пока не ототру руки пемзой, а ночью продолжала ощущать во рту вкус чужой
слюны. Я раньше всегда ходила на исповедь, иногда сразу после... Однажды
священник спросил меня, уж не получаю ли я чувственного удовольствия,
столь подробно рассказывая ему о своих грехах, и я поняла, что он прав.
Не думаю, впрочем, что дело здесь в чувственности, это было скорее
чем-то вроде желания понравиться, и, случалось, я пыталась увидеть через
решетку, не смутился ли он.
ли бы я была пригодна хоть к чему-нибудь толковому, например была бы та-
лантливым музыкантом или художником - да неважно кем - со мной ничего
подобного не произошло бы.
по пятницам я звоню по телефону. Есть один тип, с которым я случайно
встретилась в Руайане, и мне достаточно позвонить ему, чтобы он тотчас
примчался из Парижа, где живет с женой и тремя детьми. Это с ним я про-
вела воскресенье. Вы что-то сказали?
себе: "Бедняжка! "
ожидали. А теперь держитесь! Я скажу абсолютно все. Я поклялась никогда
никому не говорить об этом, даже священнику, потому что мне слишком
стыдно, и даже мысль об этом причиняет мне физическую боль. Мне доводи-
лось... совершенно невозможно сказать!.. Не смотрите на меня... Мне до-
водилось нарочно подстраивать так, чтобы какой-нибудь другой мужчина
подглядывал за нами... Вы понимаете, что я хочу сказать?.. Он смотрит на
то, чем мы занимаемся, и нервничает... А мне хотелось, чтобы он восхи-
щался мною, чтобы он с ума сходил от зависти и думал, что только я одна
во всем мире способна...
пряча глаз, не скрывая искаженного гримасой лица.
мгновение трепетали на кончике подбородка, она продолжала говорить, и ее
голос напоминал голос матери во время нервного припадка:
снова стать чистой, иметь рядом с собой мужчину, который считал бы меня
честной женщиной и от которого я имела бы детей? Не знаю даже, могу ли я
их еще иметь!
из другого города, но он отказался мне помочь. Тогда я вечером прокра-
лась в один мерзкий домишко, где какая-то старая женщина сделала мне...
вы понимаете что. И никто об этом не должен был узнать! А ночью нужно
было, чтобы никто в доме ни о чем не догадался! Я могла умереть - совсем
одна в своей комнате, с подушкой на лице, потому что я боялась закри-
чать. Да еще и деньги, которые нужно было достать во что бы то ни стало
и заплатить старухе...
месяцев я чувствую боли, но упрямо продолжаю - вы ведь понимаете что,
вы, все понимающая?
они только знали, что я о них думаю, до какой степени я их ненавижу!
Особенно, когда я вижу их совсем рядом, глаза в глаза, с выражением уве-
ренности на лице.
если в чем-то мне пришлось вам соврать или приукрасить правду. Но что
верно, так это то, что я отдала бы все на свете, чтобы быть чистой, что-
бы снова стать чистой и такой остаться. Мне в прошлом месяце исполнилось
семнадцать, тетя. Я чудовище. Я...
посмотрела на нее. Силясь понять тетку, она задумалась на мгновение,
прежде чем спросить чуть ли не с недоверием:
были мужчинами, и ничего больше. Твоя мать - женщина. Ты - женщина, Али-
са - тоже.
стыда.
проблем и удовлетворены собой, если не полностью счастливы.
объяснять. Когда-нибудь, если у тебя еще будет желание, я тебе расскажу
о ней, а сегодня расскажу лишь о самом последнем, что случилось совсем
недавно, почти вчера.
постучала в дверь этого дома, и, поскольку это была тетя Жанна, никто не
задался вопросом, зачем она приехала.
него приюта, потому что она опустилась так низко, так устала и была так
противна сама себе, что хотела найти лишь какой-нибудь угол, где дожда-
лась бы своего конца.
не надеясь добраться до цели своего путешествия.
придать себе смелости, или, скорее, убеждая себя в этом, выпила два ста-
канчика коньяка в буфете - прячась, убедившись, что никто на нее не
смотрит.
ни стало нужно было выпить другой, потом еще один, и в воскресное утро
она не пришла пораньше лишь потому, что у нее с похмелья трещала голова.
цов пошла в какой-то отвратительный бар и там за стойкой, среди мужчин,
принялась пить из толстых и грязных стаканов. А до этого в Стамбуле...
Жанна занималась самым последним и грязным ремеслом, которое даже мужчи-
ны презирают и для которого они подобрали очень крепкое словцо; ремесло,
за которое в большинстве стран полагается тюрьма.
Жанны и расплывшееся под простыней тело.
вала об их вкусах, называя вещи своими именами, с понимающей и многозна-
чительной ухмылкой; а потом я хлопала в ладоши, как школьная учительни-
ца, и вызывала в салон группу девушек в рубашечках, а клиенты ощупывали
их, словно на ярмарке.
замолчала надолго, уставившись на черного голубя, который расположился
на подоконнике с той стороны окна.
серьезным и смущенным.
ня утром. Но я думаю, что так будет лучше.
долго были вдвоем и где открыли друг другу самые интимные тайны.
ме, что я хочу его видеть; она может подняться сюда вместе с ним.
рись. Не будешь ли ты так любезна дать мне мой одеколон?
те, что и сорок лет назад, когда Жанне было столько же, сколько ее пле-
мяннице сейчас; Жанна не смогла удержаться, чтобы не сказать:
комната. Иди! Иди быстрей.
держалась посреди комнаты, покачивая руками, сделала на негнущихся ногах
три шага к двери. Через мгновение, внезапно решившись, она развернулась,
подошла к кровати и прижалась губами к толстой руке, пахнувшей одеколо-