улицу, шел куда глаза глядят, волновался, думал о чем-то, порой оглядывался
- не следят ли за ним.
попытаюсь расспросить".
людей, которые толклись в ожидании, но Адиль бей, как свой, открыл дверь
кабинета. Чиновник с обритым наголо черепом был на месте. Напротив него
сидел посетитель.
Никогда консула не заставляли ждать на площадке среди людей, рассевшихся на
полу, и считать минуты! Прошло четверть часа, а он все еще стоял на том же
месте, тяжело дыша и нервничая до такой степени, что уже готов был опять
толкнуть дверь в кабинет, как вдруг она сама открылась и посетитель вышел.
Чиновник, с неизменной полуулыбкой, посмотрел на Адиль бея и указал ему на
свободный стул.
стол свой паспорт и на плохом русском языке объяснил, что ему нужна виза.
перелистал паспорт, прочитал все, что там написано, а потом протянул руку к
печати и хлопнул ею по последнему листочку.
Гораздо труднее было заговорить о Соне, настолько труднее, что он весь
раскраснелся и запутался в бессмысленных словах. Извинялся. Просил прощения,
но никак не мог сформулировать вопрос.
чиновник, с любопытством взиравший на него.
всех этих месяцев Соне приходилось переводить слово в слово все их
разговоры, а у них, оказывается, нашелся общий язык.
необходимо ее отыскать и что...
вам другую секретаршу?
международные правила...
рук выразил полную свою беспомощность.
секретарши были основания бросить работу? Я-то ведь занимаюсь только делами
иностранцев.
вопросы.
раздражения грыз ногти и время от времени нащупывал в кармане паспорт.
разговор? Служащая, сидевшая позади него, щелкала на счетах.
извините? - И усевшись за письменный стол, стал разбирать бумаги и
подписывать некоторые из них. Ему принесли свежий стакан чая. Он предложил
его Адиль бею, тот отказался. Затем начальник встал, выглянул в окно,
закурил сигарету.
звонка, и на часы он не посмотрел. Но ведь не просто так заставили консула
ждать".
стальной оправой, с острой бородкой и черными ногтями.
оставался в полном убеждении, что в этом городе никто не говорит
по-французски! Это был день открытий. Но времени размышлять об этом не было,
и он четко произнес:
непомерно огромными и пугающе простодушными.
взять ее с собой, но в таком случае вы должны были нам сообщить об этом.
полезен?
в дверях, слушал весь разговор, хотя говорили они по-французски.
что-то напоминающее взгляд животного.
третье лицо. На мгновение ему пришла в голову безумная мысль, что он в
окружении, что эти трое его не выпустят.
и, конечно, будут говорить о нем.
он ускорил шаг, но, вернувшись домой, убедился, что Соня не приходила. Окна
в доме напротив были закрыты. Он почувствовал смутную боль, какую
испытываешь во сне, когда тщетно бежишь за поездом или вниз по лестнице, не
касаясь ступенек.
просто невозможно остаться в Батуме, в особенности после посещения
Рабиновича. Конечно, он ничего такого не сделал, но все-таки ведет себя как
виноватый. Надо наконец принять решение. До отъезда еще много времени,
нельзя же провести все эти часы в бездействии.
добрался до здания, в котором размещалась газета "Стэндэрт".
обставленную комнату, где на стол подавал человек в белом пиджаке и
крахмальной манишке. Джон сидел в рубашке с закатанными рукавами, он
протянул гостю руку и мутными глазами взглянул на него. - Как дела?
провела ночь у меня. Утром, уходя, обещала вернуться к девяти. В отделе меня
встретили как-то очень странно, вроде бы с насмешкой и угрозой в одно и то
же время.
встал, с полным ртом, и поманил Адиль бея к окну, откуда видна была стена,
увенчанная тремя рядами колючей проволоки. За ней помещался немощеный двор с
черной землей.
сначала не понял, а потом внезапно вспомнил проводника через границу.
хлопоты затеяны ради Сони. Однако сейчас, глядя на этот зловещий двор, он
пытался вспомнить ее лицо - и не мог. Черты расплывались, и выражения их
уловить было невозможно, как будто эта русская девушка была где-то далеко,
очень далеко от него.
левой стороне двора? Там это и происходит.
сам снял во время войны: рассвет, воронка от снарядов и крупным планом -
сапоги мертвеца.
Назвав незнакомый Адиль бею номер, долго беседовал на очень хорошем беглом
русском языке. А ведь он никогда не упоминал даже, что говорит по-русски.
расспрашивая собеседника о здоровье. Слушая ответ, налил себе виски,
мало-помалу лицо его становилось серьезнее, он покачивал головой,
приговаривая: "Да. , да..." Повесив трубку, осушил бокал с непривычной для
него медлительностью.