Кранты-колеса придут твоему родителю, это точно.
Степан закурил, длинно сплюнул, вздохнул и снова надолго замолчал.
- Меня заперли в одиночке, - продолжал он тихо, с хрипотцой. - Там было
тихо, ни единый звук не доносился. Высоко под потолком маленькое, сплошь
зарешеченное оконце. Я видел через него крохотный кусочек неба. Оно было
серо-черное. Потом небо сделалось черным, а потом, когда пришла ночь и
взошла луна, оно стало белым, словно подсвеченное юпитерами.
Я не мог уже ни о чем думать. Все отупело во мне, стало каким-то
тяжелым и чужим. Я начал чувствовать вес своих пальцев, нога мне казалась
стокилограммовой и очень холодной. Я возненавидел свой лоб - такой тонкий,
выпуклый, и кожа по нему нелепо ерзает, а за этой дряблой кожей и за
тонкой костяшкой лба (из черепов студенты медики делают прекрасные
пепельницы) лежит красно-серая масса мозга. Нас учили гордиться тем, что
мы, люди, в отличие от зверей, можем мыслить, то есть понимать, и, поняв,
принимать решения. Мозг все чувствует и понимает, он - всемогущий хозяин
моего тела, но он не мог помочь мне, он только ежесекундно и постоянно
фиксировал тот ужас, который рос во мне, и ничего я не мог с собой
поделать.
Время остановилось. Смена цвета неба - ерунда и глупость. Времени
больше не было. Скоро утро. А тогда они приведут меня к себе и снова будут
тихо говорить и смеяться, и грызть свои ногти, и щупать животы, и
заставлять меня предать отца, обречь его на позор , члена семьи изменника
родины, а в том, что они так будут поступать, я не сомневался: они звери.
Больные, неизлечимо больные звери, от них может спасти только пуля или
веревка.
...Они вернулись в лагерь для перемещенных поздно : вечером. Коля нес
на спине уснувшего Степана. Чтобы не привлекать к себе внимания, он пел
власовский гимн - не громко, но так, чтобы его слышала охрана, состоявшая
из власовцев. Один из охранников обернулся:
- Упился?
- Есть маленько.
- Не шумите в бараке, а то немцы шухер подымут.
- Мы тихонько, братцы, - пообещал Коля, - до завтра проспимся, а потом
- айда...
ЧТО ЕСТЬ ПОЛЯК?
Трауб зашел к адвокату Тромпчинскому вечером, когда отгорел красный,
поразительной красоты закат. Его не было. Сын - Юзеф сидел в темной
комнате, играл Шопена. Лицо его, выхваченное из темноты зыбким светом
свечи, было словно выполнено в черно-белой линогравюре.
- Вы любите только Шопена? Что-то вы никогда никого больше не играете,
- сказал Трауб.
- Шопена я люблю больше остальных.
- Этим выявляете польский патриотизм?
- Ну, этим патриотизм не выявишь...
- Искусство - либо высшее проявление
атриотизма, либо злейший его враг...
- То есть?
- Либо художник воспевает ту государственность, которой он служит, либо
он противостоит ей: молчанием, тематикой, эмиграцией.
- Вы считаете, что художник второго рода - не патриот? По-моему, он
куда больший патриот, чем тот, который славит свою государственность. Я
имею в виду вашу государственность, конечно же...
- Слушайте, Тромп, отчего вы рискуете так говорить с немцем?
- Потому что вы интеллигентный человек.
- Но я немец.
- Именно. Интеллигентный немец.
- А мало интеллигентных немцев доносит в гестапо?
- Интеллигентных? Ни одии. Интеллигент не способен быть доносчиком.
- У вас старые представления об интеллигенции.
- Старых представлений не бывает.
- Занятный вы экземпляр. Я кое-что за вами записывал. Вы никогда не
сможете стать творческим человеком, потому что вами руководит логика.
Злейший враг творчества - логика и государственная тирания. Хотя вообще-то
это одно и то же.
- Ни в коем случае. Логике противна тирания.
- Логика - сама по себе тиранична, ибо, остановившись на чем-то одном,
она отвергает все остальное.
- Но не уничтожает. Здесь громадная разница.
- Если идти от логики, то отринуть - это значит обречь на уничтожение.
- Это не логика, это софистика. А что вы такой встрепанный, милый мой
вражеский журналист?
- Заметно?
- Очень.
