Чтение 23–й страницы книги ~При исполнении служебных обязанностей~

льда, они сразу же высунулись, чтобы наблюдать, не появится ли вода.
Самолет плавно бежал по льду. Но когда левая лыжа проходила по небольшому
сугробу, самолет качнуло, и Морозов, неловко растопырив руки, упал на
колени. Сарнов держал тяжелую дверь люка. Он не мог отпустить ее, потому
что, отпустив дверь, он сделал бы еще хуже:

Морозова вытолкнуло бы немедленно на лед. А при огромной скорости
самолета - это верная и немедленная гибель. Морозов пытался ухватиться
пальцами, но его ногти скользили по обшивке, он неуклонно сползал вниз,
неуклюже размахивая правой рукой и царапая ногтями по обшивке левой. Все
это длилось какую-то долю секунды.

И еще осталась доля секунды до того, как он вывалится на лед и
разобьется.

Дубровецкий, сидевший на запасном бензобаке, не то чтобы бросился к
Морозову.

Каким-то непонятным, акробатическим движением он вскинул свое грузное
тело и, распластавшись, полетел к Морозову. Он плюхнулся рядом с ним,
застонал и в самый последний миг успел ухватить Морозова за воротник. Он
затащил его в самолет, помог встать, поднялся сам и сказал:

- И все-таки оперативность - лучшее качество советской журналистики.

Сарнов, бледный до синевы, разлепил губы в улыбке.

- Ах, какой же вы молодчина, за вас Морозов должен свечу поставить!

- Религиозный дурман - опиум для народа.

Морозов хлопнул Дубровецкого по плечу и сказал:

- Будет вам, дружище. Что вы хитрите все время? Дуракам надо хитрить. С
меня ужин в "Астории".

Подошедший Брок сразу же отреагировал.

- Обыкновенный питерский эгоизм, - сказал он.

- Почему?

- А с нами как быть? С москвичами?

Сарнов ответил:

- Мы пришлем вам коньяку заказной посылкой.

- Вы его еще вынесите нам на подносе, разлитым по стаканам, как
дворникам.

- Вы извозчики, а не дворники.

- Зря вы спасали этого гражданина, - сказал Дубровецкому Брок, -
понапрасну затраченный труд, который граничил с героикой. Во имя кого?

Сарнов выглянул в люк и замахал руками.

- Вода! Вода! - закричал он. - Вода под лыжами.

Снег, убегавший из-под левой лыжи, становился сначала голубым, потом
серым, а потом и вовсе черным. По снежному полю тянулся черный след, будто
рваная рана.

Струмилин негромко скомандовал:

- Газ!

- Есть газ!

Моторы взревели, и самолет резко повело вперед.

- Не хватит разбежаться, там торосы, - сказал Богачев.

- Верно. Отставить, - так же негромко и спокойно сказал Струмилин. -
Будем разворачиваться. Тормоз, Володя.

Богачев, замерев, следил за работой Струмилина. Его, в который раз уже,
поражала точность каждого движения командира. Но сейчас, в этот
критический момент, когда все решалось мгновениями, Павел искал в
Струмилине хоть каплю напряженности и той "мобилизованности", о которой он
читал в книжках, описывающих подвиги.

Никакой напряженности в Струмилине не было: он сидел, откинувшись на
спинку своего кресла, и, спокойно управляя машиной, успевал перекладывать
языком леденец. Он не выплюнул леденец, когда узнал про воду, а продолжал
неторопливо сосать его, перекладывая языком с правой щеки за левую.

- Особенно скорости сбрасывать не надо, - тихо пояснил Струмилин, -
провалиться можем.

Он объяснял это неторопливо и так же действовал. Но эта неторопливость
была кажущейся: на самом деле он был стремителен.

- Полный газ!

- Есть!

- Еще!

- Есть еще!

- Очень хорошо. Поднимайте ее, Пашенька...

- Есть, командир!

