бно порыву ветра, всколыхнувшего кроны деревьев. Пела женщина. Римо обе-
рнулся в сторону Чиуна, но пение оборвалось так же неожиданно, как и во-
зникло. Кореец стоял возле официантки - оказывается, пела именно она.
Чиун с улыбкой поклонился, она в ответ сделала реверанс. Тогда Чиун под-
нял руки, словно благословляя ее, а когда вернулся к столу, на лице его
расплывалась блаженная улыбка.
Римо продолжал смотреть мимо него на официантку. Официантку ли?
Чиун мягко опустился на стул и снова принялся за рис. Судя по всему, у
него разыгрался аппетит.
Римо уставился на него. Тот продолжал с улыбкой жевать.
- А у нее приятный голос,- заметил Римо.
- Ты находишь?- вежливо осведомился Чиун.
- И похож на... в общем, ты знаешь на чей.
- Нет, не знаю.
- Да знаешь. На ее.
- Это не может быть она. В конце концов, она всего лишь официантка, ты
же сам сказал.
- Да, но, может, она снимается в фильме или что-нибудь в этом роде?
- Может быть. Почему бы тебе не спросить у нее самой?- предложил Чиун.
- Да она наверняка станет смеяться надо мной,- возразил Римо.
- А почему бы и нет? Разве ты и без того не являешься посмешищем?
- Чтоб ты подавился!- воскликнул Римо.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Из номера Римо позвонил Смиту, и прикованный к постели директор КЮРЕ
пожелал узнать, где Римо находится.
- Наслаждаюсь жизнью в Голливуде,- пропел Римо, страшно фальшивя.
- В Голливуде?
- В Голливуде,- подтвердил Римо.
- Удивительно!- В голосе Смита звучал неприкрытый сарказм.- А я-то
грешным делом решил, что вы просто зря теряете время! Но что же будет со
мной? Я хотел бы наконец выбраться из этой проклятой палаты.
- Минуточку,- произнес Римо и посмотрел на Чиуна, который сквозь проз-
рачный тюль занавесок смотрел на бассейн. Не потрудившись закрыть рукой
микрофон, Римо сказал: - Чиун! Смитти хочет выбраться из своей больнич-
ной палаты!
- Смит может делать все что пожелает,- не поворачивая головы, ответил
Чиун.- Мастер Синанджу в настоящее время занят совершенно другими веща-
ми.
Глаза Римо сузились - он протянул трубку поближе к Чиуну и сладким го-
лосом проговорил:
- Ты хочешь сказать, что тебе нет дела до того, что произойдет со Сми-
том?- и еще дальше протянул трубку.
Чиун, по-прежнему не оборачиваясь, произнес:
- Даже жизнь императора теряет для меня значение, когда речь идет о
моей собственной судьбе.
- А твоя судьба сейчас - это Рэд Рекс?
- Именно так,- ответил Чиун.
- Другими словами,- продолжал Римо,- телевизионный актер Рэд Рекс для
тебя важнее, чем доктор Смит и вся его организация?
- В иные дни даже прогноз погоды для меня важнее, чем твой доктор
Смит,- отозвался Чиун и обернулся к Римо. Увидев телефонную трубку у Ри-
мо в руке и ядовитую ухмылку на его губах, он одарил приемного сына сви-
репым взглядом.- Но подобные чувства длятся не больше минуты,- произнес
он громким голосом,- и свидетельствуют о моей слабости, поскольку когда
я вновь сознаю, насколько нужен миру великий император Смит и его удиви-
тельная организация, то возношу благодарность судьбе, которая позволила
мне служить ему - даже в смиренной роли учителя для жалкого бледнолицего
куска свиного уха. Да здравствует император Смит! Мастер только и думает
о том, как спасти его из взрывоопасной западни, и ответ он думает найти
здесь, в Калифорнии. Да здравствует благородный Смит!
Хмуро взиравший на экстравагантные попытки Чиуна исправить положение,
Римо снова взял трубку.
- Тоже мне, преданный слуга великого императора!- процедил он.
- Римо! Не могу же я всю жизнь здесь оставаться!- зазвучал в трубке
голос Смита.- Я уже устал пользоваться горшком, устал сидеть здесь вза-
перти, устал бояться, что взорвусь, едва только попытаюсь выйти наружу.
Я даже не знаю, что там творится в конторе без меня!
Римо искренне сочувствовал Смиту: сначала его чуть не убило взрывом,
теперь он живет внутри настоящей бомбы, которая может взорваться в любой
момент, и жалуется только на то, что не знает, как идут дела на службе.
- Послушайте, Смитти, потерпите еще пару дней. Гордонз здесь. Если нам
за это время не удастся с ним расправиться, мы приедем и выручим вас.
- Хорошо. Только прошу вас, поспешите!
- Конечно, дорогой, как говорят в Голливуде.
