Чтение 23–й страницы книги ~Заботы пятьдесят третьего года~

придирчиво поправила салфетку. Ожидала, когда он уйдет.

- Я тебя навещать буду, - пообещал Казарян.

- Куда от тебя денешься? - баба открыто радовалась его уходу.

Он распахнул дверь и солнце ударило ему в глаза. Посреди двора
продолжала крутиться девочка.

Иванюк-младший с ходу раскололся:

- Вчера вечером приходил. Денег просил.

- Что ж ты мне не позвонил? Мы же договорились, Гена! - вскричал
Казарян. Он вскинул руки, с поднятыми руками походил по богато
обставленной иванюковской столовой, изображая огорчение от такой
неумелости своего сообщника. Развлекал себя Казарян.

- Я звонил, я сегодня все утро вам звонил, а вас не было! - Гена
стоял, колотя себя кулаком в грудь, гудевшую от ударов.

Казарян уже сидел на стуле, воткнув локти в колени и руками обнимая
многодумную голову.

- Что тебе Стручок говорил? - не поднимая головы, спросил Роман.

- Говорил, что домой ему возвращаться сейчас никак нельзя. Хотел было
у бабки пожить, но боится, что там найдут. Пристроился у одних, но там
платить надо.

- Где это - "у одних"?

- Не знаю. Правда, не знаю.

- Ты ему денег дал?

- Дал. Двести рублей.

- Откуда у тебя деньги?

- Мама ко дню рождения подарила. Мне тридцатого восемнадцать лет
исполнилось.

- Совершеннолетний ты теперь у нас. Значит, сажать тебя по всей
строгости можно.

- Вы все шутите. А мне жить как?!

- Так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы.
Так, чтобы мы тебя не сажали. Усек, Геннадий Иванюк?

Геннадий Иванюк усек.

Иванюк-то усек, а Виталий Горохов - нет. Смешно, но Стручок, как
большой, лег на дно. А то пусть его район ищет. Ведь трамвайный грабеж -
их дело.

- ...Лидия Сергеевна для верности по поводу самсоновского башмачка
целый научный симпозиум собирала. Его каблучок. Стоял под сосной Николай
Самсонов в тот вечер. С "вальтером" в руках. Так-то, - как бы не отвечая
на романовские вопросы, по сути дела до конца ответил на все Сергей
Ларионов.

- Считаешь, что надо рубить концы? - спросил Казарян, сам считая, что
так и надо делать.

- Делать больше нечего, - его словами обозначил ситуацию Ларионов.

- А что Санька думает?

- Нет его, - раздраженно ответил Ларионов. - Как ушел с утра, так и
нет. Его ищут все. Сам звонил, требовал на ковер. А его нет.

- Резюмируем: Колхозника - под суд, и закрываем дело. Так, Сергунька?

- Только так.

- Но где же все-таки Санек?

Рядом с дворовыми воротами, неподалеку от крюковской голубятни, с
довоенных еще времен (видимо, строители домов два "а", два "б" и два "в"
забыли) стоял чугунный локомобиль, вросший в землю своими железными
колесами по втулки. Площадка между локомобилем и голубятней была
утрамбована ногами трех дворовых поколений до мраморной твердости и
гладкости. Здесь танцевали всегда.

Добрый Костя Крюков разрешил, и шустрая юная смена подключила к его
проводке радиолу и двухсотсвечовую лампу. Музыка уже звучала, но еще не
танцевали: рано, только-только подползали сумерки. В их объявляющейся
серости вдоль акаций и молодых тополей Малокоптевского с гулом метались
ошалевшие майские жуки. За ними, стараясь сбить их содранными в ажиотаже
рубашками, носились не менее ошалевшие пацаны.

Здесь под небом чужим я, как гость нежеланный,

Слышу крик журавлей, улетающих вдаль...

- рвался с самодельной, из рентгеновской пленки сделанной пластинки
вольнолюбивый голос Лещенко. Вообще-то с репертуаром танцулек было худо.
Борясь с тлетворным западным влиянием, промышленность, выпускавшая
пластинки, внедрила в массы падекатр и краковяк, и поэтому массам
приходилось пользоваться довоенными Утесовым, Шульженко, Козиным и Эдди
Рознером.