- Иногда я начинаю глохнуть от ненависти к происходящему, а потом тупею
из-за своей трусости. Они всех нас сделали трусами, презренными трусами!
- Полно, Трауб. Человека нельзя сделать трусом, если он им не был.
- Э, перестаньте. Не люблю пророков. У нас их хватает без вас. Можно,
все можно. Человек позволяет делать с собой все, что угодно. Он поддается
дрессировке лучше, чем обезьяна.
- Что случилось, Трауб?
- Вы как-то просили меня достать бумаги...
- Ну?
- Ничего не обещаю. Ненавижу обещать - влезать в кабалу. Словом, если у
меня что-либо получится, я постараюсь помочь вам... Вот, кстати,
поглядите, - сказал он и положил перед Юзефом листовку, отпечатанную в
Берлине.
"Рейхсфюрер СС и начальник германской полиции распорядился, чтобы все
рабочие и работницы польской национальности носили на видном месте с
правой стороны груди любой одежды изображенный здесь в натуральную
величину матерчатый знак. Знак следует крепко пришивать к одежде.
Мы живем в эпоху борьбы за будущее нашего народного государства и
сознаем, что на нашем жизненном пространстве в большом количестве будут
жить инородные элементы. Кроме того, в результате допуска в рейх польских
сельскохозяйственных и фабричных рабочих на всей территории империи
национальный вопрос также стал злободневным. Народное государство сможет
существовать вечно только в том случае, если каждый немец в своем
поведении будет сознавать национальные интересы и самостоятельно разрешать
все эти вопросы. Законы могут только поддерживать регулирование
сосуществования. Самым важным остается сдержанное и уверенное поведение
каждого.
Немецкий народ! Никогда не забывай, что злодеяния поляков вынудили
фюрера защитить вооруженной силой нащих соотечественников в Польше! В
сентябре 1939 года их погибло в Польше 58 000 человек! Мужчины, женщины и
дети, беззащитные старики и больные были замучены до смерти на пересыльных
этапах. В польских тюрьмах немецкие люди вынуждены были терпеть такие
муки, которые по их жестокости могли быть выдуманы только недочеловеками
со зверскими склонностями. Оставление в течение многих дней без какой-либо
пищи, избиение палками, удары прикладами, беспричинные расстрелы,
выкалывание глаз, изнасилование - нет такого вида насилия, которое бы не
применялось к ним. Одного юношу облили бензином и сожгли в печи пекарни
на товарный состав с перемещенными пустили на полной скорости локомотив.
Недавно в одном пруду купающиеся дети нашли 17 трупов.
Представители этого народа прибыли к нам теперь как
сельскохозяйственные и фабричные рабочие и военнопленные, так как мы
нуждаемся в рабочей силе. Тот, кто вынужден иметь с ними дело по службе,
должен понимать, что ненависть поляка сегодня больше, чем когда бы то ни
было, что поляк имеет в национальной борьбе гораздо больший опыт, чем мы,
и что он все еще надеется с помощью враждебных нам держав создать новую,
еще большую Польшу.
Подобострастие, которое поляк проявляет по отношению к немецкому
крестьянину, - это коварство. Его добродушный облик фальшив. Везде
необходима осторожность, чтобы не содействовать объединению поляков и
возможной шпионской деятельности.
Прежде всего нет никакой общности между немцем и поляком. Немец, будь
горд и не забывай, что причинил тебе польский народ! Если к тебе
кто-нибудь придет и скажет, что его поляк приличен, ответь ему: "Сегодня у
каждого есть свой приличный поляк, как раньше у каждого был свой приличный
еврей!"...
Немец! Поляк никогда не должен стать твоим приятелем! Он стоит ниже
любого соотечественника-немца на твоем дворе или на твоей фабрике. Будь,
как всегда, справедлив, поскольку ты немец, но никогда не забывай, что ты
представитель народа-господина!
Германские вооруженные силы завоевывают для нас мир в Европе. Мы же
ответственны за мир в новой, большой Германии. Совместная жизнь с людьми
чужой национальности еще неоднократно будет приводить к испытаниям
народных сил, которые ты должен выдержать как немец.
Народный союз немцев за границей".
Тромпичинский осторожно вернул листок Траубу.
- Ну что? - спросил журналист. - Страшно?
Юзеф ответил:
- Нет. Не страшно, просто очень...
- Противно?
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Ильин Андрей
Никитин Юрий
Орлов Алекс
Лондон Джек