Чтение 23–й страницы книги ~Малампэн~

нет работницы. Я кладу шляпу на вешалку. Пересекаю переднюю, гостиную,
которая в часы приема больных служит комнатой ожидания.

Я не нарочно старался идти бесшумно. Может быть, я бессознательно хо-
тел подражать легкости воздуха в тот день? Я останавливаюсь. Меня не
ждут. Не знают, что я здесь. Комната Било открыта. Жена в мое отсутствие
подняла шторы. Я делаю шаг на цыпочках, чтобы посмотреть и вижу кровать
и в ней моего сына, сидящего с подушками за спиной.

Они ничего не подозревают. Думают, что они одни. Он доверчиво улыбае-
тся, улыбается блаженно и прищуривает глаза, его улыбка настолько обезо-
руживает, что его никогда невозможно бранить.

На ночном столике нет склянок с лекарствами. Кажется, что в комнате
уже нет болезни, что ее прогнали, как прогоняют пыль или дым. Мне для
этого уже не нужно делать шага, только немного нагнуться вперед, и я ви-
жу другое лицо, лицо Жанны.

Она прищуривает глаза точно также, как Било!

Она улыбается так же, как он. Улыбается, как будто у нее нет возрас-
та, - улыбка в чистом виде.

Вначале я не понимаю, что они делают. Но нет! Било шевелит пальцами
одной руки, моя жена хватает их ртом и покусывает, а он пугливо убирает
пальцы. Он смеется. Она тоже смеется.

Они не слышали, что я пришел. Они слышат только друг друга. Било смо-
трит на нее, как будто она - это весь мир, и Бог, и он сам вдобавок, как
будто она это-все, это безопасность, это радость. Правда ли, что я помо-
рщился, что я..?

Жанна взяла его мизинец в зубы, вернее в губы, и ее глаза...

Ее глаза вдруг изменились, зрачки остановились, потускнели. Все успо-
каивается. Все гаснет. Она поднимает голову. Смущенная, она меняет позу.
Спрашивает:

- Ты здесь?

Я покашливаю. Смотрю в сторону. Я не могу смотреть на них. Не знаю,
что я говорю, но говорю что-то очень быстро, потому что мне нужно гово-
рить очень быстро. Я верчу в руках какой-то предмет. Я пытаюсь закрыть
окно, потому что это дает мне возможность выиграть время. И вдруг я ис-
пугался, меня охватила паника, я думаю, что оставил на с голе тетрадь.

Жанна, стоя передо мной, спрашивает:

- Ты ходил в больницу?

Как она это угадала? Почему это доставляет ей удовольствие?

- Да! Поскольку я уже дошел до нее...

Прочла ли она? Не прочла? Я хочу задать ей какой-нибудь наводящий
вопрос, чтобы догадаться. И я глупо спрашиваю:

- Никто не приходил?

Может быть, она поняла, а может быть, отвечает нарочно, чтобы успоко-
ить меня:

- Только Морен... Он был здесь больше часа... Он очень доволен, что
болезнь приняла такой оборот...

Видит ли она, какие у меня широко раскрытые глаза, и я не знаю, что
делать и куда деваться, и не смею войти в комнату Било, как будто одним
своим присутствием боюсь что-то разбить там? Моя ли это вина? Что я знаю
о ней?

Я делаю все, что могу. Вот уже двенадцать лет, нет, что я говорю? Вот
уже двадцать лет, тридцать лет, как я хожу на цыпочках, как я едва смею
глубоко вздохнуть. Потому что я понял, что все хрупко, непрочно, все,
что нас окружает, все, что мы принимаем за действительность, за жизнь!
Богатство, разум, спокойствие... И, конечно же, здоровье!.. И чест-
ность...

Были дни, когда, если бы я позволил себе...

Это не имеет ничего общего с Тессоном, с моим отцом, с моей матерью,
с моей тетей, со всеми Рекюле, сколько их есть на свете.

Я знаю... Я чувствую...

И вот уже меня мучит мысль, что Жан у моей матери, и я хочу скорей
ощутить, что он здесь, с нами.

Нужно, нужно обязательно как можно быстрее сомкнуть круг.

Нужно ходить на цыпочках, осторожно...

Нужно смиренно наметить границы, решительно заявить себе:

- Это мое... Это у меня дома... Это я навсегда.

Я знаю, что чувственность у Жана пробуждается раньше обычного и что
возникает риск...

Я поговорю с ним.

И на следующей неделе я сделаю рентгеновский снимок моей жене, из-за
ее двенадцатиперстной...

А я сам... Я часто думал о внезапной смерти отца. Ясно, что если он
умер от...

Иначе было бы слишком легко! Как тогда, когда я думал, что достаточно
купить новую машину и запустить ее в ход, и ты сразу станешь обладателем
юга и солнца.

Разве тетя Элиза, выйдя замуж за своего уродливого старого Тессона,
чтобы...

И моя мать, которая...

Мой отец...

Солнце наискосок разрезает гостиную надвое. Жена бросилась в кухню,
где у нее тушится рагу.

Било, один в своей кроватке, произносит:

- Что ты мне принес?

И я не знаю, как ответить. Мне стыдно. Моей маленькой больной с один-
надцатой кровати я принес куклу. Я нахожу ответ. Я не смею его произнес-
ти. Это бессмысленно. Это принадлежит к целой куче рухляди, которую я
хотел бы выбросить.

- Себя!

И я объясняю, завидуя тому взгляду, который был у него для матери и
которого у него нет для меня, в то время как глаза его задают мне точные
вопросы:

- Мы проведем большие каникулы на юге...

Я хватаюсь за дерево, хотя это глупо. Я обещаю себе сжечь свою тет-
радь и знаю, что не сделаю этого.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. По четвергам во французских школах не было занятий.