Чтение 23–й страницы книги ~В случае беды~

неприятном.

Я не решаюсь вспылить, потому что тронут. Вероятно, стало бы легче, если
бы я сорвался, хотя бы для того, чтобы забыть о Мазетти, но у меня еще
достаточно хладнокровия, чтобы предвидеть, что, сорвавшись, будет трудно
взять себя в руки.

До чего я могу позволить себе дойти? У меня слишком накипело на сердце,
но сегодня я еще не готов к разрыву. Нужно избежать столкновения. К тому же
меня ждут во Дворце, в двух разных присутствиях.

- Ты очень наблюдательна, верно?

- Просто я начинаю тебя понимать.

- Ты в этом так уверена?

Вивиана сдержанно улыбается, как человек, никогда не сомневающийся в
себе.

- Больше, чем ты думаешь, - роняет она.

Я встаю из-за стола, не дожидаясь, пока она доест десерт.

- Извини.

- Ради Бога.

У дверей я задерживаюсь. Мне тяжело вот так расставаться с ней.

- До скорого!

- Надеюсь, встретимся на коктейле у Габи?

- Рассчитываю там быть.

- Ты это обещал ее мужу.

- Сделаю все от меня зависящее.

Когда я выхожу из дома, у меня появляется желание удостовериться, нет ли
поблизости Мазетти. Нет, никого не видно. Жизнь прекрасна. Я шагаю по
набережной.

В воздухе кружится белая крупа, но это еще не называется снегом. Чета
клошаров под мостом сортирует старую бумагу.

Я уже привык к лестнице. Она такая же или почти такая же, как на
Анжуйской набережной: перила из кованого железа, вечно холодящие руку,
каменные ступени до второго этажа.

Квартира находится на четвертом. У меня свой ключ. Пользоваться им
удовольствие, и все-таки каждый раз я испытываю беспокойство: я не знаю, что
меня ждет.

Войдя, я раскрываю рот, чтобы торжествующим голосом сообщить новость:
"Угадай, где мы с тобой проведем Рождество!"

Но появляется Жанина в черном платье, белом фартучке и вышитом чепчике,
ни дать ни взять театральная субретка, и подносит палец к губам:

- Тес!

Хотя она улыбается, взгляд у меня вопросительный и встревоженный.

- Ну, что еще стряслось?

- Ничего, - шепчет она, наклоняясь ко мне. - Просто спит без задних ног

С нежностью сообщницы она берет меня за руку, подводит к дверям,
приоткрывает их, и я различаю в полутьме волосы Иветты на подушке, контуры
ее тела под одеялом, высунувшуюся голую ногу

Жанина бесшумно поправляет одеяло, возвращается, закрывает двери

- Что-нибудь передать?

- Нет. Вечером приду снова.

Глаза у нее посверкивают. Она, без сомнения, думает о вчерашнем, и это ее
забавляет; она держится ко мне ближе, чем обычно, касаясь меня грудью.

В передней я осведомляюсь:

- Никто не приходил?

- Нет. Да и кто мог прийти?

Жанина безусловно в курсе: Иветта наверняка описала ей свою жизнь, и я
напрасно задал вопрос.

- Успели отдохнуть? - любопытствует она в свою очередь.

- Да, немного. Спасибо.

Я только-только успел заскочить в раздевалку и накинуть на плечи мантию.
Председательствующий Виньерон, сухарь, который не любит меня и имеет
привычку поглаживать себе бороду, уже искал меня глазами, когда я влетел в
зал.

- Иск Гййома Данде к Александрине Бретонно, - объявляет судебный пристав.
- Гийом Данде? Встаньте, когда называют ваше имя, и ответьте: здесь.

- Здесь.

- Александрина Бретонно?

Пристав нетерпеливо повторяет:

- Александрина Бретонно!

Председательствующий обводит взглядом ряды лиц, словно ищет ее в
разномастной толпе, и женщина, толстая, запыхавшаяся, наконец появляется:
она прождала целый час в другом присутствии, куда ее по ошибке направили.

Она кричит из глубины зала:

- Я здесь, господин судья! Прошу извинить за...

Вокруг стоит запах казенного помещения и плохо вымытых тел, запах моего
хлева.

Разве я здесь не у себя?

