Чтение 23–й страницы книги ~Умирать

- Откуда я знаю! Пока налицо контрабанда, но не исключено, что
выплывет и другое.

- Но что именно?

- Откуда я знаю!

Небо за окном начинает светлеть. Значит, я и правда много написал или
же отвык от письменной работы и долго возился.

- Ну, всего, - говорю я. - Боюсь, что теперь увидимся не скоро.

- Главное - увидеться, а скоро или нет... Ты смотри, будь
осторожнее...

Он хочет добавить какой-то совет, но, видно, спохватывается, что это
будет лишнее, как и предупреждение об осторожности, и только обещает:

- Завтра утром твой доклад будет на столе у генерала.

Линда спит непробудным сном, свернувшись в клубок от холода; укрыться
она не может, потому что легла прямо на одеяло.

"Надо бы оставить тебя продрожать всю ночь", - думаю я. Но, будучи
человеком отзывчивым, снимаю с нее туфли, расстегиваю молнию, стягиваю
юбку, не без труда вытаскиваю из-под Линды одеяло и укрываю ее до
подбородка.

Мне кажется, что я закрыл глаза только на минутку, но когда я их
открываю, в окно льется яркий солнечный свет, соседняя кровать пуста, а из
ванной слышен плеск воды. Не вставая, я протягиваю руку к телефону и
сонным голосом заказываю завтрак в номер.

Завтрак появляется почти одновременно с Линдой, нельзя не признать,
что Линда выглядит гораздо аппетитнее. Но я не собираюсь сообщать ей об
этом. Кроме того, она первая начинает разговор.

- Кто вам разрешил раздевать меня? - интересуется ледяным голосом моя
супруга, располагаясь на диване и кутаясь в махровый халат.

- Раздевать? Вас? Я? Может, вы обвините меня еще в чем-нибудь?

- Вчера я легла одетой, - настаивает на своем Линда. - Мне так
хотелось спать, что я легла не раздеваясь.

- Кажется, я нарвался на мифоманку, - бормочу я. - Или же вы
разделись во сне, не сознавая, что делаете.

Она умолкает, понимая, что спорить так же бесполезно, как и
надеяться, что я налью ей кофе, берет кофейник, чашку и принимается за
завтрак.

Через полчаса мы спускаемся в холл гостиницы, и я замечаю:

- Сегодня я должен отправить открытки.

- Вы могли бы сделать это еще вчера, - сухо замечает Линда, - вместо
того чтобы сидеть в номере.

- Нет, не мог, - заявляю я. - Вчера нужно было проверить, не следят
ли за нами.

Я покупаю три открытки и выхожу в скверик перед отелем, чтобы там, в
тихом, спокойном месте написать свои послания. Я адресую открытки
Бориславу, хотя с таким же успехом мог бы адресовать их покойной королеве
Виктории, - они все равно не играют никакой роли.

Но вести игру нужно до конца, и мы с Линдой делаем круг, чтобы
опустить открытки в почтовый ящик подальше от гостиницы, после чего
отправляемся на пляж.

Не знаю, что за удовольствие находят люди в торчании на пляже. Для
меня это такая же скука, как лущить семечки, чтобы сплевывать шелуху. Люди
разумные играют на пляже в карты или рассказывают анекдоты, но мне не с
кем поболтать, не с кем перекинуться в белот, я даже не могу прочесть
болгарскую газету, потому что изображаю англичанина.

И я умираю от скуки под пляжным зонтом, в то время как моя супруга,
полная решимости вернуться с особого задания, прихватив с собой как можно
больше солнца, лежит на песке.

- Если вы пробудете на солнце до обеда, то превратитесь в ростбиф, -
замечаю я. - Это вам не анемичное солнышко Брайтона.

- Не волнуйтесь, я запаслась кремом, - отзывается моя строптивая
половина.

И продолжает лежать на солнце. Потом встает, входит в воду и,
поплавав, опять ложится на песок. Порядочный супруг на моем месте давно бы
употребил свою власть и влияние, чтобы уберечь жену от ожогов. Но я -
супруг фиктивный и предоставляю ей полную свободу действий.

От скуки я наблюдаю за тем, как она принимает солнечные ванны, и
попутно устанавливаю, что моя супруга обладает формами, способными
взволновать самое непритязательное воображение. Жаль, что это тело с
перламутрово-белой кожей превратится в головешку: белая кожа - слабая
защита от черноморского солнца. Но то ли помогли косметические кремы, то
ли упрямство, Линда проводит ночь спокойно и на следующее утро снова
растягивается на песке.

- Это вам не Брайтон, - снова объясняю я. - Сгорите.

- Спасибо, - отзывается Линда, - но вас самого, кажется, хватил
солнечный удар: вы проявляете заботу о людях.

