Чтение 221–й страницы книги ~Горение~

самолично?

- Так он напротив меня сидит, как не видеть, - сказал Герасимов,
дружески улыбнувшись Азефу. - Только он отказывается со мною беседовать,
коли вы не придете, - как-никак непосредственный, многолетний
руководитель...

- Он здоровый такой, да? - спросил Рачковский. - Губищи как у негра и
глаз маслиной?

- Ну, губы у него вроде не негритянские, - ответил Герасимов и сразу же
заметил в глазах Азефа такую глубокую, яростную и униженную ненависть,
какую редко видал в жизни.

Когда Рачковский приехал к Герасимову и засеменил было к Азефу, тот
поднялся во весь свой огромный рост, руки ему не подал, закричал:

- Сучье вымя! Я твою маму видал в белых тапочках! Ну, долбанный
мышонок, ну, сын...

Такой матерщины Герасимов в своей жизни не слышал ни разу; приехав в
Петербург, он со свойственной ему тщательностью знакомился с городом,
побывал конечно же и в трущобах на Калашниковской набережной, но даже там,
среди босяков и продажных девок, ему не доводилось слышать извержения
вдохновенной брани, свидетелем чего он стал.

- Неблагодарный, мелкий чинодрал! - продолжал буйствовать Азеф, - Вы
делали на мне карьеру! Моя информация докладывалась в сферы! За вашей
подписью! А потом вы бросили меня - революция и все такое прочее! Без
денег! Без инструкций! Ни на одно мое письмо не ответили! И чтобы не
сдохнуть с голода, я - именно по вашей милости - связался с бомбистами!
Да, да, это я ставлю акт против Дурново!

Я
писал вам, предупреждал добром, что необходима помощь и поддержка,
объяснял ситуацию, говорил, все может кончиться! А вы?!

Рачковский стремительно глянул на Герасимова, сохранявшего отстраненную
невозмутимость, с ужасом подумал о том, в какой мере этот харьковский
провинциал вник в затаенный смысл происходящего, и чуть что не взмолился:

- Евгений Филиппович, да не волнуйтесь же так, бога ради! Право, все
образуется!

Винюсь! Винюсь перед вами, но ведь мы подданные обстоятельств,
постарайтесь понять меня верно!

Неужели и впрямь именно милейший Петр Иванович, думал между тем
Герасимов, затеял комбинацию по устранению министра Дурново?! Азефа он
знает много лет, характер его изучил вполне, мог достаточно четко
представить себе, куда п о в е р н е т подопечного, оставь его на произвол
судьбы; темперамент южный, гонору тьма, ума палата, ясное дело, пойдет в
то предприятие, которое сулит выгоду. А успех а к т а против Дурново
означает огромный приток пожертвований в кассу бомбистов партии эсеров. А
кто их кассой распоряжается? Он, Евгений Филиппович.

На а к т идут несчитанные деньги, герою - карты в руки, конспирация
предполагает полнейшую неподотчетность, кровавое дело строится на вере,
иначе нельзя...

- Хотели меня под пулю в затылок подвести?! - бушевал между тем Азеф. -
Чтоб все шито-крыто?! Не выйдет! Не пальцем сделан!

А ведь удача мне сама в руки плывет, думал Герасимов; Трепов валит
премьера Витте, будут искать нового; главная пружина российской иерархии
не премьер, а министр внутренних дел, тот, кто д е р ж и т; вот уж востину
несчастная держава, - "тащить и не пущать"; разрешили б дело - не было б
никаких революций! А то как собаки на сене - сами не могут, а тем, кто
умеет, перекрывают дорогу.

Только поэтому все эти Милюковы с Гучковыми и появляются; им бы свободу
поступка, так ведь нет, нельзя, хоть ты тресни! А господа бомбисты тут как
тут, спасители отечества, жидовня треклятая! Дудки, Петр Иванович
Рачковский, не ты, мумия парижская, а я стану строить комбинации! Я, и
никто другой!

- Господа, - вступил наконец в разговор Герасимов, отчего-то горестно
вздохнувши, не отводя при этом взгляда от лица Азефа, пошедшего красными
нервическими пятнами, - зачем вы вс" о прошлом?! Я сострадаю Евгению
Филипповичу и обязан сказать об этом совершенно открыто, как на духу.
Вопрос с актом против его высокопревосходительства министра внутренних дел
империи закрыт, я полагаю.

Видимо, теперь Евгений Филиппович найдет возможным сменить гнев на
милость и предложит выход из создавшегося положения... Как будем жить
дальше, вот в чем вопрос? Что станем делать в самое ближайшее будущее?

Азеф неожиданно рассмеялся:

- Вы спросите Рачковского, как он хотел члена нашего ЦК Рутенберга
купить!

Спросите, каков в работе его агент, поп-расстрига Гапон? Выдал он Петру
Ивановичу нашу боевую организацию?

Герасимов посмотрел на Рачковского вопрошающе; тот залился мелким,
колышущимся смехом; по-птичьи, как-то жалостливо завертел головой, словно
собирался клевать корм, мазанул лицо Герасимова стремительным взглядом и
снова забегал по кабинету.

