"рафик". Лариса замедлила шаг, покосилась на Галину.
она.
всем виновата. Только я!
искренна. За год, что они не виделись, Лариса заметно повзрослела:
приосанилась, раздалась в плечах, что не портило ее рослую спортивную
фигуру. А еще она стала сдержаннее: расчетливей в жестах, словах. Но
именно эта ее сдержанность беспокоила Галину: была в ней какая-то
напряженность, отчего казалось, что вся она сжата, как до отказа
заведенная пружина, которая вот-вот сработает или лопнет с оглушающим
звоном.
непростой. Правда, Галине не сразу удалось разговорить ее, убедить в
искренности своих намерений...
все еще прижимая платок к губам, хотя в том уже не было надобности - кровь
запеклась. Видимо, это был предлог не разговаривать, собраться с мыслями.
У Дома ученых Лариса начала пробираться к выходу, хотя выходить ей надо
было не здесь. Галина растерялась: бежать за ней, останавливать,
вразумлять было так же глупо, как отпустить ни с чем. Но вот девушка - она
была уже в дверях - оглянулась, кивком головы пригласила Галину выйти
вместе. Пассажиры, которые не собирались выходить на этой остановке, уже
сомкнули плечи, спины, и Галина с трудом протиснулась к двери. Едва успела
выскочить из уже отправляющегося троллейбуса, на тротуаре столкнулась с
дородной дамой, наступила на ногу пожилому военному, забормотала
извинения. Лариса успела отойти к газетному киоску и как ни в чем не
бывало листала пухлый литературный журнал. Когда Галина подошла, она
спросила, не отрываясь от журнала:
позерство - можно подумать, что ей наплевать, арестуют ее или нет.
день-два.
как можно дружелюбнее, сказала Галина. - Я хочу поговорить с вами. Просто
поговорить.
умылась, причесалась, осторожно накрасила помадой разбитые губы.
сказала она Галине и тут же предложила: - Идемте в бар, выпьем по
пятьдесят граммов. Так положено после похорон.
комната. И выпить у нас найдется.
- рассердилась Галина.
чем. А еще хочу перевернуть вверх дном одну фешенебельную квартиру.
Трезвая я не сумею это сделать: как-то пробовала, не получилось.
неожиданно взяла Галину под руку: - Вы правы: я говорю глупости. Это
потому, что ищу себе оправданий, а их нет. Идемте, я расскажу то, что вас
интересует.
понравился Галине. Должно быть, все, что сейчас расскажет Лариса, будет
неправдой или, в лучшем случае - полуправдой. Но то, что она услышала,
ошеломило ее.
каштанов. Лариса чуть наклонила голову, заговорила неторопливым
полушепотом:
Толик мне нравился своей непосредственностью, робостью, которую он пытался
скрывать за напускной грубоватостью. Но вскоре поняла, что сделала
глупость: Толик был наивен, как ребенок, и все принимал всерьез. Он
настаивал, чтобы мы поженились. Это было бы смешно, когда бы он не был так
настойчив. В общем он надоел мне быстрее, чем я ему. Отделаться от него
было нелегко, и мне ничего не оставалось, как сказать, что выхожу замуж за
Новицкого. Конечно, это была неправда, но я знала, что Толик поверит: с
первого дня нашего знакомства он ревновал меня к Паше. Пашу я не
предупредила, поскольку не думала, что Толику взбредет в голову
объясняться с ним. А оно вон как получилось!
поверила ей. Все, о чем она рассказала неторопливым, ровным полушепотом,
было уже сказано Тамарой Зимовец, которая подхватила пущенную кем-то
сплетню. Тем не менее, Лариса повторила ее почти дословно, не пощадив себя
и не сделав никакой попытки оправдаться, очевидно, ничего другого
придумать не успела...
он избегал в разговорах со мной таких тем.
накрыла волна рыжеватых волос.
на автостоянке, не удержи ее Чижевская, она бы бросилась в драку, стала бы
под нож. И не из любви к острым ощущениям, а потому, что Новицкому, ее
Паше, угрожала опасность. И сейчас решила пожертвовать собой, лишь бы
отвести от него беду..."
то сейчас оно исчезло, словно испарилось. Захотелось обнять ее крепкие
плечи, по-дружески встряхнуть, сказать, что нечего тревожиться, переживать
- все должно обойтись для ее Паши. Но тут же вспомнила Толика Зимовца и
невольно отстранилась от Ларисы...
Авиценны из вашей библиотеки.
время, сообразить, как и что ответить. - При чем тут книга?
раздраженно сказала девушка.
это был его подарок Матвею Петровичу, - не отступала Галина.
получится откровенный разговор.
Галину вперед.
подсобных помещений, кухни; богатой - узорчатый паркет, лепные потолки,
хрустальные люстры, ковры; ухоженной - все сверкало безукоризненной
чистотой, в полированные поверхности сервантов, шкафов можно было
смотреться, как в зеркала, а на ворсистые, причесанные подушки дивана,
кресел даже неловко было садиться. Год назад, когда Галина пришла сюда
впервые, это не бросалось в глаза, возможно потому, что во всех комнатах
стояли высокие, под потолок, стеллажи с книгами и не было столько ковров,
хрусталя. Теперь же не было стеллажей, а те немногие книги, что ровными
шпалерами, подобранными по размерам и цветам переплетов, жались друг к
другу за стеклами стилизованных под старину шкафов и полок, принужденно
соседствуя с чайными сервизами, коллекциями вино-водочных бутылок, морских
раковин, принадлежали скорее к комнатному интерьеру, чем к библиотеке.
Только в кабинете покойного профессора все осталось, как прежде:
заваленные книгами стеллажи, шкафы, старомодное потертое кресло,
жестковатый диван, портреты Пирогова и Павлова, бюст Гиппократа, массивный
письменный стол, чернильный прибор из потемневшей бронзы с дарственной
надписью какого-то благодарного пациента.