собственная машина.
приемную, как всегда, открытой.
заметил.
Глава 21
заказ, - была припаркована недалеко от пожарного поста. За рулем сидел
шофер, по виду иностранец, с кислым выражением на неподвижном, словно
деревянном, лице. Мое внимание привлекла обивка на сиденьях внутри
"паккарда" - из дорогого серого велюра. Индеец посадил меня назад. Сидя там,
я чувствовал себя высокопоставленным покойником в катафалке похоронной
компании с утонченным вкусом.
на противоположной стороне улицы выкрикнул слабым голосом что-то, похожее на
"Эй!", но вдруг нагнулся, чтобы завязать шнурки.
ней. Индеец сидел без движения. Его запах случайным дымком приплыл ко мне и
витал рядом всю дорогу. Водитель, казалось, дремал, взявшись за руль, но он
с такой скоростью обгонял парней в открытых быстрых "седанах", что те
завистливо пялили глаза, будто их машины тащились на буксире. Для нас на
всех перекрестках включался зеленый свет - есть такие умелые водители. Мы не
остановились ни разу.
кинозвезд на них, мимо окон с кружевами и древней посудой, мимо сияющих
вывесками ночных клубов со знаменитыми поварами и не менее знаменитыми
игорными комнатами, мимо красивых модернистских зданий Голливуда, мимо
небольшого, но популярного ресторанчика, где девушки носили белые шелковые
блузки, черные ботфорты, высокие кивера и, правда, больше ничего.
чуть южнее заискрились огни всех цветов радуги и необычайной чистоты -
предвестники приближающегося вечера. Еще были видны особняки на северных
холмах, которые оставались позади вместе с Беверли Хиллз. А когда мы въехали
в предгорье, извилистая дорога вскоре привела во внезапные сумерки и порывы
ветра с океана. Тепло дня заметно сменилось прохладой.
вскоре поодаль от дороги потянулась бесконечная цепочка освещенных
особняков. Мы, круто нырнув вниз, обогнули поле для игры в гольф и такую же
по размерам тренировочную Площадку, взлетели на вершину холма и повернули в
сторону гор, выехав на уходящую вверх бетонную дорогу. Показалась
апельсиновая роща, должно быть, - любимое детище какого-нибудь богатея, ибо
места здесь совсем не апельсиновые. Мало-помалу дома миллионеров остались
позади, дорога стала однорядной, и мы мчались не сбавляя скорости.
ближайшей поляны и напомнила мне о ночной трагедии под безлунным небом.
Беспорядочно разбросанные, отштукатуренные дома прилепились к холму, как
баррикады. Мы въехали в Стиллвуд Хайте. А дальше домов уже не было, только
тихие холмистые места с редкими ранними звездами над ними. По одну сторону
бетонной ленты тянулся крутой склон, за ним простирались заросли карликового
дуба, и, если бы мы остановились и подождали в тишине, то наверняка услышали
бы крики куропаток. С другой стороны дороги был глинистый склон, на котором
росли редкие дикие цветы, похожие на капризных детей, отказывающихся спать.
металлу, мотор загудел сильнее, и машина устремилась вверх мимо зарослей
дикой герани.
гнездо. Угловатый дом из бетона и стеклянного кирпича, какой-то сырой и
модернистский, но вместе с тем далеко не уродливый. Отличное место для
психиатрической лечебницы! Никто бы не услышал криков отсюда.
стену. Индеец, бормоча что-то, вылез из машины и открыл заднюю дверцу. Шофер
раскурил сигарету с помощью электрической зажигалки, и резкий неприятный
запах табака заполнил машину. Я вышел.
открылась сама. За дверью начинался узкий коридор, ведущий вглубь дома.
Сквозь стеклянные стены проникал уличный свет.
так же тихо и таинственно, как и открылась. В конце коридора мы втиснулись в
маленький лифт, индеец закрыл дверь и нажал кнопку. Поднимались мягко, без
звука. Вонь индейца в моем офисе показалась мне слабой, как лунная тень, по
сравнению с тем, что я испытывал в лифте.
расположенную, как я понял, в башне.
наползала на холмы. Там же, где не было окон, были стены, обитые панелями, а
на полу ковры с нежными цветами Персии, резной же стол, казалось, был
украден из древней церкви.
казалось, сразу превратится в порошок, если ее коснуться.
В ее ушах висели тяжелые цветные камни, а на пальцах поблескивали массивные
кольца. Возможно, там действительно были и лунный камень, и изумруд в
серебряной оправе, который вполне мог быть натуральным, хотя выглядел такой
же подделкой, как браслет в дешевых лавках. Ее узкие руки были смуглыми,
стареющими, и кольца не очень-то на них смотрелись. Она заговорила. Голос с
акцентом был знаком мне.
лифте.
я.
губы шелестели, как оберточная бумага.
вышла из-за стола. Прошуршала передо мной платьем, облегающем тело, как
хвост русалки, и продемонстрировала хорошую фигуру. Если вам нравятся
фигуры, которые ниже пояса на четыре размера больше стандартных, то вам
следует подняться в эту башенку.
посмотрел на улыбку смуглянки, прежде чем вошел в молочно-белое сияние
лифта. Дверь так же бесшумно закрылась.
высоким черным потолком, никого не было.
котором едва поместились бы два локтя, с молочно-белым шаром на черной
подставке. Шар светился. У столика стояли два белых и тоже восьмиугольных
табурета, как дополнение к столу. У стены располагался еще один такой
табурет. Окон не было. И вообще больше ничего в комнате не было. Даже бликов
света на стенах. Если и были двери, то я их не видел, как не видел ту, через
которую вошел.
Где-то был глазок, но я его не мог обнаружить. Бросив попытки его найти, я
стал прислушиваться к своему дыханию. В комнате было так тихо, что а слышал,
как проходит воздух через мой нос, издавая звук, похожий на шелест
занавесей.
комнату человека и бесшумно закрылась. Человек подошел к столу, глядя вниз,
и сделал жест красивой рукой. Такой мужской руки я никогда не видел.
Постарайтесь полностью расслабиться. Чем могу быть полезен?
этого человека. Он был худым, высоким и прямым, как стальной стержень.
Светлые волосы красивы, кожа свежа, как лепесток розы. Ему могло быть лет 35
или 65, человек без возраста. Волосы тщательно зачесаны назад, брови черного
цвета, как стены, пол и потолок в этом восьмиграннике. Глаза очень глубоки,
как глаза лунатика, как колодец, про который я когда-то читал. Давно, лет
900 назад, в старинном замке в колодец бросали камень и ждали. Долго
прислушивались, теряли терпение, хохотали и уже собирались уходить, как
слабый, еле различимый отдаленный всплеск со дна колодца достигал ушей. Люди
верили и не верили в существование такого колодца. Так вот, глаза сидящего
напротив человека были также глубоки, без выражения, без души, глаза,
способные равнодушно наблюдать, как голодные львы разрывают человека.
Двубортный костюм на нем был сшит не портным, а художником.
пальцы, - это разрушает волны, расстраивает мою сконцентрированность.
и едва заметная улыбка.