Когда Павел поднял самолет, Струмилин закурил и сказал:

- М-да... Все-таки не зря я никогда не верю явному благополучию - в чем
бы то ни было. Не верю, и все тут...

Дальше шли в облаках. Сильно болтало, фиолетовая полоска все-таки
принесла пургу. Струмилин был прав.

Аветисян подшучивал над Морозовым, который сидел у аптечки и
прикладывал к синякам на лбу и на скуле свинцовую примочку. Дубровецкий
спал на том месте, где в обычное время отдыхал Пьянков. Струмилин, то и
дело оборачиваясь, поглядывал на Пьянкова. Тот, наконец, не выдержал и
взмолился:

- Каюсь, Павел Иванович, каюсь! Беру свои слова назад! Да здравствуют
журналисты и писатели!

- То-то, - рассмеялся Струмилин, - теперь я удовлетворен. Между прочим,
хотите, в завершение я вам стихи прочту? Тихонова Николая Семеновича.

- "Сагу о журналисте"? - спросил Богачев.

- Умница, - сказал Струмилин, - умница, Паша. Кто еще эти стихи знает?

- Ждем стихов, - сказал Аветисян. Струмилин погасил папиросу,
откашлялся и начал читать:

События зовут его голосом властным:

Трудись на всеобщее благо!

И вот человек переполнен огнем,

Блокноты, что латы, трепещут на нем -

И здесь начинается сага.

Темнокостюмен, как редут,

Сосредоточен, как скелет,

Идет: ему коня ведут,

Но он берет мотоциклет -

И здесь начинается сага.

Гарцуют селенья, селькор наилучший

Лежит над горбами оврага.

Он вводит убийцу в судебные тучи -

И здесь начинается сага.

Как шествует житель, как падает бык,

Как ест муравья муравьед,

Как сам муравьед растворен в муравье

Решеткой сигнального флага,

Решеткою строк накрывать он привык -

И здесь начинается сага.

Газеты, как сына, его берегут,

Семья его - все города,

В родне глазомер и отвага,

Он входит на праздник и в стены труда

И здесь начинается сага.

Но есть откровенных страстей хоровод,

Играющий скоростью лага,

И в этих морях, развивая полет,

Он женщин за жаркие плечи берет -

И здесь начинается сага.

Он - искра и ветер и рыцарь машин,

Столетья кочующий друг,

Свободы охотничья фляга -

Он падает где-нибудь в черной глуши,

Сыпняк или пуля, он падает вдруг -

И здесь начинается сага.

На острове Морозова ждала радиограмма. Он прочитал ее, улыбнулся и
сказал:

- Разрешили все-таки...

Он просил разрешить ему и Сарнову несколько дней посидеть на льду для
того, чтобы всесторонне изучить работу ДАРМСов. Ему разрешили, предложив
перелететь на станцию "Наука-9", где все океанологические работы подходили
к концу. Морозов должен был провести на льдине, "принадлежащей" "Науке-9",
неделю, а потом вместе с тамошними зимовщиками уйти на материк. Вывоз
полярников на материк с "Науки-9"

возлагался на летчиков, работавших на "ИЛ-14".

- Расстаемся, Павел Иванович, - сказал Морозов, - спасибо вам.

- Ерунда.

- Мы очень здорово поставили эти два ДАРМСа.

- В следующем году еще поработаем, мне тоже очень приятно было с вами
летать.

- Пойду попрощаюсь с вашими людьми.

- А я - с вашими. Вот вам и челночный полет, совсем как в сорок
четвертом.

В ту же ночь экипаж Струмилина получил задание взять на острове груз и
перевезти его на станцию "Северный полюс-8". Богачев этому очень
обрадовался.

- Мне кажется, что на полюсе все должно быть иное, - сказал он Броку.

- На полюсе все так, как и здесь.

Струмилин рассердился:

- Н"ма, если человек может удивляться и радоваться, ему надо
завидовать. На полюсе все действительно не так. Там все иначе. Все. Не
верь Н"ме, Паша. Он старый полярник, ему ничто не в новость. Мне жаль его