Глава 7

Я собирался написать, что последнее время жизнь у меня была слишком
насыщена и не оставляла досуга на то, чтобы отпереть шкаф, где хранится
досье. Но ведь она была такой же и в предшествующие недели. А может, у меня
исчезла прежняя потребность разобраться в самом себе?

Тем не менее я нацарапываю в блокноте несколько слов, нечто вроде узелков
на память, которые просматриваю и объясняю задним числом:

Четверг, 28 ноября

"Лыжные брюки. Пемаль".

Во вторник вечером, за два дня до этой записи, я поговорил о каникулах с
Иветтой, и реакция ее оказалась совершенно неожиданной. Она подозрительно
посмотрела на меня и бросила:

- Решил сплавить меня куда-нибудь и развязаться со мной?

Не помню, в каких словах я сообщил ей о своем решении. Наверно, брякнул
что-нибудь вроде:

- Готовься провести Рождество в горах или на Лазурном берегу.

Ей даже не пришло в голову, что я могу ее сопровождать.

Я успокоил ее, но тем не менее она еще некоторое время тревожилась,
находя, что это было бы слишком прекрасно.

- А жена позволит тебе уехать?

Чтобы рассеять ее опасения, я соврал:

- Она предупреждена.

- И что сказала?

- Ничего.

Только тогда Иветта позвала Жанину - ей потребовалась публика.

- Знаешь, что он мне объявил? Мы едем встречать

Рождество на снегу.

Теперь пришел мой черед нахмуриться: я не собирался брать с собой Жанину.
К счастью, Иветта не подразумевала ее, сказав "мы".

- Или на Лазурном берегу, - добавил я.

- Если бы выбор зависел от меня, я предпочла бы горы. Зимой на Лазурный
берег ездит, по-моему, одно старичье. Да и что там делать, если нельзя ни
купаться, ни загорать? Я всегда мечтала о лыжах. А ты умеешь на них ходить?

Я взял всего несколько уроков, да и то давно.

Когда я на следующий день навестил Иветту, она, чтобы показать мне
обнову, а заодно и для собственного удовольствия, была в лыжных брюках из
черного габардина, обтягивавших ее маленький круглый зад.

- Нравится?

Пемаль, пришедший нас колоть, также застал ее в этом наряде, и она
спустила штаны как заправский мужчина. В прихожей он, не сумев сдержать
любопытства, на минуту задержался перед лыжами, которые Иветта тоже купила,
и бросил на меня вопросительный взгляд. Я пояснил:

- Ну да! Я решил наконец устроить себе каникулы.

Потом проводил доктора до лестницы и на площадке шепнул:

- Не говорите об этом на Анжуйской набережной.

Купила Иветта и толстый шерстяной норвежский свитер с вышитыми на нем
северными оленями. Мне придется заранее заказать номера в отеле, потому что
на Рождество в горах все переполнено - в этом я когда-то убедился на опыте.

Суббота, 30 ноября.

"Обед в резиденции премьера. Вивиана - г-жа Мориа".

Жан Мориа, ставший, как и ожидалось, главой правительства, переселился в
отель "Матиньон" вместе с законной супругой, но по-прежнему почти постоянно
ночует на улице Сен-Доминик. В эту субботу он устроил полуофициальный обед,
на который кроме непосредственных сотрудников пригласил кое-кого из друзей,
в том числе, разумеется, Корину и нас. Г-жа Мориа, которую почти никто не
знает, исполняла обязанности хозяйки дома, но так неуклюже, так явно
страшась допустить какой-нибудь промах, что хотелось прийти ей на помощь.

Не думаю, что связь мужа слишком огорчает ее. Она на него не сердится и,
если даже считает, что виноват кто-нибудь из них двоих, целиком берет вину
на себя. До конца приема, а затем обеда она как бы извинялась за свое при-
сутствие на них, чувствуя себя неуютно в платье от модного модельера, кото-
рое ей не шло, и я видел, как в затруднительных случаях она поворачивалась к
Корине и спрашивала у той совета.

Она так безгранично смиренна, что порой становится совестно на нее
смотреть и заговаривать с ней - настолько это ее стесняет. Легко ей дышится,
лишь когда она остается забытой в своем углу, что случалось много раз,
особенно во время обеда.

Когда мы возвращались в машине, Вивиана уронила:

- Бедняга!

- Кто?

- Мориа.

- Почему?