Не считаю нужным отвечать, потому что ответ она получит и без меня в
самом скором времени и еще потому, что к нашему зонтику направляется
лейтенант. Не в форменной одежде, а в плавках. У лейтенанта прекрасный
загар и вид бывалого морского волка или заговорщика - так
уверенно-небрежно он опускается на песок рядом со мной и так осторожно
бросает испытующие взгляды по сторонам.

- Ваше сообщение получено, - вполголоса говорит он. - При первой
возможности шеф встретится с вами лично.

- Как можно чаще употребляй слова "риск", "контракт", "контрабанда" и
тому подобные, - предупреждаю я, потому что Линда направляется к зонту под
тем предлогом, что ей хочется посидеть в тени. - Вообще как можно больше
иностранных слов. Пускай воображает, что может догадаться, о чем идет
речь.

- Известный риск существует, но ваш план по графику принят, и
контрабанда пойдет именно по тому каналу, который вы указали.

После этого я начинаю давать совершенно не нужные ему и мне
объяснения. Рассчитанные на то, чтобы усыпить бдительность моей супруги,
они изобилуют иностранными словами, а также красноречивыми жестами,
понятными любому среднеинтеллигентному человеку.

- Мне нужно пять человек, - говорю я и показываю для большей ясности
растопыренную ладонь. - А теперь подумайте и напишите на песке десять
тысяч.

Лейтенант сосредоточенно молчит, потом, почесав в затылке, пишет на
песке число десять; взглянув на меня, он добавляет к нему еще три нуля,
после чего стирает цифры ладонью.

Я качаю головой и посмеиваясь говорю:

- Шесть тысяч, дорогой мой. Ни стотинки больше.

И мы начинаем торговаться всерьез; теперь можно не прибегать к
выразительной жестикуляции, на каком бы языке вы ни торговались, даже
слепому ясно, о чем идет спор. В заключение я замечаю:

- Завтра можно будет поговорить подробнее.

- Моя красавица проведет день в постели.

- Она готова, это точно, - кивает лейтенант, глядя на бесконечную
морскую ширь.

Линда в самом деле готова, причем не надо ждать и до завтра. Как
только мы поднимаемся в номер после обеда, ее начинает знобить, у нее
повышается температура, и она вынуждена лечь в постель. Мне ничего не
остается, как вызвать врача. Приходит врач и устанавливает диагноз, ясный
и без медицинского осмотра. Врач немного говорит по-французски, и я
объясняюсь с ним на этом языке, хотя по-болгарски мы могли бы понять друг
друга скорее и легче, но с моей супругой приходится держать ухо востро.

Ко всему прочему, мне приходится взять на себя обязанности прилежной
сиделки. Не ожидая, пока принесут выписанные врачом лекарства, я применяю
испытанное народное средство - простоквашу. Простоквашу из кухни гостиницы
мне доставляет коллега, встретивший нас в аэропорту. Провожая его к двери,
я успеваю шепнуть:

- Передайте, что ночью я могу быть в распоряжении шефа.

Через пятнадцать минут вместе с присланными из аптеки лекарствами
приходит ответ:

- В полночь генерал будет ждать вас в соседней комнате. На всякий
случай дайте ей выпить эту ампулу.

Я снова превращаюсь в сестру милосердия. Линда горит, как в огне, я с
трудом заставляю ее принять таблетки. Приходится опять прибегнуть к
простокваше, потому что специльные кремы мало помогают. Да, милая, это
тебе не Брайтон. Хорошо еще, что и я - не Дрейк, не то мы могли бы
расстаться, причем навеки.

Линда то беспокойно вертится в кровати и вздыхает, то снова замирает,
погруженная в забытье, которого не знаю почему все мы боимся, как дети -
темноты. Не жалея сырья, я продолжаю лечение простоквашей, особенно щедро
нанося ее на спину и бедра, где ожоги сильнее всего. Какое тело! И как
жестоко оно пострадало от ласк солнца!

Время от времени Линда ненадолго приходит в себя. Она смотрит на меня
сине-зелеными глазами, затуманенными жаром, и снова закрывает их. Судя по
внешним признакам, температура еще держится. Только поздно вечером Линде
становится легче, она через силу шепчет: "Это вы, Питер?", и я торопливо
уверяю ее, что это я самый, и подношу стакан воды, в которую вылито
содержимое ампулы. Она покорно выпивает воду и вновь бессильно опускает
голову на подушку. Ей явно очень плохо - так она послушна, - и мне даже
становится неловко за снотворное, но я тут же успокаиваю себя тем, что в
создавшейся ситуации оно только принесет ей пользу.

Полночь. Но этот раз мне не нужно лезть через балкон. Я смело стучусь
в соседний номер и смело вхожу в дверь, за которой меня ждут генерал и
Борислав. Шеф жмет мне руку и даже собирается что-то сказать, но он не
любитель прочувствованных речей, и вместо приветствия просто смотрит мне в