Следующий звонок Римо сделал в отдел по связи с общественностью извес-
тной нью-йоркской телестудии, где ему сообщили, что эксклюзивным агентом
Рэда Рекса является Ванда Рейдел.
Тогда Римо позвонил Ванде Рейдел в офис.
- Приемная Ванды Рейдел,- ответили ему.
- Мне нужен Рэд Рекс.
- А кто бы это мог быть?- сухим тоном поинтересовалась секретарша.
- Это мог бы быть Сэм Голдуин,- начал было Римо, собираясь продолжить
фразу словами: "но это не он", но секретарша не дала ему договорить, ра-
ссыпавшись в извинениях перед мистером Голдуином.
- Извините, мистер Голдуин, не волнуйтесь, мистер Голдуин,- тараторила
она,- госпожа Рейдел уже берет трубку.
После воцарилась краткая пауза и в телефоне зазвучал резкий женский
голос, который произнес:
- Сэм, детка, милый мой, я и не подозревала, что на том свете есть те-
лефон.
- Честно говоря,- сказал Римо,- я не...
- Я знаю, кем вы не являетесь, дружочек. Вопрос в том, кто вы на самом
деле.
- У меня дело к Рэду Рексу.
- Ваше имя?
- У меня много имен, но вы можете называть меня просто мастером.- Эта
ложь была одобрена Чиуном, который пристально следил за Римо из дальнего
конца комнаты.
- Ваш голос не похож на голос мастера,- сказала Ванда.
- Интересно, а какой же голос у мастера?
- Высокий, скрипучий. Голос азиата, к тому же говорит он с британским
акцентом. Как у Питера Лорре в роли мистера Мото.
- Что ж, на самом деле я помощник мастера.- Римо прикусил губу.
Чиун закивал в знак согласия.
- Скажи свое имя, любовь моя.
- Римо подойдет?
- Вполне. Я готова принять вас, как только приедете. А теперь целую,
дорогой.- В трубке раздались короткие гудки.
- Черт бы тебя побрал,- буркнул Римо.
Существовало лишь одно препятствие для встречи с Вандой Рейдел один на
один - Чиун. Мастер во что бы то ни стало желал повидать женщину, кото-
рая могла свести его с Рэдом Рексом. Римо же хотел потолковать с ней по
душам, а для этого Чиуна никак нельзя было допускать на встречу.
Конфликт между силой желаний Чиуна и упорством Римо был разрешен бла-
годаря тому, что послушный сын посадил папочку в автобус и взял с води-
теля обещание, что тот устроит корейцу экскурсию по городу и покажет ви-
ллы всех кинозвезд. А Римо тем временем выполнит черновую работу, подго-
товив встречу Чиуна с Рэдом Рексом.
Сажая Чиуна в автобус, Римо вспомнил собственное детство, когда его,
сироту, монашки сажали в экскурсионный автобус, который должен был про-
везти его по местам, населенным людьми, имеющими семьи и имена, людьми с
прошлым, настоящим и будущим. Еще он вспомнил, каким жалким выглядел то-
гда, и неожиданно задал Чиуну вопрос:
- Хочешь, чтобы я сделал тебе симпатичный маленький сандвич и положил
его в бумажный пакет?
Но Чиун только шикнул на него, чтобы он вел себя прилично, и полез в
огромный сине-голубой автобус, до отказа заполненный туристами, не пожа-
левшими три с полтиной за возможность прокатиться по улицам Беверли-
Хиллз. На них станут, потешаясь, показывать пальцами местные жители и
сутенеры, вечные охотники за молоденькими простушками, которых нетрудно
убедить, что путь к контракту на съемку проходит через постель продюсе-
ра, а вот этот человек с огромным животом и двадцатидолларовой купюрой и
есть самый наиглавнейший продюсер, хотя он и говорит, будто торгует гал-
стуками в Гранд-Рапидсе, штат Мичиган...
В свою очередь туристы в автобусе станут пялиться на местных жителей,
которые тоже покажутся им смешными, и на сутенеров, которых по одежде и
машинам примут за кинозвезд. Туристам невдомек, что в городе, построен-
ном на звездной болезни и живущем ради кинозвезд, настоящие звезды не
одеваются так, как от них ждут. В каком-нибудь другом городе звезде дос-
таточно было бы надеть джинсы и кроссовки, чтобы стать невидимой, зате-
ряться в толпе. Но в Голливуде все было наоборот, и настоящие поклонники
кинозвезд всматривались в людей, одетых попроще. Как можно обыденней.
Так что здесь маскировкой служил яркий неоновый свет, сверкавший у про-
хожих над головой и зовущий: посмотри на меня, вот я!
А звездам только того и надо. Это своеобразное подражание Говарду Хью-
зу с его установкой "не желаю известности", обеспечившей ему неизменный
интерес газетчиков.