прошествии лет - все более страшной для безнравственных тиранов, лишенных
социальной идеи и человеческой порядочности.
друзей - пропуск на процесс по делу бывших членов Первой Государственной
думы, Дзержинский зашел в писчебумажную лавку Лилина, что на Невском;
спросил у приказчика два маленьких блокнота и дюжину карандашей.
завернул требуемое в бумажный срыв, назвал цену и лающе, с подвывом зевнул.
потребуются в самом близком будущем.
разрешения.
подстриженные усы, сальные волосы, глаза маленькие, серые, круглые, в них
нескрываемое презрение к ляху, который и говорит-то с акцентом.
для объяснения...
его стали еще более маслянистыми, словно бы салились изнутри, от страха.
этаже; по крутой лесенке спустился высокий старик в шотландском пледе,
накинутом поверх длинного, старой моды, сюртука; воротник рубашки был до
того высоким, что, казалось, держал шею, насильственно ее вытягивая.
старику.
хочу поставить вас в известность: как журналист, я обязан сделать все,
чтобы вашу лавку обходили стороною мало-мальски пристойные люди. Я не
злоупотребляю пером, согласитесь, это оружие страшнее пушки, но сейчас я
был бы бесчестным человеком, не сделав этого...
ваш гнев... Понятно, во всех случаях визитер прав, а хозяин нет, но
объясните, что произошло?
пошел к двери.
хватать хозяина за руку, чтобы поцеловать ее:
заточить!
покорнейше отточить вам карандаши... Право, не оттого, что я боюсь бойкота
моей лавки; я попросту обязан это сделать. - Он брезгливо выдернул свою
сухую руку из толстых пальцев приказчика. - Однако, полагаю, вас огорчил
не только безнравственный отказ этого человека... Я допускаю, что он, -
старик кивнул на приказчика, по-прежнему стоявшего на коленях, - вполне
мог сказать нечто, задевшее ваши национальные чувства, не правда ли?
держите такого служащего?
благодарен...
за-ради христа сироту! Все ж про поляков так говорят, ну, я и повторил,
винюся, не лишайте места!
людей"
какой это ужас, милостивый государь: темнота и доверчивая тупость...
Неграмотные, но добрые по своей сути люди повторяют все, что им
вдалбливают одержимые фанатики... Судить надо не его, а тех образованных,
казалось бы, господ, которые учат их мерзости: "Во всех наших горестях
виноват кто угодно, только не мы, русские"... А ведь мы кругом виноваты!
Мы! "Страна рабов, страна господ"... Ах, было б поболее господ, а то ведь
рабы, кругом рабы... Вот, извольте, я заточил карандаши, - старик подвинул
Дзержинскому семь "фарберов" и начал медленно подниматься по скрипучей
лесенке. Остановился, стараясь унять одышку; улыбнулся какой-то отрешенной
улыбкой. - Между прочим, в этом доме, у моего деда Ивана Ивановича Лилина,
обычно покупал перья ваш великий соотечественник поэт Адам Мицкевич...
скоплении зевак на улице (в помещение не пустили жандармы) начался процесс
над членами распущенной Первой думы...
зала, скрыв глаза темным пенсне; борода припудрена, чтобы казалась седой;
Дзержинский сидел рядом, записывал происходящее.
видимо, щелкопер с Запада, их здесь сегодня множество; пусть себе пишут,
дело сделано; во всем и всегда главное - п р и х л о п н у т ь, доведя до
конца задуманное, потом пусть визжат, не страшно; конечно, лет через
двадцать клубок начнет раскручиваться, но мне-то будет седьмой десяток;
важно сладко прожить те годы, когда ты силен, каждый день в радость, по
утрам тело звенит и ласки просит.
