусе в сторону площади Бастилии и
ей следует взять билет. Она купила билет до самой площади, Боже, как все
это ей надоело, дальше она пойдет пешком, куда глаза глядят, с кара-
мелькой во рту и вкусом поцелуя на губах, вот тогда она даст волю сле-
зам, никто не увидит, как я плачу, он разорвал мне три пары чулок, и я
хочу умереть, клянусь жизнью, я хочу умереть, раз я больше его никогда
не увижу.

На площади Бастилии, когда она уже вышла из автобуса и шла, размахи-
вая руками, потому что забыла сумочку в четыре часа в конторе, она впер-
вые подумала: "Я уже была здесь, но тогда он был рядом со мной, это было
и ужасно, и чудесно, если бы мама об этом узнала, она бы упала в обмо-
рок, но мне наплевать на все, наплевать, тем хуже для меня, я плачу".

Она плакала, проходя через площадь, плакала, как последняя дура, нас-
тоящая тетеря, мне наплевать, а те, кому это не нравится, могут на меня
не смотреть, мне наплевать, какая огромная площадь, черная и блестящая,
окруженная со всех сторон далекими огнями фонарей. Дала ли я ему денег,
чтобы он смог хотя бы поесть в поезде?

Здесь она уже была вместе с ним. В каком бы месте этого сырого про-
мозглого города она теперь ни оказалась, она будет вспоминать, что уже
побывала здесь с ним в эти два дня. Когда же это было? В субботу. В так-
си.

"Не стану прямо сейчас возвращаться домой, - решила она. - Пойду пеш-
ком до Пале-Руаяль, найду какое-нибудь не очень ярко освещенное кафе,
закажу глазунью из двух яиц, буду есть и читать газету, а потом отправ-
люсь пешком на улицу Бак. Поднимусь к себе, приведу в порядок комнату,
словно ничего и не случилось. Или же зайду в какой-нибудь бар и буду ва-
лять дурака. Буду болтать с парнями, танцевать, выпью что-нибудь покреп-
че, чтобы закружилась голова и я смогла бы обо всем позабыть, но что мо-
жет заставить меня позабыть Даниеля?"

Три дня назад, в пятницу вечером, она расцеловалась с матерью и млад-
шим братишкой на вокзале в Авиньоне. Села в поезд, у нее были крепкие
зубы маленькой хищницы и счастливая улыбка, при виде которой мама сказа-
ла:

- Тебе совсем не жаль, что ты расстаешься с нами?

А она ответила:

- Мы скоро увидимся! На Рождество! Всего через три месяца, это же
пустяки. А что значат три дня?

Он стоял, вытянувшись, как солдат на посту, в тамбуре возле туалета,
у самой "гармошки", ведущей в соседний вагон, готовый перейти туда, как
только появятся контролеры, светловолосый, с перекинутым через руку пла-
щом, в мятом твидовом костюме, у него были глаза побитого пса и на ред-
кость дурацкий вид.

Поезд уже отправляли. Он наклонился, чтобы помочь ей поднять в вагон
чемодан, потерял равновесие и вот тогда-то и порвал ей первую пару чу-
лок.

Она сказала ему со злостью: "Пустите, я уж как-нибудь справлюсь са-
ма". У нее еще болела лодыжка, по которой он ее стукнул. Петли на чулке
поползли, и закрепить их было уже невозможно. Не стоило даже доставать
лак для ногтей, чтобы склеить края дырки.

Он не извинился, он не умел извиняться. Он стоял рядом, дурак дура-
ком, и сказал:

- А он тяжелый. - И, глядя своими печальными глазами, как она припод-
нимает подол, чтобы взглянуть на порванный чулок, добавил (этого ей
только не хватало): - Теперь только на выброс. У меня на подошвах желез-
ные штуковины, мне их мама поставила, я всем рву чулки.

Поезд уже шел полным ходом, и она, придерживая платье и прижав смо-
ченный слюной палец к порванному чулку, подняла на него глаза и по-нас-
тоящему разглядела его. Красивое лицо, лет пятнадцать или шестнадцать,
вид как у побитого пса, и тогда она сказала, что все это не имеет значе-
ния, все это ерунда. И сама донесла чемодан до купе.

В середине коридора у открытого окна стояла женщина, Жоржетта Тома, и
длинноносый мужчина, Кабур. Женщина, чтобы пропустить ее, слегка втянула
зад, взглянула на нее, и глаза ее. Бог знает почему, она никогда не за-
будет (может быть, потому, что та умерла); она смотрела как человек, ко-
торый ее, Бэмби, знает, глаза эти словно говорили: "А вот и она".

В купе была особая атмосфера, было душно и жарко. Нижнюю полку справа
занимала женщина, нижнюю слева - мужчина.

