Чтение 23–й страницы книги ~Узы крови~

Римо рванулся что было сил, но внезапно все препятствия исчезли, и он
плашмя рухнул на доски.
Поднявшись наконец на ноги, он осмотрелся поверх голов толпящихся перед
помостом. Стрелок исчез.
Римо соскочил вниз, прочесал толпу, но того и след простыл, только жужжали
в ушах репортеры:
-- Кто это был?
-- Кто стрелял?
-- Кто-нибудь ранен?
И вдруг:
-- А я знаю, кто стрелял.
Римо молнией подлетел со спины и ухватил сказавшего это за мочку уха:
-- Говори, кто!
-- Перестань, -- зашипел тот от боли.
-- Сначала скажи, кто.
-- Оператор. Мы пришли сюда одновременно, и я видел его имя в списке
приглашенных.
-- Что за имя?
-- Смешное какое-то. Ой, не надо! Скажу-скажу. Римо Уильямс.
Римо отпустил ухо, тяжко сглотнул и побежал к помосту за Чиуном. Надо было
успеть выбраться с места событий, чтобы не стать звездами шестичасовых
новостей.
Автостоянку они покидали под вой приближающихся полицейских сирен.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Нет, Мастер Синанджу есть не хочет. Нет, Мастер Синанджу не захочет есть в
предсказуемом будущем, по крайней мере, до тех пор, пока это неблагодарное
создание -- его ученик -- не перестанет покушаться на его уединение.
-- Ну а я голоден как волк и сейчас приготовлю рис.
-- Отлично, -- отозвался Мастер Синанджу и машинально прибавил: --
Приготовь его в Массачусетсе. -- Это была фраза из застрявшего в памяти
рекламного ролика.
Римо сдержался, чтобы не сдерзить, и направился в кухоньку, которая
имелась при номере. На стойке, доставленные посыльным, лежали шесть пачек
коричневого риса и для разнообразия одна пачка белого -- по мнению Чиуна,
куда менее питательного и вкусного. Не говоря уж о цвете.
Римо открыл пачку белого.
-- Ага! Мой любимый белый рис!
Он посмотрел в гостиную -- удостовериться в отвращении, начертавшемся на
пергаментной физиономии Чиуна. Но старик так и остался сидеть, как сидел --
в позе лотоса посреди комнаты.
-- Давненько я не ел белого риса! Даже слюнки текут!
Чиун пренебрежительно фыркнул.
Римо поставил на огонь кастрюлю с водой и отмерил с полчашки риса. Пока
вода закипала, он вел светскую беседу, хотя настроение у него было так себе.
И все-таки после целого дня бесплодных ссор и уговоров надо было попробовать
подкатиться к Чиуну и с этой стороны тоже.
-- Как мечтал я о чашке риса в пустыне после крушения! И знаешь что, Чиун?
Я был у них главным, у тех, кто спасся. Прямо посреди пустыни. И знаешь что?
Мне понравилось.
-- Молодец, -- сказал Чиун. -- Пусть Смит на Рождество купит тебе
песочницу.
-- Мне нравилось, что меня слушаются. Мы сидели там, среди песка, и эти
люди, которых я до того в жизни не видел, ждали от меня верных решений.
-- И песок ждал тоже, -- сказал Чиун.
Закипающая вода в кастрюле пустила первые пузыри, и Римо, не найдя
деревянную ложку, удовлетворился пластмассовой.
-- Мне кажется, некоторым я даже спас жизнь, -- продолжал он. -- Я всегда
буду помнить об этом. Пожалуй, теперь я лучше понимаю, как важно для тебя,
чтобы в Синанджу все были сыты.
Он высыпал рис в бурлящий кипяток.
Взгляд коричневатых глаз Чиуна смягчился, он было открыл рот, но
опомнился, перехватил едва не сорвавшееся с губ доброе слово и снова
уставился в пустоту.
Для Римо это все отнюдь не осталось незамеченным. Накрывая кастрюлю
крышкой, он говорил:
-- Раньше я думал, что жители Синанджу -- ленивые неблагодарные паразиты.
Все и каждый. Присосались к деньгам, которые Мастер добывает потом и кровью.
Но теперь я переменил свое мнение.
Своим длиннющим ногтем Чиун смахнул что-то с глаза. Неужто слезу? Так
держать, решил Римо.
-- Теперь я понимаю, что это почетный долг Мастера -- содержать родную
деревню.
Он выждал пять минут, прежде чем снять крышку с кастрюли. Рис получился
мягкий и пышный.