искал в лицах ассоциативное сходство; верил, что все люди есть единое
существо, раздробленное на осколки); подивился тому, как господин возле
окна похож на бывшего министра Дурново, только в лице нет той уверенности
в себе, которая всегда присутствовала в Петре Николаевиче. Улыбнулся,
вспомнив, как во время прошлого царствования Дурново, служивший тогда в
департаменте по контрразведывательной части (добывал шифры и копию
переписок послов, аккредитованных при дворе), имел флирт с очаровательной
баронессой фон Киршнер, Пелагеей Антоновной; та, однако, вскорости
предпочла ему бразильского посланника; Дурново заподозрил, что делит с
кем-то любимую, но фактов не имел; каково же было его изумление, когда
среди документов, принесенных в департамент его агентурой для
перефотографирования, обнаружил в бумагах коричневатого бразильского
дипломата письма возлюбленной: "Моя нежность, я просыпаюсь с воспоминанием
о ночи, которую провела в жарких объятиях..."
поцеловала бывшего гардемарина, оставившего море для того, чтобы посвятить
жизнь идее охраны монархии, шепнула, прикоснувшись сухими губами к мочке
уха, что мечтает о нем дни и ночи; Дурново поинтересовался: "Обо мне ль
одном?" - и бросил изменнице в лицо письма к бразильцу. Наутро заморский
дипломат посетил министерство иностранных дел и заявил официальный протест
по поводу того, что его корреспонденция подвергается перлюстрации; вечером
об этом скандале узнал государь и повелел "гнать дурака Дурново взашей";
бедолагу уволили, пожаловав, однако, званием сенатора, - с дураками и
умеренными казнокрадами Россия расстается по-доброму, с п е р е м е щ е н
и е м, - нельзя же, право, дворянина, из с в о и х, травмировать
отставкою; с любым грех может случиться...
министерство с повышением, - его выправка и морские анекдоты нравились
"серому кардиналу"
составлением тайных генеалогических таблиц, высчитали, что в жилах бывшего
гардемарина текла настоящая русская кровь, без вкраплений прусской или,
что хуже, французской; такие, как он, - верная опора трона: никаких
фантазий и самочинностей, истовое выполнение предписанного свыше, иначе
нельзя, мы не какие-то Северо-Американские Штаты, где каждый по своему
закону живет, мы сильны не писаным законом, а традицией седой старины,
суета нам не к лицу, а тем паче подстраивание под "новые времена".
несчастную Танечку Леонтьеву. Красавица, умница, дочь якутского
вице-губернатора, вступила в отряд эсеровских бомбистов, а ведь была
принята при дворе, ей предстояло сделаться фрейлиною Александры Федоровны,
императрицы всея Белыя и Желтыя... Вот ужас-то, господи! Уж после ее
гибели Герасимов узнал, что бомбисты одобрили план Леонтьевой: во время
бала, где девице отвели роль уличной продавщицы цветов, Танечка должна
была подойти к государю с букетиком незабудок, а как подошла, так и
засадила б в монарха пулю - ответ на убийства во время кровавого
воскресенья...
сама с собою в камере танцевала... Отец вымолил ей освобождение, отправил
в Швейцарию, в Интерлакен, в лучшую санаторию... А Танечка как в себя
пришла, так сразу к Борису Викторовичу, к дьяволу Савинкову: "Хочу
вернуться в террор". Тот порыв одобрил, но просил еще маленько
полечиться... Так ведь нет, пристрелила в своем санатории
семидесятилетнего парижского коммерсанта Шарля Мюллера, решив, что он не
кто иной, как Дурново. Тот (это бомбистам было известно) действительно
ездил за границу по паспорту Мюллера; как на грех, француз был похож на
отставного русского министра, да и говорил по-немецки с акцентом, - все
французы по-иностранному так говорят. Швейцарский суд приговорил Татьяну к
десятилетнему тюремному заключению; конец жизни; Швейцария - не Россия,
Лукьяненко Сергей
Скальци Джон
Суворов Виктор
Эриксон Стивен
Контровский Владимир
Шилова Юлия