выяснилось, была права. Заболоцкий, по воспоминаниям, высказывался в
таком духе: "Бабе в искусстве делать нечего".
[Бродский:]
высказываться при жизни, то мы, потомки, неизбежно пользуемся какими-то
обрывками, из которых конструировать ничего не следует. Заболоцкий
сегодня мог сказать одно, послезавтра -- другое. Судьба засовывала
Заболоцкого в какой-то образ, в какую-то рамку. А он был больше этой
рамки.
[Волков:]
[Бродский:]
Пастернак два раза предлагал Анне Андреевна брак.
[Волков:]
[Бродский:]
во-вторых... Пастернак был все же ниже Ахматовой ростом, помимо всего
прочего. И моложе. Так что из этого номера ничего не вышло. В общем, я
думаю, Ахматова к лирической стороне своих отношений с Пастернаком
всерьез никогда не относилась. Она знала, конечно, что Зинаида
Николаевна, жена Пастернака, ее люто ненавидит. Анна Андреевна очень
любила Пастернака. Хотя, как я уже говорил, и относилась с чрезвычайным
предубеждением к его желанию заполучить Нобелевку. Она также не
одобряла его отношений с Ольгой Ивинской. Вы ведь читали, поди, мемуары
Ивинской?
[Волков:]
Ахматова встретила в 1956 году Пастернака; тот только что написал
пятнадцать новых стихотворений для сборника, который готовился к печати
в Гослите. О своих новых стихах он сообщил Ахматовой так: "Я сказал в
Гослите, что мне нужны параллельные деньги". На что Ахматова ему
ответила: "Какое это счастье для русской культуры, Борис Леонидович,
что вам понадобились параллельные деньги!" Речь шла, понятное дело, о
деньгах для Ивинской.
[Бродский:]
Андреевне не везло с ее мужьями -- фатально. Цветаевой не везло --
фатально. Пастернаку с его женами и возлюбленными -- невероятным
образом. Единственный человек, которому повезло с женой,-- это
Мандельштам. Но с другими женщинами в его жизни ему опять-таки фатально
не везло.
[Волков:]
наследстве", оставленном Ахматовой, и о раздорах вокруг этого
наследства. На него претендовали ее сын Лев Гумилев -- с одной стороны,
и семья Пуниных, с которой она жила, с другой.
[Бродский:]
"фантастическим состоянием". Остались кое-какие вещи, картины. Добра
как такового просто не было. Ахматова не из тех людей, у которых было
добро. Все ее имущество разместилось бы в шестнадцатиметровой комнате,
оставив при этом массу свободного места. Главное, что осталось, это ее
литературный архив, который Пунины продали, заработав на этом огромные
деньги.
[Волков:]
стороне Гумилева?
[Бродский:]
довелось наблюдать в своей жизни.
[Волков:]
[Бродский:]
был арестован и погиб, Анна Андреевна считала, что она если и не
виновата в этом, то, по крайней мере, накликала беду: "Я гибель
накликала милым, / И гибли один за другим". Ахматова считала себя
обязанной заботиться о дочке Пунина, Ирине. А впоследствии и о внучке
Николая Николаевича -- Аньке. Которая, как ни странно, в профиль была
немножко похожа на Анну Андреевну -- но не на молодую, а на старую. Лев
все эти годы был в лагерях. Когда он освободился, ожидалось, что его
вскоре реабилитируют, и тогда они с Анной Андреевной съедутся. А пока
она продолжали жить у Пуниных. Ирина Пунина была в этом заинтересована,
поскольку существовали они в значительной степени на заработки
Ахматовой. И я Ахматову в этом понимаю: она исходила из нормальных
практических соображений. После реабилитации Гумилеву могли бы дать
большую квартиру. А так -- на что они могли вдвоем рассчитывать? А
Ирина ее подзуживала: "Перестань, Акума, подожди, пока Леву
реабилитируют". (Она ее называла Акумой. Это слово вроде бы привез из
Японии Пунин, оно означает "ведьма".) В общем, Ахматова послушалась
Ирины. И сказала сыну, что пока им лучше не съезжаться, а следует
подождать, пока ему дадут отдельную жилплощадь. Тут Лев Николаевич
вышел из себя и вспылил. Он, на мой взгляд, замечательный человек, но с
тем существенным недостатком, о котором я уже говорил: считает, что
после лагеря ему почти все позволено. Вот тут он на нее и наорал, о чем
я уже рассказывал. Последние годы перед смертью Ахматовой они не
виделись. Пунины, которые тряслись за свое благополучие, систематически
старались посеять между ними рознь. В чем чрезвычайно преуспели.
Размолвку с сыном Ахматова пережила очень тяжело. И когда она уже
лежала с третьим инфарктом в больнице, Гумилев поехал к ней в Москву.
Потому что все-таки понятно, что такое третий инфаркт, да? Но тут
Пунина подослала к нему Аню, которая передала ему якобы слова Анны
Андреевны (которые на самом деле сказаны не были) -- слова о том,
что-де "теперь, когда я в больнице с третьим инфарктом, он ко мне на
брюхе приползет". После чего Лева в больницу к Ахматовой не пошел.
Когда Ахматова вышла из больницы, то поселилась у Ардовых, пожила там,
по-моему, две недели или около того, поехала в Домодедово и там умерла.
Найман передал мне ее последние слова, он был при этом: "Все-таки мне
очень плохо". Она сказала это, когда ей начали колоть камфору. И грех
говорить, но я, как сердечник, эти слова узнаю. Это именно те слова,
которые вырываются, когда с сердцем плохо.
[Волков:]
[Бродский:]
я и Надежда Яковлевна Мандельштам. После похорон Ахматовой мы вернулись
в Ленинград. Кажется, разговор был в квартире Ахматовой на улице
Ленина. Я говорю Надежде Яковлевне: "Вы помните, что произошло с
архивом Пастернака, когда он умер? И с архивом Сологуба?"
[Волков:]
[Бродский:]
не видел. Надежда Яковлевна мне ответила: "Я все понимаю, Иосиф,
предоставьте это мне". После чего она ушла в комнату, где держала
военный совет, на котором, кроме нее, присутствовали Пунины, Кома
Иванов, Арсений Тарковский. Не помню кто еще. И тут-то Пунины
сообразили, что архив Ахматовой надо срочно прибирать к рукам, покуда
не поздно. Затем Пунины продали этот архив в три места: в Москве в
ЦГАЛИ, а в Ленинграде в Пушкинский дом и Публичную библиотеку, получив
в трех местах разные красные цены. Разумеется, разбивать архив на три
части не следовало. Но они это сделали, полагаю, что не без
консультаций с Госбезопасностью. Таково мое мнение, так же думал и Лев
Гумилев. Он, как известно, затеял против Пуниных процесс, который, в
конечном счете, проиграл. Хотя, на мой взгляд, продажа Пуниными архива
была нелегальной. Они не могли бы сделать этого без поддержки
государства при живом наследнике. Юридически они не могли обойти
Гумилева. Те, кто приобретал архив, должны же были задавать какие-то
вопросы. И, видимо, эта продажа была санкционирована свыше, в обход
Левы. Никаких особенных идей у Пуниных в данном случае не было.
Лондон Джек
Суворов Виктор
Лукин Евгений
Корнев Павел
Беляев Александр
Флинт Эрик