Они сидели на округлой туше локомобиля, ощущая задами еле заметную
неровность чугунной поверхности. Они сидели на локомобиле и сверху
рассматривали отрочество и юность - свое прошлое. Алик, Лешка Без, Виллен
Приоров. Чтобы неунизительно помириться с Саней, всех собрал Алик.

Любовь нечаянно нагрянет,

Когда ее совсем не ждешь.

И каждый вечер сразу станет

Так удивительно хорош,

- раскрыл молодежи смысл происходящего Леонид Утесов, и танцы
начались. В основном шерочка с машерочкой, но иногда и храбрец лет
семнадцати попадался. Конечный продукт бифукаторства от соприкосновения с
существом иного пола впадал в ужас. Потея, он преодолевал его, на то он и
храбрец.

Нет, не на храбрецов надо было смотреть. Смотреть надо было на нежных
и трепетных дев, которых они последний раз видели лет пять назад
прыгающими через веревочку.

- Кадры растут, как грибы, - глубокомысленно и мрачно заметил Лешка
Без.

- А вон блондиночка в голубом, чья это? - спросил Виллен.

- Макаровых, - ответил всезнающий Алик.

- Гляди ты! - обрадовался Виллен. - Вроде недавно я на Ольгу глаз
клал, а теперь и соплячка Наташка на подходе! Передовое семейство.

Алик поднял руку, призывая к вниманию, и, точно поймав момент, три
взрослых обалдуя оглушительно запели вместе с Утесовым:

Сердце, тебе не хочется покоя.

Сердце, как хорошо на свете жить.

Сердце, как хорошо, что ты такое!

Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить.

Танцевавшие тотчас, как в игре "Замри!" застыли на месте,
ответственный за музоформление кинулся менять пластинку, а из голубятни на
рев явился Костя Крюков, строгавший там что-то по голубиному хозяйству.

- Завидно? - поинтересовался кто-то сверху. - Лезь к нам!

"В парке Чаир распускаются розы..." сладко понеслось с новой
пластинки. Костя молча вскарабкался на локомобиль, страстно потянулся,
зевнул, лязгнув стальными зубами, передернулся от озноба и, послушав
музыку, спросил:

- Хорошо?

- А то! - отвечал Лешка Без.

- Саню ждете? - спросил догадливый Константин.

- Его, - подтвердил Алик и вдруг обрадовался страшно: - Гля, еще
один!

Войдя во двор, остановился, в нерешительности осматриваясь, Ромка
Казарян.

- Кондехай, сюда, вертуха! - по-блатному заблажил Алик. Роман
обернулся на крик, направился к ним.

Ответственный врубил лампу под жестяным рефлектором, и танцующие
отделились от остального мира четким световым конусом. Роман влез на
локомобиль и спросил тонким голосом:

- Терем-теремок, кто в тереме живет?

- Я - мышка-тихушка, - признался Алик.

- Я - лягушка-мокрушка, - продолжил игру в воровские профессии
Виллен, но Костя Крюков раздраженно прервал эти игры:

- Шуточки, у вас, фрайера!

- Так их, Костя, - одобрил его Роман. - Фрайерам все шуточки. Санятка
где?

- Ждем! - ответил Алик.

- Он с тобой утром беседовал? - только у него спросил Роман.

- Беседовали, беседовали! - ответил Алик.

- Ясненько. Следовательно, ты Стручка не опознал.

- Какого еще Стручка?

- Созревшего. Для всяких веселых дел.

- Любите вы, милиционеры, загадками говорить.

- Ладно, Алик, можешь не придуриваться. Я все понял.

- Не вяжись ко мне, мент! - потребовал Алик, на заднице, как с горки,
съехал вниз по чугунной покатости локомобиля и кинулся в танцы.

Молодежный коллектив вибрировал в фокстроте пятнадцатилетней
давности. Алик оком завсегдатая "Спорта" выбрал девицу поперспективнее и
пошел с ней преследуемым комсомолом стилем.

- Ты - Фарида? - догадался он про партнершу в танце.

- Ага.

- А Тайка что же на танцы не ходит? - это он про ее молодую тетку.

- Она замуж вышла.

- За татарина небось?