-- Может, когда-нибудь кормить жителей Синанджу выпадет мне, -- сказал
Римо, раскладывая рис в две одинаковые пиалы. -- Я почту это за честь.
Он покосился на Чиуна, но кореец отвернулся.
-- Будешь рис? -- мягко спросил Римо.
Чиун поднялся с пола так стремительно, словно его катапультировало, и
золотой вспышкой цвета кимоно, в котором он был сегодня, преодолел
расстояние до двери в спальню.
Дверь за ним хлопнула, но и сквозь нее Римо слышал, как громко сморкается
Мастер Синанджу. Звук был похож на гусиное "га-га-га".
Через некоторое время дверь растворилась, и Чиун предстал в обрамлении
проема, спокойный, величественный, с умиротворенным выражением лица.
-- Да, сын мой. Немного поем, пожалуй, -- чинно сказал он.
Когда они отставили опустевшие пиалы и палочки для еды, Римо сказал:
-- Мне надо поговорить с тобой, папочка.
Чиун жестом остановил его:
-- Приличия должны быть соблюдены. Сначала о еде.
-- Да?
-- Сдается мне, ты научился наконец по-настоящему готовить рис. Вот этот
был сварен правильно, не то что несъедобный клей, который получается у
японцев. Этот был сделан по-корейски.
-- Рецепт -- из китайского ресторана.
-- А ты хоть знаешь, откуда он у китайцев? -- фыркнул Чиун. -- Китайцы
стащили настоящую технологию приготовления риса у корейцев, во всем мире
признанных лучшими поварами.
Римо согласно кивнул, хотя единственное корейское блюдо, какое он
когда-нибудь пробовал -- что-то вроде маринованной капусты, -- по вкусу
напоминало протухшие водоросли.
Он в ожидании опустил голову, пока Чиун не произнес наконец:
-- Вот теперь можно поговорить о других вещах.
-- Я знаю, Чиун, что тебе эта тема неприятна, но не могу не спросить: кто
был этот тип с пистолетом?
-- Какой-то безумец, которому нравится стрелять в людей, -- отмахнулся
Чиун.
-- Один из журналистов знал его имя.
-- Псевдоним, -- сказал Чиун. -- Американские гангстеры часто выступают
под псевдонимами.
-- Но этот назвал себя Римо Уильямс.
-- Наверно, выудил наобум в телефонной книге, -- предположил Чиун.
-- Не так уж много Римо Уильямсов в телефонных книгах, папочка. А зачем
Смит послал тебя в Детройт?
-- Дела! -- вздохнул Чиун.
-- Ну это-то я понял. Что, охотишься за этим стрелком?
-- Тоже мог бы понять.
-- Я стараюсь держаться уважительно и беседовать, как подобает, -- сказал
Римо, и Чиун, на редкость пристыженный, ничего не ответил. -- Я передумал об
очень многих вещах там, в пустыне. Я думал о том, кто я такой и откуда и
почему у меня никогда не было родных, кроме тебя, конечно. Мне кажется,
потому-то меня так впечатлило такое, знаешь, уважительно-зависимое отношение
остальных пассажиров. Это было похоже на семью.
Чиун молчал, и Римо продолжил:
-- Странно, что у этого типа такое же имя, как у меня.
-- Одно дело -- иметь имя, -- сказал Чиун. -- Совсем другое --
воспользоваться чужим.
-- Ты думаешь, он воспользовался моим?
-- Этот человек -- гнусный и жестокий обманщик, злобный, порочный белый.
Не будь он так вероломен, мою седую голову не обезобразил бы этот шрам.
-- Рана скоро заживет, папочка.
-- Да, но не заживет стыд. Во всяком случае, не заживет, пока я не сотру
этого мерзавца с лица земли. В мире таким не место!
Голос Чиуна дрожал от гнева.
-- Я готов помочь, -- сказал Римо.
Но почему Чиун так странно взглянул на него в ответ? Словно сверкнула
молния. Что это? Неужто страх?
-- Нет, -- сказал Чиун как-то слишком громко. -- Ты не должен. Это
запрещено.
-- Стыд, что тебя тяготит, лежит и на моих плечах тоже, -- возразил Римо.
-- Ты же сам это знаешь.
-- Я знаю это и знаю много других вещей. Некоторые из которых тебе, сын
мой, неизвестны.
-- Например?
-- Я знаю, что делать можно и чего нельзя. И поскольку я твой учитель, а
ты мой ученик, ты должен принять это без разговоров.
-- Не спорю, -- сказал Римо, -- но твой долг -- объяснить мне эти вещи,
иначе я никогда их не постигну.