- Да вы сядьте, - продолжал между тем Азеф, испытывая злорадное
удовлетворение, - у вас и в спине испуг чувствуется, Петр Иванович. Я по
спине человека с н и м а ю еще точнее, чем по лицу... Знаете, где сейчас
ваш агент Гапон находится?

Нет? Он, голубь, уже месяц как висит на крючке в заброшенной дачке на
финской границе. А под крюк Рутенберга, который его казнил по приговору
нашего ЦК, его ведь вы подвели... Между прочим, коли б вы с ним вместе
пошли на ту дачку - как хотели, - и вас бы вздернули. А пятьдесят тысяч
золотом, что вы на операцию по вербовке Рутенберга получили у Дурново с
Лопухиным, тю-тю! С концами... - Азеф потер лицо своей большой ладонью и
наконец обернулся к Герасимову: - Что же касается моего будущего
сотрудничества с вами, то сначала извольте уплатить мне пять тысяч рублей
- жалованье за то время, что господин Рачковский игры водил с Гапоном. И
еще семь тысяч на оплату подготовки акта против Дурново:

извозчики, гостиницы, трактиры, экипажи, кони. И впредь прошу
выплачивать мне тысячу рублей золотом ежемесячно. Без всяких
предварительных условий... Акт на Дурново прервете легко: сообщите в
газетах, контролируемых вами, что напали на след бомбистов. И поставите
слежку за моими "извозчиками". Пусть их пасут денно и нощно, группа сама
распадется. Я буду звать продолжать террор, убеждать, что Дурново,
несмотря на это, мы поднимем с экипажем и конями в воздух... Мне не
поверят, предложат повременить, поискать новые возможности... Ни одного из
моих "извозчиков" не брать, иначе засветите меня, а я вам еще пригожусь.

Дурново выслушал доклад Герасимова, жестко усмехнулся, когда начальник
столичной охранки з а п у с т и л про то, что Азеф, согласившись вернуться
на работу, подвергает свою жизнь смертельному риску - революционеры
провокаторов казнят безжалостно, - и поинтересовался:

- А когда "извозчики" с динамитом ждут, моя жизнь риску не
подвергается?!

Я во дворец выехать не могу - по вашему же указанию, полковник! Я,
министр, вынужден вам подчиняться! Каково мне в глаза государю глядеть?!

Герасимов понимающе вздохнул, подумав при этом: "Чего ж мне-то врешь,
голубь?! К какому государю я тебя не пускал?! Ты ж тайком по ночам к
Зинаиде Сергеевне ездишь, к номера! И к Полине Семеновне, в ее дом, -
благо, вдова, ничего не остерегается, во время утех кричит так, что
прохожие вздрагивают, думая, не насилуют ли кого... Конспиратор
дерьмовый..."

- Хочет этот самый Азеф работать, - продолжил Дурново, - пусть себе, я
не против: время беспокойное, каждый сотрудник позарез нужен. Что же
касается риска, то мы его оплачиваем.

И - легко подписал документ, калькулирующий расходы за т р у д Азефа,
добавив при этом:

- Пусть его по-прежнему Рачковский курирует, но все встречи проводит в
вашем присутствии. Все до единой.

Герасимов, однако, решил по-своему, ибо достаточно уже обжился в
столице, получил информацию, которая есть ключ к незримому могуществу,
вошел во вкус дворцовых интриг и начал грести на себя - хватит каштаны из
огня таскать.

Раз в месяц он встречался с Азефом в присутствии Рачковского, а дважды
- с глазу на глаз; во время этих-то бесед и рождалась с т р а т е г и я
террора, на который - в своей борьбе за власть и продвижение вверх по
карьерной лестнице - решил поставить Герасимов, понимая, что рискует он не
чем-нибудь, а головой...

...После разгона Первой думы, которая показалась двору слишком
революционной, после того как Трепов и Рачковский с к у ш а л и Витте и
вместо Сергея Юльевича премьером был назначен вечно дремавший Горемыкин, а
Дурново, получив почетную отставку, сразу же уехал в Швейцарию, вместо
него в столице появился новый министр, Столыпин, - провинциал с цепкими
челюстями. Когда д е д у ш к а Горемыкин ушел на покой, уступив место
Петру Аркадьевичу, когда выбрали Вторую думу, но она, по мнению Столыпина,
оказалась еще более левой, чем первая, именно Герасимов - в обстановке
полнейшей секретности - обговорил с Азефом план провокации, которая
позволила и эту, неугодную правительству, Думу разогнать...

...Именно поэтому Герасимов самолично встречал Азефа на вокзале, не
предполагая даже, что зеленые глаза Дзержинского фотографически точно
зафиксируют его лицо в закрытом экипаже, куда садился руководитель
эсеровской боевки Азеф, знакомый Феликсу Эдмундовичу еще по Швейцарии, -
свел их там три года тому назад Яцек Каляев.

...Ах, память, память! Эта духовная категория куда более страшна - по
своей взрывоопасности, - чем тонны динамита; если взрывчатка может
разложиться, сделаться рыхлой массой, без запаха и вкуса, то память
уничтожить нельзя, -
вечная категория, всяческое умолчание лишь укрепляет ее мощь, делая - по