Бэмби легла на свою полку, думая о маме, о своих трех платьях, кото-
рые неплохо было бы достать из чемодана и повесить на плечики, о разор-
ванном чулке. Она под одеялом стянула с себя чулки, а затем, поворачива-
ясь с боку на бок, и платье. "Не могу же я спать одетой, интересно, как
поступают другие?"

Блондинка, мадам Даррес, про которую Даниель сказал ей позднее, что
она актриса, была в розовой пижаме и розовом халатике. Она читала ил-
люстрированный журнал и время от времени поглядывала на Бэмби. И, нако-
нец, сказала:

- У вас есть лампочка над головой.

Бэмби включила свет, ответила: спасибо, теперь все хорошо продумано в
поездах.

По правде говоря, она впервые ехала в подобном вагоне. Она аккуратно
уложила свое платье у самой стены, поставила сумку в ногах, спрятала
чулки под подушку и, засунув в рот вишневую карамельку, принялась читать
взятую с собой книгу. Чуть позже, широко распахнув дверь, в купе вошли
контролеры.

- Есть. Бегу! - сказал официант. - Глазунья из двух яиц и к ней круж-
ка пива.

Бэмби сидела одна за столиком в небольшом кафе на Пале-Руаяль.

Она во второй раз перечитала статью во "Франс Суар", но не нашла ни-
чего нового. Лишь более многословно было изложено то, о чем уже сообща-
лось в утренних выпусках. Говорилось, что уголовная полиция очень сдер-
жанна, что в ближайшее время преступник будет арестован. Она напрасно
искала имя инспектора Грацциано, о котором Даниель сказал ей: "Вот ему я
доверяю". У нее, верно, были красные глаза, потому что официант, подавая
глазунью, пристально посмотрел на нее, а уходя, дважды оглянулся. Ей за-
хотелось достать из сумочки пудреницу, но тут она вспомнила, что забыла
ее в конторе, на улице Реомюра. Кошелек, к счастью, был у нее в кармане
пальто вместе с мокрым от слез платком "Понедельник" и конфетами, кото-
рые Даниель отказался взять.

Мысль вышить на носовом платке "Понедельник" пришла в голову ее маме.
Так она вышила на платках все дни недели. В поезде, когда она впервые
встретилась с Даниелем, случилась целая история с платком "Пятница",
красным в мелкую зеленую клетку.

Ей пришлось приподняться и, придерживая на груди одеяло, чтобы не по-
казаться в бюстгальтере, протянуть руку к своему голубому пальто. Она
подала билет тому из контролеров, который стоял к ней ближе. Второй
контролер проверял билет крашеной блондинки. Потом они разбудили мужчи-
ну, спавшего внизу под полкой Бэмби, и он, ворча, с трудом открыл глаза.

Воспользовавшись тем, что никто на нее не смотрит, она натянула голу-
бое пальто и спустилась вниз. Сунув ноги в туфли, она вышла в коридор.
Жоржетта Тома и Кабур все еще болтали, стоя рядом у открытого окна. Мо-
лодая красивая брюнетка курила, выпуская большие клубы дыма, которые ве-
тер гнал обратно в коридор. По черному небу проплывали черные деревья.

Туалет был занят. Она перешла через "гармошку" в соседний вагон, но
там в туалете тоже кто-то был, и она вернулась. В "гармошке", где пол
ходил ходуном у нее под ногами, как в аттракционе на ярмарке, ей приш-
лось, чтобы сохранить равновесие, обеими руками держаться за стены, и
она испачкала пальцы.

Она подождала еще немного. Она слышала, как контролеры по очереди
входят в другие купе: "Простите, дамы-господа... ". В конце концов она
подергала дверь за ручку, как это делают в школе, когда ждать невмоготу,
а туалет никак не освобождают.

Внезапно дверь отворилась, и стоило ей увидеть его испуганные глаза,
его затравленный вид, как она сразу все поняла. И впрямь, как в школе,
когда она еще не сдала экзамен на бакалавра, она как бы вернулась на три
или четыре года назад: лагерь преподавателей и лагерь учеников, секреты,
фискальство, страх перед надзирателями.

- Что вам надо? Он вскинулся, как маленький задорный петушок, увидев,
что это не контролеры (надзиратели). Она ответила:

- Всего лишь сделать пи-пи! Это был тот самый мальчишка, который пор-
вал ей чулок, у него были светлые волосы и совершенно растерянный вид,
он прошептал чуть ли не плача:

- Не стойте здесь. Уходите. У меня нет билета.

- Нет билета?

- Нет.

- И поэтому вы там заперлись? Чего вы этим добьетесь?

- Не говорите так громко.

- А я и не говорю громко.

- Нет, вы говорите громко.

Тут они оба услышали шаги контролеров (голоса надзирателей), которые
вошли в последнее купе вагона, всего шагах в десяти от них. " Простите,
дамы-господа..."

И тогда он схватил ее за руку, это был его первый решительный жест.
Он сделал это так резко, что она чуть не вскрикнула. Он втянул ее в туа-
лет. И запер дверь.